Литературные премии: схватка за символ

Количество литературных премий в России и за рубежом способно удивить. Конечно, российскому премиальному процессу далеко до британского (двести пятьдесят премий), но одних лишь крупных литературных премий насчитывается не менее сорока: количеством премий Россия недалеко отстала от другой культурной державы — Франции, где крупных премий насчитывается не менее шестидесяти. При этом каждый год появляются новые премии: из недавних крупных событий российского премиального процесса можно назвать учреждение премий «Лицей» для авторов-дебютантов и «Электронная буква» для авторов, самостоятельно издающихся в Интернете. Такая популярность премии как культурной институции не кажется случайной: как справедливо отмечала Биргит Менцель, литературная премия представляет собой способ пробудить интерес читателя к литературе и заново провести классификацию литературного поля. Таким образом, литературная премия представляет собой культурную институцию, обладающую ценностью сразу для двух сторон: с одной стороны, премия создает некую обоснованную оценочную матрицу, которая облегчает читательский выбор литературы для чтения (а в каких-то случаях и заменяет его), а с другой стороны — создает тот самый «авторитет» премии и ее учредителей, к которому может апеллировать издатель, писатель-лауреат и номинант и читатель — конечный адресат премии как источника информации и мероприятия, действующего в « публичной сфере» (по выражению Юргена Хабермаса).

Понятно, что такое положение премии «генерирует» конкуренцию внутри премиального процесса не только между авторами-номинантами, но и между издателями и учредителями различных премий, а также разногласия внутри самих премий. Инструментом этой институциональной борьбы становится освещение премиального процесса в медиа и социальных сетях.

В силу специфики премиального процесса как регулярного и цикличного, то есть привычного для образованной аудитории, пристальное внимание читателей может привлечь некое экстраординарное, выходящее из рамок цикличности событие, и таким событием становится скандал — явление, создающее разрыв между эстетическим и внеэстетическим. Благодаря широкому освещению в СМИ, скандал становится способом элит продемонстрировать свои эстетические, социокультурные и политические воззрения и противопоставить их противоположным воззрениям оппонентов либо способом конкуренции между финансовой (представленной меценатами) и культурной (представленной жюри премии) либо политической элитами.

Следует сделать еще одну предварительную оговорку. Александр Гаврилов на публичной дискуссии о литературных скандалах, состоявшейся в 2011 г. в рамках очередной ярмарки интеллектуальной литературы «non/fiction», предложил разграничить скандал как дискуссию вокруг некоего «радикального» текста, который получает признание критиков и становится поводом указать на «болевые точки» общества, и скандал «случайный», который возникает вокруг книги совершенно не примечательной с художественной точки зрения. В качестве примера Гаврилов приводил скандал с книгой Е. Колядиной «Цветочный крест», который разгорелся годом ранее. Признавая логичность подобного рассуждения, в настоящем эссе я не буду проводить различий между этими видами скандалов.

Первый тип публичного скандала вокруг премии представляют собой результат разногласий между учредителями премии либо учредителями и жюри — короче говоря, внутри оргкомитета премии. Этот тип скандала подробно обозревает Джеймс Инглиш в книге «Экономика престижа». По мнению Инглиша, премия как институция взаимовыгодна интеллектуальной и финансовой элите: меценаты привлекают внимание издателей и читающей публики к премии за счет имен привлеченных судей и премиальных бюджетов, в то время как судьи пользуются статусом премии как символическим капиталом, подчас пользуясь и экономическими бонусами от участия в жюри. При этом жюри премии функционирует как группа экспертов, обладающих безусловным правом давать эстетическую оценку произведениям-номинантам. При этом эксперты стремятся выявить литературные тенденции, образцы литературных произведений, которые отражают их представления о роли премии и развитии литературы в стране. Несовпадение целей (меценаты ищут способ сделать премию более известной, эксперты «отбраковывают» недостаточно значимые с их точки зрения образцы литературы) порождает конфликты, и, как следствие, скандалы.

В качестве примера Инглиш приводит Премию Будущего Теда Тернера (Turner Tomorrow Award for Fiction), которая просуществовала всего один сезон. Целью премии было поощрить авторов неопубликованных научно-фантастических текстов. Наградой победителя становилась публикация его книги, контракт на экранизацию в одной из подконтрольных Тернеру киностудий и полмиллиона долларов в придачу. Судьям, в числе которых были признанные литераторы (Карлос Фуэнтес, Уоллис Стегнер, Уильям Стайрон и другие), также полагалось щедрое вознаграждение за участие в жюри — 10 тыс. долларов. Судьи справедливо заподозрили, что они оказались вовлечены в сложную бизнес-аферу Тернера, однако настоящий скандал разгорелся, когда из всего лонг-листа номинантов Стайрон и его коллеги отобрали только Дэниэла Куина за его рукопись «Измаил», и то — вручить Куину предлагалось всего 50 тыс. долларов призовых, т.е. награду призера. Публичный скандал окончился личным решением Тернера назначить Куина победителем премии. Репутация награды была разрушена, и больше премия не вручалась: конфликт интересов финансовой элиты и элиты интеллектуальной достиг такого накала, что институция прекратила свое существование.

Еще одним примером подобного столкновения является Йельская премия молодых поэтов. С 1940-х годов авторам поэтических сборников, награжденных премией, были обеспечены рецензии во всех важных газетах и журналах. Награжденные премией поэтические сборники расходились многотысячными тиражами. При этом подавляющее большинство работ отсеивалось из конкурса после отбора редакторами премии и «большим жюри», в итоге единственному судье премии доставались 2-3 % всех участников. Своеобразную революцию произвел Уистен Хью Оден: в нарушение процедуры он награждал поэтов, которые не попали в шорт-лист, а в 1950 и 1955 году вовсе отказался награждать кого-либо из номинантов. Статус судьи в этом случае также сыграл против учредителей премии: вместо лояльного представителя интеллектуальной элиты, который в обмен на престиж следовал бы правилам игры, организаторы получили своенравного судью, который в силу самой роли единоличного арбитра пользовался значительно большей свободой выбора, нежели жюри, которое состояло бы из множества судей.

Примеры конфликтов внутри оргкомитета существуют и у Нобелевской премии по литературе — одной из главных литературных премий планеты. В 2004 году премия была присуждена австрийскому прозаику и драматургу Эльфриде Елинек за «музыкальные переливы голосов и отголосков в романах и пьесах, которые с экстраординарным лингвистическим усердием раскрывают абсурдность социальных клише и их порабощающей силы». В целом, искусство Елинек скандально (т.е. провокативно) само по себе, и скандал в Австрии разгорелся уже в 2004 году сразу после вручения премии: Елинек обвиняли в том, что своим творчеством она порочит честь страны и «смешивает Австрию с дерьмом». Однако в качестве примера я хотел бы привести другой скандал -- 2005 года. За день до официальной церемонии вручения премии жюри Нобеля неожиданно покинул писатель Кнут Анлунд. Он заявил журналистам, что вручение премии Елинек стало «непоправимым ущербом ценности премии», а творчество австрийского драматурга описал как «заунывную, скучную, жестокую порнографию». Несмотря на то, что уход Анлунда никак не повлиял на функционирование премии (журналисты писали, что Анлунд уже 10 лет почти никак не участвовал в работе комитета), скандал стал поводом для дискуссий о роли Нобелевской премии по литературе в мире и о способах отбора лауреатов (в частности: широко обсуждалась практика секретного отбора номинантов премии).

Итак, внутри оргкомитетов премий могут возникать скандалы двух основных видов:

●      скандал из-за несовпадения восприятия целей премии: жюри видит в премии культурную институцию и «авторитет», инструмент литературного прогресса, в то время как спонсор ищет громких решений и как можно более неожиданных находок для создания медийной шумихи вокруг премии;

●      скандал из-за несовпадения эстетических оценок внутри жюри либо несовпадения политических взглядов судей.

Предположу, что именно желание избежать скандалов оргкомитета легло в основу механизма литературной премии «НОС» Фонда Михаила Прохорова: победителя выбирают в ходе публичных дебатов с привлечением экспертов. Окончательное решение формируется путём консенсуса, в спорных ситуациях — путем открытого голосования. При этом роли экспертов и судей в жюри разделены, что, по мысли учредителей, должно способствовать новаторству в выборе лауреата. И все же этот механизм не уберег премию от спорных решений: в 2015 г. награда была присвоена книге «Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева» русского старообрядца из Аргентины Данилы Зайцева, что дало повод части интеллектуальной элиты обвинить жюри в нарушении принципов премии.

Книгу Зайцева обвиняли в антисемитизме, догматизме, а самого Зайцева называли издательским проектом. Схожие негативные комментарии получило присуждение премии 2016 года сборнику рассказов Бориса Лего (псевдоним писателя и издателя Олега Зоберна) «Сумеречные рассказы»— странноватой прозе, герои которой общались с демонами и проводили оккультные ритуалы по всей Москве, а Ленин проваливался под лед Финского залива после наблюдений за фантомным лосем.

Однако если скандалы вокруг премии «НОС» вызваны были исключительно сомнением в эстетических достоинствах лауреатов, то другие решения жюри премий становились поводом столкнуться противоположным мнениям по политическим и социально-экономическим вопросам. В 2015 году так называемая национал-патриотическая часть интеллектуальной элиты выступила с осуждением «русофобского» решения Нобелевского комитета присудить награду Светлане Алексиевич. По мнению этой условно «правой» стороны дискуссии, награда Алексиевич встала в один ряд с присуждением Нобеля Пастернаку и Солженицыну. Любопытно, что обсуждение идеологической стороны творчества Алексиевич вытеснило на задний план дискуссии о его эстетических качествах, хотя полемика развернулась и на этом поле.

Политический характер полемика вокруг премий приобретала неоднократно. Самым громким случаем остается развернувшийся скандал вокруг присуждении премии «Национальный бестселлер-2002» роману «Господин Гексоген» Александра Проханова. По мнению исследователей, этот скандал стал результатом столкновения «старой» и «новой» групп литературных критиков. Критики «старой школы» отстаивали традицию и выступили против антигуманного, на их взгляд, романа, в то время как их оппоненты отстаивали относительность категорий и постмодернистский взгляд на литературу, который допускал присуждение общенациональных премий политическим деятелям вроде Проханова.

На основе нашего короткого анализа мы можем сделать следующие выводы.

1.    Скандал вокруг литературных премий становится точкой столкновения конкурирующих элит: в то время как интеллектуальная и финансовая элита конкурируют в области видения премиального процесса, внутри интеллектуальной элиты постоянно происходит конкуренция за доминирование в публичном информационном пространстве и премиальный скандал обнажает такой конфликт;

2.    В центре скандала находится конкретное произведение или автор, который воспринимается как объект критики;

3.    Причиной скандала может стать как несовпадение эстетических воззрений (что представляется естественным в области искусства), так и столкновение разных политических взглядов;

4.    Скандал обычно разворачивается вокруг значимой премии, которая претендует на универсальность и национальный масштаб («Русский Букер», « Национальный бестселлер») или профетизм (« НОС» ), либо обладает значительным призовым фондом, который привлекает к себе внимание СМИ.