Лондон

1642 год

Кто мог подумать, что дело зайдет так далеко? В 1637 году король Карл I и архиепископ Лоуд сочли, что достаточно приструнили английских пуритан, и обратили взоры на север. Поступил приказ незамедлительно заставить несгибаемых шотландских пресвитериан следовать англиканскому церемониалу. Через считаные недели Шотландия вскипела. А в следующем году поднялось несметное войско скоттов, готовых умереть за свою протестантскую веру. Они поклялись. Они вооружились. Они были готовы идти на Англию. В истории Шотландии их действия отозвались набатным словом: Ковенант.

Для Карла настало время жестких мер. Он призвал самого свирепого слугу, доверенного лорда-лейтенанта, который несколько лет руководил несчастной Ирландией и правил там железной рукой. Граф Страффорд вернулся и собрал войска, но половина их объединилась с ковенантерами. Бесполезные переговоры тянулись больше года, после чего Карл нехотя созвал парламент. «Ибо смею сказать, – рассудил он, – что английские джентльмены выставят славную армию против грабителей-скоттов, явившихся к нам на порог». Парламентарии потребовали обсудить правление Карла, и тот, придя в нетерпение, через несколько дней распустил этот Короткий парламент, как его назвали впоследствии. «В таком случае армию придется нанять», – решил Карл. И с этим возникли величайшие трудности.

Все дело было в деньгах. Он попросил Лондон о займе. Никто не откликнулся. «Будем чеканить монету, если понадобится наличность», – заявил купцам Страффорд. Что же касалось отказа в ссуде, то он во всеуслышание посоветовал королю: «Удвойте сумму, сир, и повесьте нескольких олдерменов. Это поможет».
– Если бы король ко мне прислушался, то не очутился бы в таком положении, – сокрушался Джулиус в беседе с братом.

Но увы. Видя слабость короля, расчетливые шотландцы заняли север Англии и не думали уходить без выплаты огромной контрибуции. Поэтому Карлу пришлось заново созывать парламент, и тот собрался осенью сорокового года.
– Эти парламентарии ничем не лучше изменников, – злобно заявил Генри. – Они с шотландцами заодно.

Конечно, так и было. Но они не были ни изменниками, ни даже радикалами – всего лишь джентльменами из глубинки, уставшими от правления Карла. Один, преклонных лет, по имени Хэмпден, сзывал крестовый поход против «корабельных денег». Другой, восточно-английский сквайр Оливер Кромвель – дальний родственник секретаря Томаса Кромвеля, столетием раньше распустившего монастыри, – избрался в парламент впервые и был потрясен безбожным, по его мнению, двором. Но всех важнее был Пим, вожак и отменный тактик.

– Пим рассуждает очень просто, – сказал Джулиусу солидный джентльмен в беседе на Королевской бирже. – Покуда шотландцы прочно сидят на севере – а они пообещали так и сидеть – и пока мы отказываем королю в деньгах, Карл пойман в тиски. Он ничего не может сделать. – Джентльмен издал смешок. – Теперь, как видите, самое время закрутить винт.

Что и последовало. Королевское право на сбор пошлин отменялось; парламент надлежало созывать каждые три года, а нынешнему – заседать столько, сколько его члены сочтут нужным; Ольстерская колония должна быть возвращена лондонцам. Унизительные для Карла акты принимались один за другим. К ноябрю Страффорда отправили в Тауэр, а через месяц – и архиепископа Лоуда.

И все же Джулиус не волновался, хотя весной 1641 года парламент продолжил свою мрачную деятельность. Парламенты перечили королям веками, едва представлялась возможность; они низвергали фаворитов и даже лишали монархов любовниц! Пусть ситуация была скверная, но вряд ли безнадежная. Странно, но причиной беспокойства Джулиуса оказались не деяния великих парламентских мужей, а дела много меньшие, касавшиеся его скромного прихода Святого Лаврентия Силверсливза.

Все началось вскоре после созыва парламента. Джулиус живо помнил этот день, потому что тогда же освободили Уильяма Принна и безухого пуританского героя победоносно сопровождала по улицам огромная толпа. Крики еще звенели у Джулиуса в ушах, когда тот обнаружил у двери Гидеона Карпентера. Он удивился еще сильнее, когда гость, не сводя с него глаз, протянул большой бумажный свиток и спросил:
– Не угодно ли подписать?
– Подписать – что? – осведомился Джулиус.

– Петицию. Мы собрали почти пятнадцать тысяч подписей. Это насчет упразднения епископов и всех их дел под корень. – И Гидеон показал созвездие собранных подписей.

Джулиус слышал об этой петиции. Инициатором был Пеннингтон, неистовый пуританин из муниципального совета; пламя раздули агенты пресвитериан-шотландцев, недавно прибывшие в город, и подписались многие ненавистники Лоуда и его Церкви. Но как бы ни ссорились король и парламент, Джулиус не мог представить, чтобы Карл соизволил хотя бы взглянуть на такой документ.
– Зачем вы принесли мне это? – спросил он и получил еще один обескураживающий ответ.

– Вы не оставили мне шанса, когда секли, – спокойно произнес Гидеон и пристально взглянул на него. – Но я вам даю.
Шанс? О чем толкует этот угрюмец?
– Несите кому-нибудь другому, – отрезал Джулиус.
Однако удивляться не перестал. Дать ему шанс – странное выражение. Вскоре он узнал и другое.

Неугомонный парламент собрался осудить Страффорда, но юридические основания были невразумительны. «Мы обвиним его вообще в преступлениях, а король должен подписать смертный приговор». Лондонский Сити добавил изящный штришок: «Никаких ссуд, пока ему не снесут голову».

Король Карл уперся. В апреле, находясь в гуще этих событий, когда у Вестминстера собралась толпа, хотевшая выразить свои чувства, Джулиус повстречал Гидеона. Не желая показаться невежливым, он заметил, что о Страффорде можно думать все, что заблагорассудится, но дело вряд ли дойдет до казни. Король этого попросту не допустит. К его удивлению, Гидеон спорить не стал, а просто улыбнулся и спросил:
– А который король?
– Как – который? Гидеон, король один.
Но тот покачал головой:

– Теперь их два. Король Карл во дворце и король Пим в палате общин. – Он усмехнулся. – И мне сдается, мастер Дукет, что король Пим это допустит.
Король Пим? Парламентский лидер. Джулиус впервые слышал такую формулировку и нашел ее отвратительной.
– Следите за языком, – предупредил он.

Однако уже на следующий день Джулиус увидел на Чипсайдском кресте печатный плакат с жирным заголовком: «Король Пим речет…» А за неделю услышал это с десяток раз. Гидеон оказался прав. Через месяц под нажимом парламента и не имея средств король Карл был вынужден уступить. Страффорда казнили на Тауэр-Хилле.
Но Джулиусу предстояло усвоить последнее и страшное слово.

За лето мало что изменилось. Король Пим уверенно заседал в своем парламенте. Король Карл предпринял одиночную и тщетную вылазку на север, где попытался договориться с шотландцами, но пресвитериане уперлись. Тем временем братья Дукеты занимались своими делами, которых хватало. Джулиус с его скромным семейством приехал на лето к Генри в Боктон, прихватив из прихода нескольких женщин с детьми убирать урожай, включая, странное дело, жену и детей Гидеона. В безмятежной кентской глубинке сдружились даже сэр Генри и малютка Обиджойфул, смешно ковылявший на солнышке.

Однако после возвращения в Лондон наметились новые невзгоды. Только-только пришли известия о беспорядках в Ирландии. Людей убивали, имущество жгли. Короли Пим и Карл согласились, что нужно бросить войска на усмирение мятежной провинции. Правда, на том их единение и закончилось.
– Армию возглавлю я, – заявил король. Так всегда и поступали монархи.
– Ни в коем случае, – возразили парламентарии. – Мы не собираемся платить войскам, которые король наверняка обратит против нас.

Затем парламент усилил нажим:
– Недостаточно ограничить короля, ибо он всегда может нанести ответный удар. Мы должны иметь над ним власть.
Короче говоря, король Пим должен был сделаться выше короля Карла. С каждой неделей выдвигались все более радикальные предложения:
– Армия должна подчиняться только парламенту.
– Надо бы и с министрами разобраться!
А пуритане из числа парламентариев добавляли ожидаемый пункт:
– И чтобы больше никаких епископов!

К ноябрю Гидеон уже собирал подписи под новой петицией.
– На этот раз мы соберем двадцать тысяч…
У Вестминстера постоянно колыхалась огромная толпа, которую Пим и его окружение не собирались успокаивать.
Однажды вечером Генри сообщил Джулиусу:
– Я говорил с парламентариями из тех, кто повменяемее. Им тоже перестает нравиться происходящее. Они хотят управлять королем, но считают, что Пим ведет их к власти толпы. И они предпочли бы как-то поладить с королем, чем идти этой скользкой дорожкой.

В конце месяца, когда Пим со своими приспешниками провел через парламент Великую ремонстрацию, включившую все их радикальные требования, многие были против, и перевес оказался мизерным.
– Пим зашел слишком далеко, – констатировал Генри. – Если он не научится умеренности, то впредь ему большинства не собрать.
Такие же сомнения возникли у многих городских олдерменов и зажиточных семейств.
– Уорды избрали муниципальный совет, где сплошь смутьяны и радикалы…

Как будто в подтверждение их страхов, через несколько дней после Рождества у Вестминстера взбунтовалась большая толпа подмастерьев, которую пришлось разгонять войсками. И тогда Джулиус впервые услышал слово, вскоре ставшее для него символом ужаса.
– А знаешь, как называли вояки ремесленников, пока гнали их за Уайтхолл? – осведомился Генри. – Большинство этих парней были коротко стрижены, вот и вышли круглоголовые. – Он рассмеялся. – Круглоголовые! Так оно и есть.

За несколько дней пятьсот молодых джентльменов из «Судебных иннов» предложили королю Карлу свои услуги по поддержанию порядка. Собрать городское ополчение согласился даже муниципальный совет – лишь бы сохранить мир.
Влиятельные люди всех мастей как раз начинали разочаровываться в оппозиции монарху, когда Джулиус, сидевший над бухгалтерскими отчетами в большом доме за Сент-Мэри ле Боу, был удивлен шумным вторжением. Брат распахнул тяжелую дубовую дверь гостиной и закричал:
– Король сошел с ума!

Действия, предпринятые королем английским Карлом I в первую неделю января 1642 года, выдали не безумие, а лишь полное непонимание политической обстановки в Англии.
3 января он отрядил парламентского пристава арестовать пятерых членов палаты общин. Того не впустили. На следующий день, нарушив всяческий этикет, монарх прибыл сам и не застал эту пятерку, включая короля Пима и главного лондонского пуританина Пеннингтона. Спикер не выдал их местопребывания.

– Ваше величество, я не имею ни глаз, чтобы видеть, ни языка, чтобы говорить; я делаю только то, что угодно сей палате, и по ее распоряжению…
– Я вижу, пташки упорхнули, – заметил Карл, упустивший добычу.

Короли не арестовывали членов парламента за высказывания в палате. Это против всяких правил. Это было посягательством на парламентские привилегии. Более того, после того как представитель монарха созывал палату общин на ежегодную церемонию открытия, перед лицом его символически захлопывали дверь. На следующий день, когда Карл отправился в Гилдхолл, ему не смогли помочь даже мэр с олдерменами, не жаловавшие радикалов.
– Привилегия парламента, – напомнили они.

– Привилегия парламента! – шумел народ, когда он ехал обратно по улицам.
Через пять дней король Карл с королевой укрылись в Хэмптон-Корте. Король Пим остался в Лондоне.

Джулиус протомился ожиданием всю весну. Быть может, еще оставались слабые основания для надежды. Парламент, по крайней мере, изображал лояльность. Он призвал войска, но именем короля, заявив, что это нужно Ирландии. Однако было ясно, что парламент намного лучше, чем Карл, представлял, как заручиться поддержкой города. Колоссальный заем, в котором ранее отказывалось, был немедленно предоставлен – в обмен еще на два с половиной миллиона акров ирландской земли.

К апрелю создали новую милицию: ни много ни мало шесть полков. «Для защиты короля», разумеется. Однажды Джулиус увидел Гидеона, мрачно шедшего с алебардой во главе небольшого отряда подмастерьев, маршировавших по Чипсайду. И все-таки он упорствовал в надежде на победу здравого смысла.
А когда в конце концов вернулся Генри, отбывший с королем, Джулиус нетерпеливо спросил о новостях:
– Будет ли король искать компромисс?
Генри покачал головой:

– Он не может. Каких бы Карл ни наделал ошибок, Пим довел его до крайностей. Джулиус, ты же отлично понимаешь, что мы обязаны поддерживать порядок. Парламент придется проучить.
– Он двинет войска?
– Королева отправилась во Францию с семейными драгоценностями. Нужны деньги, она собирается их продать.
Генри уехал через три дня, спустя два месяца он ненадолго вернулся и уведомил Джулиуса:

– Король прибыл в Йорк. Он призывает к себе всех верных членов парламента. Некоторые подтягиваются. – Но Генри добавил и другое: – Восточные и южные порты для нас закрыты. Похоже, нам изменил и флот.
– Парламент обратился с просьбой о добровольных пожертвованиях, – пришлось признаться Джулиусу. – И они получили столько столового серебра, что теперь не знают, куда его девать.

В конце лета перед ним забрезжила надежда. Отдельные сторонники короля выступали с разумными, обоснованными статьями, которые делали возможным компромисс.
– Быть может, еще удастся договориться, – сказал Джулиус семье.
Но в августе сместили мэра, и его место занял Пеннингтон Пуританин. При встрече же на Уотлинг-стрит с Гидеоном обстоятельный ремесленник жизнерадостно сообщил Джулиусу:
– Теперь мы все круглоголовые!

Через неделю пришло известие, что король поднял штандарт в Ноттингеме. То был традиционный, рыцарский способ объявления войны.
Генри вернулся в сентябре. Явился в сумерках. Джулиус увидел нагрудник поверх дублета. Наскоро заглянув к себе в Ковент-Гарден, он провел ночь в доме за Сент-Мэри ле Боу, где много часов беседовал с Джулиусом.

– Север и бо́льшая часть запада верны королю, – сообщил он брату. – Несколько видных лордов обещали помочь войсками. Карл призвал из Германии своего племянника Руперта. – (Джулиус знал, что принц Руперт был первоклассным командиром кавалерии.) – Бой не затянется, – предрек Генри. – Парламентские рекруты плохо обучены. Они не продержатся против Руперта и пяти минут. – Он улыбнулся. – Тогда мы наведем какой-никакой порядок.

Генри тихонько ушел вскоре после рассвета. С собой он забрал на три тысячи фунтов серебряных и золотых монет, зашитых в одежду и кладь. Когда Джулиус усомнился в сумме, брат с присущей ему величавой гордостью заявил:
– Мы джентльмены, брат, и преданы королю. Разве не этого хотел отец?

На следующий день, словно предвидя мрачные времена, мэр и совет распорядились закрыть все лондонские театры. Из города не замедлили выступить прошедшие подготовку отряды. Укреплялись защитные сооружения вокруг городских ворот. В начале октября горожане жили в тревожном ожидании новостей о боях. А известий не было. Джулиус сообразил, что уже давненько не встречал Гидеона Карпентера.

В последнее воскресенье октября в приходе Святого Лаврентия Силверсливза произошло чрезвычайное событие.

Минувшая неделя принесла известия о столкновениях на юго-западе Англии, но эти стычки не были решающими. Отряды потянулись обратно в Лондон в намерении перегруппироваться, но король Карл и принц Руперт перемещались по стране с исключительной осторожностью. Новости оставались обрывочными.

Джулиус с семьей появились в церкви в последний момент: один из детей заболел. Почти не глядя по сторонам, Джулиус шикнул, чтобы те вели себя тихо и быстренько шли к фамильной скамье. При этом он не заметил, что в церкви необычно людно. Он ощутил некую странность лишь через минуту, как только воцарилась тишина перед началом службы.
Алтарный стол стоял не там. Его снова задвинули в неф.

Затем вошел Мередит. Вместо сверкающей ризы он облачился в длинную черную куртку и простую белую рубашку. Мередит направился к передним сиденьям, но не устроился на обычном месте, в алтаре, а взошел на кафедру, как будто собирался проповедовать. Джулиусу осталось лишь глазеть на Эдмунда Мередита, начавшего службу.

Только это не было службой. Джулиус нахмурился. Слова были не те. Да что с ним стряслось? Он знал молитвенник наизусть. Не спятил ли Мередит? Что за чертовщину он плел? И тут он понял. Это был служебник – канон пресвитерианской службы. Кальвинизм – здесь, в его родной церкви! Джулиус взглянул на жену, потрясенную и сбитую с толку. Он встал:
– Немедленно прекратите! – Голос Джулиуса разнесся звучно и, к его удовольствию, властно. – Мистер Мередит! По-моему, вы неправильно повели службу.

Но Мередит лишь ласково улыбался.
– Молитвенник, мистер Мередит, – снова начал Джулиус. – Как глава прихода, я вынужден настаивать…
Его прервал звук распахнувшейся двери. В сопровождении шести вооруженных людей вошел Гидеон Карпентер, в офицерском мундире, при шпаге. Джулиус задохнулся, потом открыл было рот, чтобы сделать им то же внушение, но Гидеон опередил его.
– Сэр Джулиус, вы больше не член приходского совета, – спокойно произнес он.

– Больше не… – (О чем он говорил? И ради всего святого, почему к нему так обратились?) – «Сэр Джулиус»?
– Вы не знали? Соболезную. Ваш брат мертв. Отныне вы сэр Джулиус Дукет.
– Мертв? – Джулиус смотрел на него, постигая услышанное и не силах вымолвить ни слова.
– Это не все, сэр Джулиус. – Сказано было ровно, без тени злобы. – Вы арестованы.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь