Личность

Когда вы сидите в компании друзей, вы имеете дело с субличностью, которую вы создали специально для этой компании. И скорее всего, она имеет мало общего с субличностью, которой вы пользуетесь, общаясь, например, со своим начальником или подчинённым.

Когда вы один на один со своей второй половинкой, в вас активизируется уже другая субличность. И поверьте, она сильно отличается от тех «вас», которые общаются с продавцом в магазине, коллегами в офисе, полицейским на дороге или с преподавателем на экзамене.

Есть в вас субличность, воспитывающая вашего ребёнка. Но есть и субличность, которая научилась терпеть нравоучения ваших собственных родителей. А потому не удивляйтесь, если вам хочется поскорее куда-нибудь смыться, когда ваши дети встречаются с вашими родителями.

Да, если обстоятельства сталкивают наши субличности друг с другом, нам становится откровенно не по себе — когда дискомфортно, когда неловко, а когда и просто страшно.

Например, непонятно, как вести себя с начальником на работе, если ты с ним вне этой работы спишь, а ваши коллеги не в курсе. Или вот как поддержать супругу «на дипломатическом приёме», если она творит что-то невообразимое и вам за неё неловко перед окружающими? Конфликт субличностей.

Но может быть, ваша истинная личность — это то, какой вы, когда находитесь в одиночестве? Допустим. Но куда она девается, если вы примете, например, таблеточку ЛСД? Эффект, поверьте наркологу, будет весьма ощутимым. Хотя, казалось бы, — чего такого случилось?

К вам в организм попало вещество, которое всего лишь на пару химических связей отличается от обычного нейромедиатора. Но этого оказывается вполне достаточно, чтобы почувствовать себя каким-нибудь диковинным животным или пророком для всего человечества.

 Так что это за личность у нас такая, что её способны уничтожить две химические связи внутри одной молекулы? 

Впрочем, если химия — это, как говорится, удар ниже пояса, то как насчёт гипноза? Человек просто поговорит с вами, вы «заснёте», и он сможет заставить вас делать вещи, на которые вы бы никогда в жизни не отважились и не согласились.

Куда же вдруг сбежала личность? Где она? Был ли, так сказать, мальчик?

«Я» мозга

Если вам кажется, что дело лишь в социальных ролях, которые мы исполняем в зависимости от той или иной ситуации, а на самом деле наша личность — это всё-таки нечто целостное и непротиворечивое, живущее само по себе, не торопитесь с выводами.

Теменная доля вашего мозга отвечает за то ваше «я», которое осознаёт, где вы сейчас находитесь. Её повреждение превратит вас в неприкаянного странника, который никогда не знает, где он. Кстати, эти же повреждения могут вызвать у вас и другое ощущение — что ваше тело перестало быть вашим. Да, ваше телесное «я» — это тоже отдельная опция.

Впрочем, превратившись из-за повреждений теменной доли в вечного странника без тела, вы, возможно, ещё будете продолжать ощущать себя центром видимого вами мира. Однако если пострадает (от травмы или болезни) нижняя часть вашей правой височной доли, то и это «я» вы тут же потеряете.

Та же нижняя часть правой височной доли (заодно с центрами лимбической системы мозга) отвечает за «я» ваших субъективных переживаний. Если пострадают указанные зоны мозга, то ваши чувства и ощущения перестанут принадлежать вам. По крайней мере, вы будете абсолютно уверены, что они принадлежат кому-то другому.

Думаю, что эти состояния почти невозможно вообразить (и надеюсь, что вам не придётся с чем-то подобным столкнуться). Но представьте себе человека, который, как рассказывает Оливер Сакс, желая взять шляпу, хватается за лицо собственной жены и нянчит часы, принимая их за младенца? Что сталось с его личностью? Куда она делась?! Да, таковы факты: мельчайшее поражение мозга может разрушить личность человека до основания.

Мы уверены в стабильности, цельности и состоятельности собственной личности. Но это не более чем иллюзия, вымысел, сказка, которую мы сами себе рассказываем. Причём всякий раз по-разному.

Вероятно, вы помните себя в детстве, помните в молодости, в зрелости (если вы уже достигли почтенного возраста). Если постараться, то вы припомните себя и в разных состояниях — отчаявшимся, испуганным, глубоко несчастным, несправедливо обиженным, но также и невероятно счастливым, одухотворённым, испытывающим страсть.

В какой из этих моментов вы были настоящими, а в какой из них вы себе врали?

Ну правда, если в разные периоды жизни и в разных эмоциональных состояниях вы придерживались разных взглядов (а это именно так, даже если вы сейчас об этом забыли), то где-то вы были, мягко говоря, неправы. Так как же понять, какое из ваших прежних «я» было подлинным, а какое — подложным, ошибочным, ненастоящим?

Кто из «вас» думал то, что вы и вправду думаете, а кто думал какую-то ерунду? И кстати, а сейчас у вас настоящее «я» или опять что-то не то? А как вы можете быть в этом уверены? И что вы скажете, когда и это «я» поменяется? А это обязательно произойдёт.

Таков парадокс: мы ощущаем собственную личность, мы уверены, что обладаем личностью, но она — лишь фикция, а её целостность — тем более.

Мы никогда не сомневались в собственной личности, мы и сейчас делаем это только с позиций некого метасознания — как бы понарошку. Ведь я не думаю, что мои вопросы (или даже ваши размышления над ними) и в самом деле способны поколебать в вас ощущение собственной личности.

Эта иллюзия — иллюзия нашего «личностного “я”» — фундаментальна.

Опыт «нервной болезни»

Прямо перед окончанием Военно-медицинской академии у меня случился тот самый «периферический паралич Гийена — Барре». Но мне «повезло» не только выжить, но и оказаться в весьма любопытной компании.

Один из моих соседей по реанимации поступил в неё после малюсенького инсульта очень редкой локализации. В результате от его «личности» не осталось и следа — он не узнавал жену, не понимал, где находится, нёс какую-то отчаянную околёсицу. Но при этом, надо заметить, считал себя абсолютно здоровым человеком. Медперсоналу иногда даже приходилось привязывать его к койке, чтобы он не сбежал из реанимации.

Временами ему начинало казаться, что мы плывём на корабле, а он капитан, который отдаёт юнге команды. Я, к слову, был тем самым юнгой и исправно откликался всякий раз, когда это требовалось: «Да, мой капитан!», «Будет исполнено, капитан!». Этих ответов было вполне достаточно, чтобы всё остальное его больной мозг дорисовал сам.

Причём не откликаться было рискованно: я всё-таки страдал обездвиженностью, тогда как мой товарищ демонстрировал удивительную телесную бодрость.

Так, например, однажды ночью он вообразил, что капельница у моей кровати — это сливной бачок унитаза. Он уже схватился за неё, чтобы «спустить воду» и помочиться в мою прикроватную тумбочку, когда я, наконец, оставил всякие попытки его переубедить и направил его к аппарату ИВЛ, скучающему в другом углу комнаты. Пока же он с ним возился, пытаясь понять, куда в него писать, я счастливо дозвался дежурного врача.

Через месяц реанимации меня перевели в палату, где жизнь и вовсе буквально била ключом. Больной эпилепсией прапорщик замысливал планы нашего убийства — мы все его очень раздражали. Боясь этого, многие на ночь перемещались со своими матрасами в коридор, чтобы провести там ночь в относительной безопасности.

Пожилой мужчина, страдавший атрофией коры головного мозга, каждый день придумывал новую болезнь, которую, как ему казалось, от него скрывают врачи. Потом он делал вывод, что скоро умрёт, и в связи с этим придумывал новые и новые планы самоубийства.

Если бы я не был к этому моменту убеждённым психиатром, то решил бы, что оказался в сумасшедшем доме.

Но фокус в том, что все мои сопалатники были, строго говоря, психически здоровы. Их заболевания не были психическими расстройствами, а сама их психика не была разрушена тяжёлым психозом. Они были нормальными людьми с локальными поражениями нервной ткани. Чего, впрочем, оказывалось вполне достаточно, чтобы от прежних людей в них не осталось ничего.

Ровным счётом ничего.