Лондон

1679 год

Событие, которое в итоге убедило сэра Джулиуса Дукета в несостоятельности проклятия Джейн Уилер, пришлось на июль 1679 года.
Его экипаж погромыхивал, катя с Пэлл-Мэлл, а Джулиус волновался, как мальчишка, несмотря на свои семьдесят шесть лет. Кто мог рассчитывать в его годы на такую честь? Он был до того доволен, что не только заказал портному новый наряд, но и произвел еще одну разительную перемену во внешности: сэр Джулиус Дукет надел большой серый парик.

Эта мода, как и многие поветрия, пришла от двора могущественного короля французского Людовика XIV. Король Карл ввел ее в Уайтхолле сразу после пожара, и хотя человеку в летах сэра Джулиуса было простительно явиться ко двору без парика, сегодня сэр Джулиус предпочел держать фасон. Парик его не был и заурядной вещицей. Тугие кудри, воссоздававшие длинную прическу кавалеров, покрывали не только голову, но и плечи. Парик стоил дорого; довольно странно, но в той или иной форме он свыше столетия был важным аксессуаром высшего класса, а в английском суде продержался еще дольше.

Не только это новшество заставило сэра Джулиуса ощутить себя моложе – весь окружавший его пейзаж сулил бурную новую жизнь. В придачу к нарождавшемуся новому Сити с каждым годом росло строительство по соседству с Уайтхоллом. На севере разбили классическую площадь Лестер-сквер. На западе, вдоль северной границы Сент-Джеймс-парка, бывшая тенистая аллея Пэлл-Мэлл недавно превратилась в длинную улицу с красивыми особняками. Там жили джентри, аристократы и даже актриса Нелл Гвин, нынешняя любовница короля. Выше почти достроили Сент-Джеймс-стрит, Джермин-стрит и величавую площадь Сент-Джеймс-сквер. Это был Уэст-Энд, новый аристократический квартал. По сравнению с его широкими, прямыми проездами и открытыми базарными площадями даже романизированный Сити казался тесным. Для сэра Джулиуса расцвет Лондона означал и расцвет личного состояния. Он получил грант на застройку нескольких улиц в старых охотничьих угодьях выше Лестер-сквер, сохранивших общее название Сохо – древний охотничий клич. Прибыль была колоссальной.

Но главным источником вдохновения служило чувство востребованности. Монархия вновь оказалась в беде, и король позвал сэра Джулиуса на помощь.

Проблема была отчасти нелепой, хотя касалась престолонаследия. У короля английского Карла II так и не появилось законного отпрыска. Конечно, он обзавелся многочисленными бастардами, один из которых – блистательный молодой протестант герцог Монмут – был широко популярен. «Но бастарду не бывать королем, – говаривал ему сэр Джулиус. – Хотя бы даже потому, что их очень много, и если вы пойдете этим путем, соперники непременно развяжут гражданскую войну». Легитимность прежде всего, а это означало, что Карла сменит брат, католик Яков.

У Якова было всего две дочери, Мэри и Анна, обе несомненные протестантки. И хотя после смерти их матери герцог Йоркский, ко всеобщему неудовольствию, женился на католичке, сей брак оказался бездетным. Еще сильнее обнадеживало то, что король, стараясь успокоить подданных-протестантов, выдал свою племянницу Мэри за стопроцентного протестанта-голландца Вильгельма Оранского, заклятого врага Людовика Французского и всех католиков. «А потому, – заключал Дукет, – если даже король скончается раньше брата, Якову недолго сидеть на троне – несколько лет, после чего мы, скорее всего, получим самых верных протестантизму монархов в Европе. Разумному человеку вообще не о чем беспокоиться».

Однако проблема была, и звалась она Титус Оутс.

История знала много мистификаций, но редкий обман был наглее того величайшего, имевшего место в 1678 году. Титус Оутс, кривоногий мошенник с вытянутой физиономией, известный, хотя и неудачливый лжец, придумал, как прославиться. Обзаведясь сообщником, он неожиданно вскрыл заговор столь ужасный, что содрогнулась вся Англия. Заговорщиками, по его утверждению, были паписты. Они вознамерились убить короля, посадить на трон герцога Йоркского Якова и подчинить королевство папе. Замаячила Армада, инквизиция – все, чего пуще смерти боялись английские пуритане. Эта история была выдумкой от первого до последнего слова. Некоторые подробности звучали абсурдно. Король Карл расхохотался, когда ему доложили, что папистскую армию поведет престарелый католик-пэр, давно прикованный к постели, о чем Оутс понятия не имел. Но, как обычно бывает в политике, истина была где-то далеко и к тому же не слишком важной; считалось лишь то, во что верил народ. Парламентские друзья короля заявили протест, но их коллеги, настроенные более пуритански, а также те, кто хотел умалить власть короны, воззвали к правосудию. Сторонники Оутса маршировали по лондонским улицам, украсившись зелеными лентами. Католикам устроили травлю. Сам Оутс получил апартаменты по соседству с Уайтхоллом и выглядел принцем. А главное, поднялся крик: «Сменить преемника!» Одни говорили о Вильгельме Оранском, другие – о незаконнорожденном герцоге Монмуте, но громче прочих звучал призыв: «Долой католика Якова! Отвод королю-паписту!» Палата

Сторонники короля, считавшие невозможным посягнуть на принцип престолонаследия, удостоились даже клички. Их прозвали тори, что означало «ирландские бунтовщики». Они, в свою очередь, наградили противников короля не менее грубым эпитетом: виги – «шотландское ворье».

Для сэра Джулиуса Дукета никаких сомнений не существовало. И дело было даже не в хладнокровной оценке правопреемства и неверии в бредни Оутса – он был связан личной клятвой и верностью, которую хранил всю жизнь. Сэр Джулиус принадлежал к тори.

В конце Пэлл-Мэлл виднелись тюдоровские ворота небольшого дворца Сент-Джеймс – яркого кирпичного особняка, где временами любил останавливаться король и откуда было легко пройти в парк. Через несколько минут сэр Джулиус шагал по траве к длинной аллее с деревьями в четыре ряда, известной как Мэлл и ведущей к центру парка. Там его радушно приветствовал король Карл II.

Какое странное чувство. Сэр Джулиус вдруг вспомнил другую встречу, за сорок лет до того, когда он отправился с братом Генри в Гринвич к королю Карлу. Каков контраст! Он подумал о невысоком, тихом человеке, таком откровенно целомудренном, таком официально любезным – и сопоставил с направившимся к нему крупным, довольно смуглым мужчиной. В Карле II не было ни грана официальности. На скачках в Ньюмаркете, столь ему милых, он жизнерадостно смешивался с толпой и каждый мог запросто поговорить с ним. Что до целомудрия, то по аллее Мэлл с ним гуляла стайка дам, включая фаворитку – Нелл Гвин. Потешный королевский спаниель ткнулся старику в ноги, принюхиваясь. Король же сердечно приветствовал гостя:

– Ну, дорогой сэр Джулиус, вы подобрали себе новое имя?

Ибо сэра Джулиуса Дукета намеревались произвести в лорды. Карл II любил награждать верных друзей титулами – точно так же, как делал герцогами бастардов. Но в случае с сэром Джулиусом необходимость обусловливалась практическими соображениями. Сэр Джулиус, происходивший из знатного в Сити рода и ни разу не замеченный в папизме, был человеком, к чьему мнению прислушивались, – именно тем, кто требовался королю в палате лордов нынешней осенью, когда вновь всплыл вопрос о престолонаследии.

– Я предпочел бы называться лордом Боктоном, ваше величество.
Старинное родовое имение, выбор был прост.
Король задумчиво кивнул:
– Можем ли мы рассчитывать на вашу поддержку в разбирательстве с этим Биллем об отводе? Вы не покинете в беде моего царственного брата?
– Сэр, я поклялся вашему отцу поддерживать его сыновей.

– О, наш верный друг! Я полагаю, – неожиданно обратился к свите король, – мы можем и больше угодить лорду Боктону. Боктонское баронство ваше, мой дорогой лорд, – произнес он с улыбкой, – но как вам понравится стать еще и графом, а?
– Сэр?..

Какой-то миг сэр Джулиус был слишком изумлен, чтобы говорить. Баронский титул был хорош и вполне отвечал рангу английского пэра. За бароном шел виконт, но дальше следовали три высших аристократических титула: граф, маркиз и герцог. Вознесшись на такую головокружительную высоту, род не имел больше цели – разве что титул уже монарший и, вероятно, сами небесные врата.
– Графство?..
– Какой же титул вы изберете теперь? – рассмеялся король Карл.

Еще один титул? Сэр Джулиус до того растерялся, что плохо соображал.
Пока он пребывал в замешательстве, Нелл Гвин добродушно крикнула:
– Давайте же, лорд Боктон! Нельзя же нам день простоять в Сент-Джеймс-парке и ждать, покуда вы станете графом. Придумайте имя!
– Могу ли я называться графом Сент-Джеймс?
[64]
– спросил Джулиус в некотором смущении, подхватив только что услышанные слова.

– Конечно можете и будете! – воскликнул Карл, придя в исключительно хорошее настроение. – Леди, – произнес он укоризненно, – извольте почтить верного друга. У нас таких не так уж много. Сэр, отныне вы граф Сент-Джеймс и барон Боктон, и я полагаюсь на вас.
Графство обеспечивало королю поддержку в самой преисподней и не стоило ничего. Таких бы сотню человек – все стали бы графами.

Часом позже новоиспеченный граф Сент-Джеймс, шатаясь, брел обратно по Пэлл-Мэлл в полной сумятице мыслей и чувств. Последствия случившегося обещали быть столь чудесными, что он опять и опять их обдумывал. Теперь его старший сын станет лордом Боктоном, коль скоро сам он граф. На гербе Дукетов появится корона, украшенная земляничными листьями, – символ графа. Отец всегда говорил, что род их избран, понимая под этим богоизбранность. Но Джулиус, хоть и не мог того высказать, в душе осознавал, что графство желаннее небес обетованных.

Его карета миновала Уайтхолл и приближалась к старому Савою, когда он заметил процессию с зелеными лентами вигов, явно собравшуюся устроить небольшую демонстрацию у дворца. Он пожал плечами и больше не вспоминал бы о них, не покажись ему смутно знакомым круглолицый, довольно угрюмый человек, шагавший последним. Уже замаячил Темпл, когда он вспомнил: это же Обиджойфул из чертовой семейки Карпентер. Воспоминание о Карпентерах потянуло за собой Джейн с припиской к завещанию – проклятием, наложенным на его род. Он уже несколько недель не думал о ней. Сейчас же с улыбкой рассудил, что нынешние события послужат лучшим доказательством тщетности этого проклятия.

Летом Обиджойфул в полной мере постиг папистское коварство сэра Кристофера Рена.

Постройка крупной церкви всегда начиналась с восточной части, которую возводили целиком. Благодаря этому, пока шло строительство, можно было проводить службы. Но, проходя мимо, Обиджойфул всякий раз ловил себя на мысли, что рабочих ставили не туда, и вскоре стало ясно, что Рен вознамерился сначала достроить фундамент и только потом приступать к стенам. Обиджойфул видел, что архитектор уже проделывал такое с церквями поменьше, а посему не особенно озаботился, но подозрения усилились в конце 1677 года, когда, желая вновь посмотреть на эскиз собора со шпилем, он заглянул в контору, где разместились Рен и прочие руководители. Он не застал там никого, кроме клерка, который был довольно приветлив. Карпентер объяснил, что работал на Гиббонса и хочет взглянуть на эскизы.

– Их здесь нет, – пояснил клерк. – Все забрал сэр Кристофер.
– Но что-то должно же быть! – не унимался О Радуйся.
Клерк только покачал головой:
– Понимаю, это странно, но ничего не осталось. У нас есть план основания, но никаких возвышений, никаких макетов – пусто. Рен снабжает нас только чертежами участков, на которых ведутся работы. По-моему, он все хранит в голове.

Небесные знамения возникли весной. Такого прежде не видывали, и смысл был очевиден. Состоялись два лунных затмения, далее – солнечное, за ним второе, потом третье. На пике этих страшных предупреждений Титус Оутс подтвердил худшие опасения Обиджойфула. Существовал папистский заговор, в котором, как был уверен Карпентер, участвовал сэр Кристофер Рен.

Ему хотелось разоблачить Рена, но дело закончилось бы просто потерей работы и всеобщим неверием. Он побывал на маршах вигов. Весь тот год и следующий тоже, пока Титус Оутс делился своими откровениями и сохранялся папистский двор, Обиджойфул лишь думал с растущей горечью: что сказала бы Марта?

Причиной его наибольшего огорчения стал Мередит. Карпентер пару раз напомнил священнику о своих опасениях насчет папистского собора Рена, но Мередит и в ус не дул даже после того, как Оутс раскрыл заговор. Однако самой непостижимой была его реакция на затмения.
– Затмения – дело хорошее, – сказал он Карпентеру. – С их помощью мы точно рассчитаем движение небесных тел.
– Разве они не знамения Божьи? – встревожился Обиджойфул.
Мередит улыбнулся:

– Они знаменуют мудрость, с которой Он создал Вселенную. – Священник как мог растолковал ремесленнику устройство Солнечной системы и возникновение затмений. – Все эти затмения можно с точностью предсказать. Да что затмения! Даже блуждающие звезды, даже огненные кометы, всегда пугавшие людей, – они тоже, как нам уместно предположить, ходят путями, которые мы сумеем открыть.

Так, по крайней мере, считал член Королевского общества Эдмунд Галлей, только что вернувшийся в Лондон из путешествия в Южное полушарие, где составлял карту неба.
– Причиной затмений, комет и все небесной механики являются грандиозные физические процессы, а не убогие деяния людей, – заметил он в утешение.
Но Обиджойфул ничуть не утешился. Вселенная в описании Мередита предстала странной, безбожной машиной.
– Вы хотите сказать, что Бог не может подать нам знак затмением или кометой? – спросил он.

– Почему же – может, я полагаю, – ответил Мередит со смешком, – ибо Богу возможно все. Но Он не подает. Поэтому вам незачем волноваться.
Однако Обиджойфул разволновался еще сильнее. «Не есть ли вся его наука, – подумал он, – и все его Королевское общество с обсерваторией все те же происки дьявола?» В конце концов, Рен был астрономом. Карпентеру стало больно при мысли, что Мередит, которого он считал славным человеком, нечаянно свернул на тропу, ведущую в ад.

Коварство сэра Кристофера Рена раскрылось во всей полноте летом 1679 года. Тогда Карпентер усердно трудился над кафедрой для старой церкви Сент-Клемент Дейнс, которую восстанавливал Рен, и часто возвращался домой мимо собора. Однажды он задержался перемолвиться словом с каменщиком – тот работал в восточной части – и обнаружил, что фундамент уже целиком готов и мало того – вырастают стены.

– Не считая западной оконечности, он строит собор единым блоком, – подтвердил каменщик. – По крайней мере, так нам кажется. Не знаю почему.
И тут Обиджойфул вдруг понял почему. Он только подивился, что не додумался раньше.
– Он строит так, – с горечью произнес резчик, – чтобы ко времени, когда люди поймут, что это такое, было уже поздно. Ему либо дадут достроить, либо снесут все начисто и начнут заново.
И он не мог не восхититься умом архитектора, хотя и злым.

– И что же это будет? – спросил каменщик.
– Подожди несколько лет, – ответил Карпентер. – Еще увидишь.

С учетом известного Обиджойфул нисколько не удивился тому, что на осенней сессии палата общин проголосовала за отвод католика Якова, а палата лордов отклонила билль и приняла решение в его пользу. Он отлично знал, как ярко и убедительно в ожесточенных дебатах отстаивал короля и его брата новоявленный граф Сент-Джеймс.

Заговор пустил глубокие корни. Сверкающий град на холме обрекали Злу на глазах у Карпентера. Он решил, что иного не приходилось ждать, – недавний сэр Джулиус Дукет не мог не числиться в стане диавола и вел их прямиком в ад.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь