«Лики консерватизма»

«Лики консерватизма»

Канал "Zeitung und Zeit", Дмитрий Кошацкий
Juan Donoso Cortés, Ernst Jünger, Alexander Gauland © akg; Frank Mächler/dpa; Stefan Boness/Visum


«Смысл консерватизма заключается не в том, чтобы «цепляться за то, что было вчера, но жить тем, что истинно всегда». Эта известная цитата друга Юнгера, националистического публициста Альберта Эриха Гюнтера, часто фигурирует в правой публицистике. Но что есть та истинно вечная истина? На этот вопрос у консерваторов разных эпох находился разный ответ».

Такова  главная идея  эссе немецкого историка и публициста Фолькера Вайса (Volker Weiß), опубликованная в номере 34 немецкого еженедельника „Die Zeit“ и с некоторых пор доступная онлайн. Иными словами: «монархизм, национализм, неолиберализм — представление о консерватизме изменилось с течением времени».

Доказательство своего тезиса Вайс начинает с того, что приводит цитату вице-председателя AfD Александра Гауланда, консерватора par excellence. После организованных ультралевыми экстремистами беспорядков в ходе саммита G20 Гауланд потребовал, чтобы «демократическое правовое государство проявляло в подобных случаях всю свою силу». Но насколько такое заявление консервативно в смысле консервативной традиции?


«Ещё в 19 веке такие органы государства, как полиция и суд  вовсе не пользовались любовью консерваторов, потому что они ущемляли старинные привилегии правящих домов» — пишет Вайс.

«Испанский философ Хуан Донозо Кортес (Juan Donoso Cortés, 1809–1853)... в своей знаменитой речи «О диктатуре» (1849) предостерегал об опасности, которая исходит от демократии». Кортес «резко критиковал республику, которая правила всё и вся и не уважает ни границ дома и двора, ни авторитет священника или отца семейства…. Полиция в режиме демократии имеет «миллионы ушей, миллионы глаз и миллионы рук», а благодаря телеграфу находится во всех местах одновременно и этим представляет угрозу традиционным авторитетам: двору, дворянству и общинам. В качестве противоядия и для защиты свободы Кортес видел только одно средство — католическую диктатуру».


Вайс упоминает также француза Жозефа де Местра  (Joseph de Maistre (1753–1821), который, наряду с Кортесом, еще при жизни считался виднейшим консервативным философом XIX века. Местр «пытался воссоздать представление о мире в котором католическая мораль является каркасом общественных представлений, а монархия единственная справедливая форма правления. Это была — в исторической перспективе — последняя попытка защитить порядок, в котором свобода регулируется сословным порядком. Остатки философии Местра просматриваются в воззрениях некоторых нынешних консерваторов...Но в дальнейшей политической практике консерватизма такие фундаменталистские воззрения не имели шанса на выживания. Для последующих поколений консерваторов религия перестала играть доминирующую роль. На первый план вышел национальный вопрос».  


По мнению Вайса, в системе ценностей  консерваторов кайзеровской Германии первое место занимали трон (кайзера и «своего» суверена — баварского короля, саксонского  герцога и т.д.) и алтарь — католической или же лютеранской кирхи. Но уже после революции картина переменилась. Вайс цитирует вышедшую в 1918 году книгу Томаса Манна «Размышления аполитичного»: «Быть немецким консерватором означает, что Германия должна оставаться немецкой». При этом Томас Манн ссылается на популярного в те годы философа и ориенталиста Пауля де Лагарда, националиста и антисемита.


«Идея о том, что границы немецкого государства должны соответствовать области расселения немецкого народа была отнюдь не оригинальна. По этому вопросу немецкие консерваторы межвоенной эпохи заняли позицию, которую сто лет назад сформулировал философ Иоганн Готлиб Фихте (Johann Gottlieb Fichte), горячий сторонник  Французской революции» — замечает Вайс. Имеется в виду, что до первой мировой войны «естественным», «богом данным» порядком воспринимались границы, сформировавшиеся по законам престолонаследия: монархия Гогенцоллернов с большим польским меньшинством и монархия Габсбургов, где меньшинство составляли немецкоязычные подданные.


«Что же касается органов государства, которые Кортес еще считал угрожающими для традиционной общественной жизни» — продолжает Вайс — «то немецкий консерватизм той поры заключил с ними мир».

В Веймарской республике стало популярно представление о «новом государстве», которое начало приобретать свои первые очертания в Италии при Муссолини, а немного позже в Испании и Португалии. Немецкие нацисты тоже были намерены идти по этому пути.

«Немецкие консерваторы не разделяли ни нацистских представлений о расовом государстве (хотя среди них тогда очень распространен был антисемитизм) ни культа фюрера, однако видели в нацистах естественного союзника по борьбе с демократическими или левыми силами. Как известно, консерваторы быстро проиграли в борьбе за лидерство в правом лагере». Они не в состоянии были предотвратить превращения нацистской партии в «государство в государстве» как и расплавления очищенного от этнически-чуждых элементов общества в «народную общность». Понимание происходящего и раскаяние пришло слишком поздно». В последнем утверждении Вайса содержится намек на то, что большинство тех, кто готовили неудавшийся путч против Гитлера, были по своим убеждениям консервативно настроенными людьми. Но крах третьего рейха было не остановить.

«С падением Рейха, исчезновением с политической карты Пруссии, но прежде всего потерей всех земель к востоку от Эльбы, консерватизм старой закваски лишился своей основы в буквальном смысле этого слова» — подводит итог исторической эпохи Вайс.


«История немецкого консерватизма в послевоенные время явило собой обратную картину имперско-прусского прошлого: преемственность рейнскому католицизму, приверженность демократии, ориентация на западные ценности. Его идеология состояла в отсутствии четкой идеологии. Тот, кто искал связь с традицией, находил её в христианстве, представлении о «мире запада», антикоммунизме и в весьма беспомощных попытках отрицания американской массовой культуры. Но если консерваторы Веймара и до Веймара считали идеалом авторитарно-иерархическую модель общества, то консерваторы Боннской республика стремились к участию всех слоев общества в социальной жизни. Рыночная экономика не являлась предметом дискуссий.

Уход консерватизма в сферу культуры стал  знаковым. Но даже в этой сфере наступили новые времена. Слово «Союз» в названии христианских партий стало символом  компромисса между католиками и протестантами. Уроки Веймарской республики, когда католические и протестантские партии противостояли друг другу, были усвоены.

Технократический подход, вызванный приоритетом экономики и внутренней политики перед идеологией, а также ориентирование на Европу привело к социал-демократизации политики немецких консерваторов. Этот  процесс  начался еще задолго до эпохи Меркель».


«Специалисты о новейшей истории подчеркивают, что консерватизм всегда выходил из своих кризисов более сильным и «модернизированным». Немецкий консерватизм оказался более живучим, чем хотелось бы его противникам и более гибким, чем хотелось бы его приверженцам. Однако нежелание меняться всегда связано с рисками. Вайс цитирует специалиста по консерватизму Мартина Грайфенбаха, который указывает на противоречие между развитием идеи консерватизма и практическим применением этих идей в духе времени и технических  возможностей  человечества. Несоответствие этих двух тенденций привело, по мнению Грайфенбаха, к радикализации немецких консерваторов в период между мировыми войнами, когда «идеи гуманизма ассоциировались со слабостью».


«Этот шаблон рискует повториться» — продолжает Вайс — «Например, в ситуации кризиса [с беженцами в 2015 году] и «фундаментальной оппозиции» партии AfD у некоторых консерваторов возникло ощущение и даже надежда, что только полной крах нынешнего общественного строя может стать началом национального возрождения».

«В худшем случае мы будем наблюдать комбинацию технической модернизации и общественного регресса» — предостерегает Вайс и рисует картину «сословного общества 2.0». Научно-технический прогресс может привести к тому, что всё больше и больше людей будут выключены из производственного цикла. По словам Вайса уже сейчас новые правые выдвигают тезис о том, что избирательное право должно быть привязано к доходу — позиция, от которой либералы отказались 200 лет. Дальнейшему расчленению общества способствует также приватизация функций государства, за которую, по словам Вайса, выступает AfD.


«Результатом...может стать идеологический синтез очень старого и очень нового: например основных положений консерватизма двухсотлетней давности с идеологией, например, нынешних американских республиканцев. У правых тоже есть своя американская мечта» — завершает Волкер Вайс.

Волкер Вайс —немецкий историк, публицист. Специализируется на теме «новых правых». Его книга «Авторитарная революция. Новые правые и закат Запада» номинирована на приз Лейпцигской книжной ярмарки.


Перевод: Дмитрий Кошацкий http://t.me/z_u_z_ru/
Спасибо за внимание!



Report Page