Лекция

Нейропсихолог Крис Фрит о зеркальных нейронах, эмоциональном заражении и расовых предрассудках

1 АВГУСТА

Лекция профессора нейропсихологии Университетского колледжа Лондона Криса Фрита о физиологии и психологии восприятия эмоций опубликована в нашем англоязычном издании Serious Science. Лекция на английском, но для читателей ПостНауки мы сделали перевод транскрипта. Вы можете посмотреть видео, почитать текст расшифровки на языке оригинала или ознакомиться с лекцией с помощью текста на русском.

С самого начала в области социального познания одной из основных тем было распознавание выражений лиц. Существует пять основных выражений: счастье, печаль, отвращение, страх и удивление. Когда появилась возможность проводить нейровизуализацию мозга, мы смогли идентифицировать области мозга, которые связаны с конкретными выражениями: например, миндалина связана со страхом, островковая доля — с отвращением. Но также было обнаружено, что наша реакция на выражения лиц является частью системызеркальных нейронов: у нас есть общая нейронная основа и для распознавания, и для совершения некоторого действия. Когда я вижу счастливое или испуганное лицо, на нейровизуализации подсвечиваются те же части мозга, которые активизируются, когда я чувствую счастье или испуг. Люди сразу поняли, что это может быть основой для эмпатии, но на самом деле оказалось, что эмпатия — это довольно сложный процесс. Кстати, интересная деталь: до начала XX века (что очень поздно) в английском языке этого слова не было. Оно произошло от немецкого слова Einfühlung, что означает «прочувствовать ситуацию». Имелось в виду, что так вы можете оценить произведение искусства: картина, на которую вы смотрите, каким-то образом заставляет вас чувствовать эмоции, которые художник пытался вам передать. Открытие зеркальной системы в мозге, казалось, было прямым представлением такого опыта.

Одно из первых открытий, которые мы сделали, когда проводили нейровизуализацию реакций, например, на страх, заключается вот в чем: вы почувствуете страх, даже если лицо будет показано так быстро, что вы не осознаете, что на нем было выражение испуга. Исследователи в Швеции также продемонстрировали, что изменения выражения лица можно измерять, регистрируя мышечную активность, и было показано, что ваши мышцы активизируются, вы сами на мышечном уровне принимаете испуганное выражение, когда видите его перед собой. Опять же, это происходит даже тогда, когда вы не осознаете, что видели испуганное лицо. Это для меня не выглядит как эмпатия, потому что наше обычное понимание эмпатии следующее: «Я каким-то образом заметил, что вы испытываете определенную эмоцию, я осознаю, что вы ее испытываете, я чувствую ее сам, и я могу захотеть что-то с этим сделать, так что, если вам грустно, я могу захотеть поднять вам настроение». Но эту базовую нейронную эмпатию, при которой вы даже не замечаете, что видели испуганное лицо, лучше назвать заражением. Люди часто называют ее эмоциональным заражением; кроме того, бывает и моторное заражение, когда вы несознательно имитируете действия других людей.

Вероятно, можно выделить как минимум три уровня эмпатии. Существует эмоциональное заражение, при котором я чувствую ваши эмоции, хотя в то же самое время не осознаю, что они ваши. Есть уровень «я чувствую ваши эмоции и знаю, что они ваши, а не мои, хотя я до какой-то степени отражаю их». С другой стороны, есть уровень «я знаю, что вы испытываете определенные эмоции, и в результате хочу вам помочь, так что если вам грустно, то я захочу поднять вам настроение; но мне кажется, что если вам грустно и мне тоже от этого станет грустно, то это, вероятно, не лучший способ достичь этой цели». Есть более жизненные ситуации. Например, если я вижу выражение ярости, впадать в ярость самому, вероятно, не лучшее решение, так что, как только вы вводите в изучение эмпатии эти когнитивные процессы более высокого уровня, все усложняется.

Другая зеркальная система существует для боли и опять же частично зависит от выражения лица: если я увижу кого-то с выражением боли на лице, я тоже почувствую эту эмоцию. Однако, чтобы увидеть эту эмпатию более непосредственно, мы можем показывать испытуемым людей, получающих болевые стимулы. Это можно сделать по-разному. Например, вы находитесь в сканере и на экране перед собой видите, как кому-то вонзают иглу в руку или поглаживают ладонь ватной палочкой. Интересно, что, когда вы видите, как кому-то в руку вонзают иглу, в вашем мозге подсвечиваются области, которые реагируют на боль (передняя поясная кора и передняя островковая доля), и это те области, которые подсвечиваются, когда вы сами лежите в сканере и вам в руку втыкают иглу, так что здесь есть пересечение. Те же самые области мозга будут подсвечиваться, даже если вам просто скажут, что человек получит болевой стимул, когда зажжется лампочка. Так что простое знание, что ваш партнер получит болевой стимул, вызовет у вас аналогичную реакцию. Опять же, это может быть примером эмпатии.

Но жизнь намного сложнее. Вы можете спросить: «Имеет ли значение, кто тот человек, который получает болевой стимул?» Мы провели с Таней Зингер один эксперимент, в котором она управляла мнением людей о том, кто именно получает болевой стимул. По сути, она заставляла их верить, что перед ними был хороший или плохой человек. Для эксперимента были приглашены актеры, которые должны были разыграть участников эксперимента: одному актеру было сказано хитрить, а другому — показывать готовность к сотрудничеству с учеными, и они очень быстро зарабатывали соответствующую репутацию. Когда затем в сканере вы видите, что они испытывают боль, вы гораздо менее отзывчивы, если боль испытывает неприятный человек, особенно если вы мужчина. Было даже предположение, что когда мужчины видят, что неприятный им человек получает боль, то у них активизируется система вознаграждения мозга. Это не должно нас очень сильно удивлять.

Другой аспект, более тревожный, состоит в том, что уровень вашей эмпатии зависит от расы человека, который испытывает боль: совпадает она с вашей или нет. Наши коллеги в Пекине также исследовали людей в сканере, и при этом в сканере был либо европеец, либо китаец, и оба они видели людей с европейской и китайской внешностью, в которых вонзали иглы. Европейцы демонстрируют эмпатию, когда видят, как европеец, а не китаец получает болевой стимул — и с точностью наоборот для китайских участников эксперимента. Это мощная демонстрация того, насколько наша эмпатия связана с нашей внутренней, а не внешней группой. Вы, конечно, можете спросить: «Можем ли мы преодолеть этот предрассудок?» Есть эксперименты, показывающие, что да, можем, в целом существует два способа это сделать. Основной способ — завязывать новые знакомства, ведь все эти эксперименты проводятся с изображениями людей, которых вы не знаете: если вы познакомитесь с человеком другой расы, если он станет частью вашей внутренней группы, тогда эмпатия вернется.

Очень сложный вопрос во всем социальном познании — до какой степени эти процессы врожденные и до какой приобретенные из культуры и окружающей среды? Я бы сказал — и это мои спекуляции, эксперименты, которые я хотел бы поставить, — что все мы произведены на одном и том же заводе с одними и теми же комплектующими, но это можно преодолеть. У очень маленьких детей уже есть признаки предрассудков, но в определенной окружающей среде их можно быстро преодолеть.

Есть еще один интересный эксперимент, связанный с лицами, гораздо более простой: вы можете нарисовать на компьютере и выстроить градацию лиц людей разных рас или из разных стран. Например, на одном конце спектра может быть европейское лицо, на другом — японское, а посередине всевозможные промежуточные варианты. Затем вы можете спросить людей из разных культур, где проходит граница, и если вы спросите людей в Америке, в какой момент лицо больше не похоже на американское, то ответ гораздо ближе к европейскому лицу, чем к японскому. А если вы спросите людей в Японии, в какой момент лицо становится не японским, а европейском, то ответ намного ближе к японской части спектра. Это пример своего рода предрассудков, но они полностью создаются окружающей средой: если американец переедет из Америки в Японию, где он теперь будет окружен японскими лицами, эта нейтральная позиция сдвинется, потому что на нее повлияют люди, которых он будет видеть вокруг себя. Я думаю, что это хороший пример того, как эти «заводские настройки» могут быть изменены средой, в которой вы находитесь.

Крис Фрит

Emeritus Professor of Neuropsychology, University College London

Вам будет интересно:

Психология

246 публикаций

НЕЙРОПСИХОЛОГИЯЗЕРКАЛЬНЫЙ НЕЙРОНЭМОЦИИРАСИЗМСОЦИАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯЭМПАТИЯ

Видео СпецпроектПроцесс социального научения

Психолог Татьяна Котова о передаче опыта у животных и человека, остенсивной коммуникации и теории естественной педагогики

4 АВГУСТА 20172704ПАРТНЕР ПРОЕКТА: 

Процесс социального научения — это то, что мы в обыденном языке называем воспитанием. Хотя на уровне здравого смысла все кажется понятным, то, как мы учим детей, принципиально отличается от процесса обучения, например, у близких нам приматов. Мы решили разобраться в проблеме вместе с Благотворительным фондом Сбербанка «Вклад в будущее». В рамках проекта «Психология радети учатся понимать эмоции и управлять ими» психолог Татьяна Котова объясняет, почему дети берут пример с тех, кто им нравится.

Понятие социального научения — это очень важное и актуальное сейчас, живое, активно исследуемое понятие в психологии развития. В его основе лежит процесс, который мы с вами привыкли в жизни называть воспитанием. Но это так только для человека, а поскольку психологов развития постоянно интересует сопоставление с другими животными, а не только с человеком, то и этот вопрос тоже выходил за пределы изучения развития в человеческом сообществе и рассматривался на животных. Именно в этом сопоставлении выяснилась целая группа очень важных деталей о том, как происходит социальное научение у человека.

Понятие социального научения связывалось с ситуациями, когда мы учимся друг у друга. И животные, и человек учатся друг у друга, однако наблюдения показывают, что животные делают это принципиально иначе. Целый ряд авторов построили достаточно устойчивую, развитую, сложную теорию на том, чтобы выделить различия между тем, как люди учатся друг у друга, и тем, как это делают животные. Она называется теорией естественной педагогики.

Можно пронаблюдать, как происходит, например, передача опыта по использованию орудия у шимпанзе и у человека. Если мы посмотрим, как человек поправляет ребенка, который использует орудие неправильно. Скажем, ребенок ест ложкой, направляя ее рабочим концом вверх, и все содержимое выливается. Человек берет руку ребенка в свою руку и дает ему ощутить правильное использование или берет ложку и показывает это в действии нефункциональном — не так, как он двигался бы, если бы сам ел, а так, чтобы все важные составляющие этого действия — как взять, как направить, как положить — были ярко выражены, сильно заметны, акцентированы. Действие происходит с паузами и, главное, с постоянным контролем глаз: мы смотрим на ложку, мы смотрим на ребенка, мы смотрим на то, видит ли он, как мы это делаем.

Или, например, когда мы учим ребенка завязывать шнурки. Мы ему показываем все отдельные составляющие этого процесса и постоянно контролируем, видел ли он то, что мы ему показывали. Когда он пробует сделать это сам, мы тоже смотрим за каждым этапом и комментируем, отслеживаем эти этапы, поправляем, если они были выполнены неверно, или даем ему свободу, чтобы он мог попробовать. То есть мы буквально держим руку на пульсе этого процесса и контролируем все его составляющие.

Даже столь развитые в когнитивном отношении животные, как шимпанзе, ничего подобного не делают — они выполняют действие за детеныша. Шимпанзе могут часть полученного продукта не глядя отдать детенышу и идти дальше. При этом их зрительное внимание блуждает по сторонам, абсолютно не направляясь на то, как детеныш выполнил это действие: правильно или неправильно, усвоил ли. И главное, ничего из этого действия не показывается детенышу.

Авторы, которые обратили на это внимание, Гергей и Чибра, назвали такую демонстрацию своего поведения остенсивной коммуникацией, остенсивной демонстрацией действия — «остенсивной» от слова «явно», то есть мы очень внятно сигналим ребенку, что сейчас я тебе буду показывать, как с этим действовать, сейчас я тебя буду этому учить.

Интересно, что есть параллель с тем, как такое происходит, например, в речевом развитии. У нас есть период в развитии речи, когда мама или близкий ухаживающий взрослый использует «материнскую речь». Для нее характерно очень акцентированное произнесение новых слов с постоянным их повтором, что нефункционально для простой коммуникации, и с высокой интонационной насыщенностью этого процесса, что тоже напоминает нефункциональное применение орудия, с паузами, с дополнительно усиленной демонстрацией, с тем чтобы показать, что вот сейчас я тебя учу, как пользоваться орудием, а сейчас я тебя учу, как разговаривать.

При этом мы не отдаем себе отчета в том, что мы занимаемся сейчас обучением. Мы просто привыкли, что с тем, кто не умеет говорить, надо говорить так. Даже с иностранцем мы немного усиливаем те же самые аспекты, которые усиливаются в материнской речи.

Самое интересное, что такое акцентирование распространяется у нас не только на речь, орудийные действия или освоение других знаковых систем, например числовой: как мы учим считать, насколько мы разворачиваем этот процесс, чтобы научить ребенка. Акцентирование распространяется даже на эмоциональные проявления, поскольку мы по отношению к маленькому ребенку эмоции показываем значительно более акцентированно и значительно более обращенно. Мы их намеренно снижаем, то есть используем нефункционально, не достигаем целей, которых обычно достигают с помощью эмоций. Мы как будто бы отслеживаем, что это сейчас коммуникация в адрес маленького ребенка, поэтому я должен четче показать, что я сейчас рад или расстроен, и немного упростить это, уйти от сложных переходов между печалью и досадой, а показать более очевидное и более доступное поведение. В целом это проявляется и в результате научения.

Дело в том, что когда результаты научения сравнивались между животными и людьми, оказалось, что простой момент, связанный с подражанием у человека и животных, происходит по-разному. Если я показываю какое-то действие с новым для ребенка объектом и это действие частично содержит элементы, которые не нужны для достижения результата, они не очень полезны, но я их явно и очевидно продемонстрировал, то ребенок повторяет эти части действия, которые не нужны для результата, а шимпанзе — нет. Они повторяют только то, что необходимо для достижения результата. Получается, что ребенок обезьянничает больше, чем обезьяна.

Такой эффект, когда воспроизводится не только необходимая часть действий, но и излишняя, но продемонстрированная, получил название чрезмерного подражания. И авторы, которые его искали, очень надеялись, что обнаружат его именно на животных, предполагая, что человек — это более рациональное существо, когнитивно более одаренное, поэтому он сможет отфильтровать лишнее от нужного. А когда выяснилось, что животные, наоборот, значительно более рациональны в этом плане, то этот феномен стал активно изучаться.

Выяснилось, что подобный эффект можно наблюдать, только если объект действительно новый, ребенок ни разу не сталкивался с тем, как его применяют. Подобный эффект можно наблюдать, только если взрослый действительно показывал, как использовать предмет, а не делал это случайным образом, а ребенок просто как случайный наблюдатель оказался здесь. И подобный эффект можно наблюдать, только если взрослый ведет себя во время этого действия уверенно, как если бы он знал, что с этим объектом надо действовать именно так. Если взрослый ведет себя исследующим образом, словно бы он сам видит этот объект впервые, то ребенок не повторяет лишних частей действий, не придавая им такого значения.

Из этой комбинации фактов можно сделать вывод, что то, что мы наблюдаем в этот момент, — это принятие ребенком такого способа действия с объектом как важного для других людей, как такого, которым необходимо пользоваться в данном сообществе. Это подтолкнуло часть авторов к тому, что происходит усвоение правил общежития в сообществах, это социальный процесс конформизма, поэтому ребенок ему подвержен, особенно в дошкольном возрасте, — все вполне сходится.

Если мы удаляем взрослого из экспериментальной комнаты в момент, когда ребенку все продемонстрировали, ребенок все равно воспроизводит эти действия. Однако если другой ребенок показывает лишние действия, то от такого детского образца ребенок дошкольного возраста не будет повторять эти излишние действия. Важность экспертности взрослого указывает на тот факт, что процесс, который происходит, — это процесс научения тому, как это действие правильно осуществлять в сообществе, как это действие вообще правильно осуществлять с предметом такого рода. Однако если объект, на котором выполняются лишние действия, будет пространственно отдельным от того, на котором выполняются необходимые действия, то ребенок не будет воспроизводить лишнюю часть действий — просто потому, что нет никаких причинно-следственных связей между одной частью объекта и другой частью объекта.

Все это вместе указывает для нас на интересную особенность процесса социального научения у человека. По-видимому, ребенок на начальных этапах социального научения использования предмета не получает никакой функциональной выгоды от использования предмета. Теоретиками психологии развития это было отмечено еще очень давно.

Когда мы только учимся есть ложкой, в этот момент есть руками намного удобнее. Получается, что ребенок использует предметы и хочет использовать предметы, которые используют взрослые, не за счет их функциональной выгоды, а за счет каких-то других, гораздо более социальных вещей, связанных с тем, что эти предметы использует тот, на кого он хотел бы быть похожим. Эти предметы использует тот, с кем у него есть какие-то отношения, и использовать эти предметы означает входить в круг тех, кто тебе нравится, с кем тебе хорошо.

Таким образом, получается, что процесс социального научения может быть рассмотрен как лаборатория изучения процесса воспитания в целом и процесса вхождения ребенка в культуру, в сообщество, в жизнь человека в обществе целиком.

Читать полностью

Психология

246 публикаций

ПОВЕДЕНИЕ ЖИВОТНЫХРЕЧЬЧЕЛОВЕКДЕТСТВОЖИВОТНЫЕПЕДАГОГИКАДЕТИПСИХОЛОГИЯ РАЗВИТИЯ

© ИД «ПостНаука» 2012-. 

Все права защищены

Баннеры