Лист в России

        Ференц Лист дважды посетил Россию. Первый его приезд вызвал настоящий фурор. Вместо запланированных пяти концертов, Листу пришлось отпахать все двадцать — так велик был восторг нашей публики. Это немудрено, ведь венгерский композитор был самым настоящим Паганини, только с роялем. К слову говоря, исполнял он ещё тогда в основном не свои сочинения — на тот момент у него была слава не столько композитора, сколько пианиста.

        Но если говорить о первых контактах Листа с Россией, то следовало бы вспомнить о марте 1839 года, когда в Риме в доме князя Голицына композитор дал концерт. Интересно то, что это был первый сольный концерт для фортепиано в истории музыки. Об этом событии авторитетный музыкальный критик Владимир Васильевич Стасов писал следующее:

В начале 1839 года, в числе множества концертов, данных Листом в Риме, особенно выдающуюся роль сыграл концерт, данный им в залах князя Дмитрия Владимировича Голицына, московского генерал-губернатора, проживавшего тогда довольно долгое время в Риме. Устраивал этот концерт, с благотворительной целью, граф Михаил Юрьевич Виельгорский, известный тогда русский меломан и композитор-любитель. Публика была самая избранная, в числе её очень много русской знати, а также посланников разных государств и римских кардиналов. Всего замечательнее в этом аристократическом концерте было то, что Лист все время играл один, не было, кроме него, в продолжение всего вечера, никакого другого музыкального исполнителя или певца. Это была тогда совершенная новость. Никто ещё раньше Листа не осмеливался в продолжение целого концерта, занимать собою одним внимание целого собрания слушателей, да ещё такого своенравного, причудливого, избалованного и маломузыкального, каким бывает, в большинстве случаев, собрание аристократов. Несмотря, однако же, ни на что, Лист произвел громадное впечатление и унес с собою слушателей. Можно полагать не без основания, что иные из восхищенных русских опять звали Листа в Петербург.

        «Опять звали» — Лист давно уже получал приглашения посетить Петербург, ведь слава его была уже крепка. Но что-то как-то не спешил он. И только через три с половиной года композитор решается приехать в Питер.

        На первом же концерте в зале Зимнего дворца сам император Николай I оказывает милость Листу тем, что совершает с ним короткую аудиенцию. Стасов вспоминал:

... Лист представлялся императору Николаю I, который, едва выйдя в аудиенц-залу и оставив в стороне всех генералов и сановников, тут ждавших, прежде всего обратился к Листу со словами: “Monsieur Liszt, я очень рад видеть вас в Петербурге”, и затем вступил с ним в разговор.

        Здесь важно обозначить одну важную штуку. Отношение Листа к нашему императору было откровенно говоря плоховатеньким. Его ум занимала философия французского публициста Фелисите Робер де Ламенне. Это была философия христианского социализма. Как ни странно, но Ламенне не был за плавные политические реформы или же за резкую революцию, и тем не менее говорил о переменах и преображениях в обществе. Прозвучит наивно, но изменения общественного строя, по мнению философа, должны были произойти путём преображения природы каждого человека христианской моралью. Никаких претензий к христианской морали не имею. Лишь в преображение человеческой природы в лучшую сторону в масштабах целого общества верится с трудом. Ну да ладно. Христианство в данном случае означает католицизм, ведь Ламенне был католиком. «Государство не может существовать без религии, религия – без Церкви, Церковь – без Папы» — говорил философ. Не будем по уши погружаться в философию, а обозначим лишь выводы. А выводы таковы, что, по Ламенне, существование нормального общества без католической основы является практически невозможным. Любое другое общество неминуемо деградирует, скатываясь к тирании и вообще у них все плохо.

        Можно представить себе, какое отношение у Листа — носителя философии Ламенне — было к православному императору, который, помимо того, что был априори тираном (исходя из сочетания мировоззрения и занимаемой должности), так он ещё и подавил польское восстание в 1830-31 годах. Последнее является значимым, ведь Польша была в том же зависимом от России положении, что и родина композитора — Венгрия. Солидарность и сочувствие польскому народу было свойственно Листу. К тому же подавление того восстания было сильным ударом для друга Ференца, патриота Польши — Фридерика Шопена. Об этой ситуации выше на канале была небольшая статейка.

        Несмотря на неприязнь к императору, впечатления о России у Листа остались самые тёплые. Русская культура ему понравилась. К тому же многие ученики Листа имели русское происхождение. Доброе впечатление на Листа произвела музыка Глинки, с которым, кстати, за день до первого выступления в Петербурге он встретился в доме графов Виельгорских, Михаила и Матвея. Поначалу Глинка не оценил дарование Листа. Стасов, который сегодня тащит мою статью своими интересными воспоминаниями, рассказывает:

Глинка без малейшего затруднения отвечал, чти иное Лист играет превосходно, как никто в мире, а иное пренесносно, с префальшивым выражением, растягивая темпы и прибавляя к чужим сочинениям, даже к Шопену и Бетховену, Веберу и Баху, множество своего собственного, часто безвкусного и никуда не годного, пустейших украшений.

        И всё же Глинка уже не будет так категоричен к Листу, когда тот возьмется исполнить его сочинения. Но мы вернёмся к тому первому концерту в Петербурге.

        «Завтра! Завтра! в среду мы наконец его услышим. Его – разумеется Листа: о каком же другом музыканте можно говорить, когда он здесь?» — так писали петербургские газеты в преддверии его первого выступления. Если говорить о впечатлениях от концерта, то следует послушать, опять же, критика Стасова и композитора Серова, которые там присутствовали: 

Мы оба с Серовым уже часа за два до начала, назначенного в 2 часа дня, забрались в залу Дворянского собрания... С первой же минуты мы были поражены необычным видом залы. Была поставлена маленькая четырехугольная эстрада на самой середине залы, между царской ложей и большой противоположной ей ложей... На этой эстраде помещалось два рояля, концами врозь, и два стула перед ними: ни оркестра, ни инструментов, ни нот, никаких других музыкальных приготовлений во всей зале не было видно. Скоро зала стала наполняться, и тут я увидал, в первый раз своей жизни – Глинку... Мы с Серовым были после концерта как помешанные, едва сказали друг другу по нескольку слов, а поспешили каждый домой, чтобы поскорее написать один другому свои впечатления, свои мечты, свои восторги... Тут мы, между прочим, клялись один другому, что этот день 8-го апреля 1842 года отныне и навеки нам священен и до самой гробовой доски мы не забудем ни одной его черточки. Мы были как влюбленные, как бешеные. И не мудрено. Ничего подобного мы еще не слыхивали на своем веку, да и вообще мы никогда еще не встречались лицом к лицу с такою гениальною, страстною, демоническою натурой, то носившуюся ураганом, то разливавшуюся потоками нежной красоты и грации.

        А Александр Николаевич Серов писал следующее:

Вот уже почти два часа, как я оставил залу, а все ещё вне себя: где я? где мы? что это, наяву или во сне! неужели я точно Листа слышал? Надобно покаяться: я ожидал многого по описаниям, предчувствовал многое по какому-то неведомому убеждению, но действительность далеко за собою оставила все надежды! Счастливы, истинно счастливы мы, что живём в 1842 году, когда на свете есть такой исполнитель, и этот исполнитель заехал в нашу столицу и нам довелось его слышать... О, как я счастлив, какое сегодня торжество, как будто весь Божий свет смотрит иначе! И все это наделал один человек своим исполнением! О, как велика великость в музыке!... Да, теперь я понимаю, отчего Лист избрал себе инструментом пиано, и отчего он только исполнитель! Теперь я понимаю, что значит исполнять и что значит музыка.

        В общем, концерт был огонь. Существует, кстати, история о том, как во время выступления Листа Николай I начал о чём-то разговаривать с придворными. Лист это заметил. Видимо, его это задело, и он решил остановить игру. На вопрос императора: «Почему вы прекратили играть?», Лист ответил: «Когда говорит русский царь, все остальные должны молчать».

        Предлагаю послушать три блестящих трансцендентных этюда Ференца Листа на канале ниже.