Лауреаты «Редколлегии» | Октябрь 2017
Премия «Редколлегия»Даниил Туровский («Медуза»)
«Как советские власти расстреляли мирную демонстрацию в Новочеркасске – и кто сохранил память об этих событиях»
«У отдела специальных корреспондентов «Медузы» есть табличка, в которой неактуальные темы расписаны на месяцы и годы вперед. Иногда мы садимся и прорежаем ее, но «Новочеркасский расстрел» в ней находился, кажется, всегда, и редактор Шурик Горбачев настаивал, что пора бы кому-то им заняться; но каждый раз текст откладывался.
Когда последние год-полтора иностранные репортеры, приехавшие писать о России, спрашивали меня о духе времени, я говорил, что, наверняка, следующей большой темой станет возвращение памяти: появятся герои, проявятся нерассказанные или недорассказанные истории. И, в общем, после сентябрьской встречи с московским репортером The New Yorker я понял, что откладывать больше нельзя; обложился доступными архивами и книжками; и, кажется, через неделю улетел в Новочеркасск.
В Новочеркасске нашлись документы, которые я найти не ожидал – 100-страничное уголовное дело, проведенное военной прокуратурой в 1994 году; благодаря им удалось написать нарративную историческую историю – в которой свидетели из архивов будто бы оживали, чтобы рассказать то, что им удалось рассказать только следователям.
Среди свидетельств были и показания сотрудников КГБ и милиции, участвовавших в тайных ночных захоронениях. «Ночью 4 июня 1962 года в лесу в двадцати километрах от Новочеркасска раздавались вспышки фотоаппарата. Возле вырытой наспех ямы пять на пять метров стояли милиционеры с карманными фонарями в руках. (...) Всего в яму сбросили 20 тел – 18 мужских и два женских. Присланный из Ростова-на-Дону фотограф делал портреты каждого из убитых, но трупы не переворачивали и не раздевали. Одновременно с фотографом к убитым подходил судмедэксперт. Он описывал характер ранений, одежду, проверял наличие документов. (...) Милицейские записи об убитых выглядели примерно так. «Утром шел оформляться на другую работу. Сквозное огнестрельное ранение головы. Зевака». «4 месяца беременности. Травма грудной клетки с повреждением органов грудной клетки. Зевака». «Травма с повреждением костей черепа и вещества мозга. Зевака». «Сидел на дереве. Упал, как груша. Стал убегать, упал. Пуля вошла в затылок, вырвала часть лица. Зевака». «С друзьями пошли смотреть демонстрацию. Травма шеи с повреждением крупных сосудов. Убит из автомата. Активный».
В Новочеркасске нашлись те самые герои – не литературные, а те, которые вопреки очень многому, продолжали десятилетиями восстанавливать память: они искали жертв расстрела 1962 года, документы, захоронения погибших, добивались установки мемориала, открыли музей. Расстрел преломил их жизнь, и им казалось важным отыскать все. В каждом разговоре с ними – между слов, даже радостных, например, о рождении внуков – чувствовалась невероятная тоска. Кажется, под ней скрывалась мысль: нет ничего важнее памяти, но она мало кому нужна.
Возвращение памяти звучит так: в 1962 году власти расстреляли мирную демонстрацию, более 25 человек погибли, более 85 получили ранения, 7 казнили, около 100 отправили в лагеря; никто из чиновников или военных за преступление не ответил; некоторые захоронения до сих пор не найдены».
Полина Русяева и Андрей Захаров (РБК)
«Как «фабрика троллей» поработала на выборах в США»
«Первый раз про «фабрику троллей» в журнале РБК мы написали весной. Тогда нам удалось найти и соединить в единое целое то, что столь явно лежало на поверхности, что даже не бросалось в глаза. Более 15 новостных и информационных порталов с посещаемостью уже более 50 миллионов в месяц: мы тогда назвали это явление, ответвившееся от «фабрики троллей», «фабрикой медиа» и описали его как «патриотический холдинг».
СМИ этого холдинга открыто создают политически правильную повестку, поворачивают новости в нужное русло, преувеличивают едва заметные или придумывают отсутствующие детали, расставляя акценты на свое усмотрение. Они просто формируют повестку такой, какой она должна быть, — по их мнению.
Но разбираться в этом «их мнении», оценивать с позиций «хорошо/плохо», «правильно/зло» – не работа бизнес-журналистов. Нам любопытно – смотреть на «фабрику» как на набор выработанных механизмов и инструментов, изучать изнутри, как пашет эта машинка, созданная в основном не-журналистами. И мы тогда посмотрели – безоценочно и в деталях, дособрав тот самый отсутствующий в тексте эмоциональный окрас по соцсетям и блогам. И получили за свою работу нашу первую премию «Редколлегия».
А через полгода к общественности вышел Facebook с отчëтом о «вмешательстве «троллей» в выборы президента США» – и мы в журнале взялись за вторую часть. Это было логично: во-первых, уже весной мы рассказали о двух аккаунтах «фабрики», работавших в англоязычном сегменте соцсетей, а во-вторых, эта «kremlin-linked организация» ни много, ни мало избрала Трампа, наперебой доносилось из США. Да и целом, к осени информационный пузырь вокруг «троллей» стал таким, что казалось: нельзя не осуждать.
Но нам вновь захотелось посмотреть на «фабрику», вышедшую за пределы российской информационной повестки, с точки зрения внутренней организации, а не пришивать очевидные лейблы и ставить напрашивающиеся клейма. И тогда открылось занимательное. Например, выяснилось, что руководству петербургской тролль-махины, через которую прошли за пятилетку несколько тысяч человек, удалось с копеечным по меркам рекламного рынка бюджетом взрастить SMM-щиков, которые, кажется, нужны всем. Одна штатная единица с зарплатой около 60 тысяч рублей производит контент, умудряется посеять его так, что виральность достигает сотен тысяч, а то и миллионов просмотров, умеет одной рукой написать ботов, которые раскрутят на первом этапе аккаунт в Twitter, а другой – снять видео и удаленно найти американского активиста, который запостит его от своего имени.
В чужой стране у сотрудников «фабрики» по сути не может быть идеалов – они же выступают скопом, бригадой обезличенных «троллей». В один ноябрьский день, уже после выборов, они в центре Нью-Йорка организовывают два мероприятия – в поддержку и против избранного президента Трампа. Они, «тролли», представляются людям как угодно или как выгодно, на первом плане – эффективность коммуникации: поэтому для чернокожих они работают активистами движений за их права, а для соседей по штатам – ярыми их противниками. Посты «троллей» репостят члены семьи и штаба главы США, ведущие СМИ и признанные эксперты и предприниматели – залогом успешного распространения контента в Сети далеко не всегда нужна верификация источника.
Они, «тролли», могут себе позволить снять порно с актрисой, похожей на одного из кандидатов, или откровенно соврать – потому что в Сети у них нет «лиц», они свободны от обязательств или чувствуют безнаказанность, ибо в целом общество привыкло, что в интернете всегда кто-то не прав. А если и прав, то это не всегда теперь важно.
В своем втором расследовании про «фабрику» мы вновь оставили все наши светлые мысли и эмоции за кадром, сконцентрировались на действиях, приëмах и бюджетах – на том, что сложно оспорить мерками морали. Но даже с нашим текстом произошло чудное – он удачно попал во все аудитории: на Западе (а мы получили высокую цитируемость в американской прессе и в иностранных блогах) его сочли еще одним доказательством того самого «вмешательства», а родная пропаганда подала его с нескрываемой усмешкой по отношению к действиям чиновников США.
Все вдруг разом научились читать желаемое, а не нами написанное: то, что для одних становится «аж $2 млн и сразу 90 человек», для других с легкостью превращается во «всего лишь $2 млн и какие-то 90 человек». И это – яркое подтверждение полярности мышления, ставшего в последнее время нормой: либо белое, либо чëрное, и одно из двух кому-то выгоднее в данный момент, а значит, даже нейтральный факт складывается в одну из корзинок. Но хочется поскорее уже вернуться в мир трезвости (или не выныривать из него), чтобы не переставать отличаться от «троллей».
Елена Рачева («Новая газета»)
«Репортаж из военного городка на спорном острове Итуруп, откуда ушло государство, и люди привыкли жить без него»
«Поселок Горное на острове Итуруп кажется местом, с одной стороны, типичным (в любом северном военном поселке видишь разруху и безнадегу), с другой – уникальным: запустение Горного достигло какой-то космической степени, хуже – разве что Припять. При этом запустение Горного на удивление живописно: густые туманы, летающий в воздухе мусор, заросшие лопухами руины, заросли бамбука… И посреди всего этого – люди, которые не собираются никуда уезжать.
Мне приходилось бывать в Заполярье, и я думала, что на Итурупе найду очередную историю про бесхозяйственность, развал ЖКХ и медленный уход людей с северных территорий. Но на месте обнаружила, что вся эта история не столько про запустение – она про насилие.
Больше всего в Горном меня поразили два рассказа. Первый – о том, что за два года строительства поселка из 400 солдат стройбата в драках погибли 80. Второй – о том, что в конце 1980-х жителей соседнего поселка переселяли в Горное насильно. Те, кто отказались, могли уйти утром на службу – и вечером обнаружить вместо своего дома пепелище.
Обе истории рассказывали мне мимоходом, через запятую: мол, ну а что такого? Также спокойно жители говорили о том, что зимой в поселке месяцами может не быть тепла и воды, что в очереди на квартиру надо стоять годами, а без квартиры с Итурупа никуда не уедешь. Что мужья-военные не объясняли женам, куда они увозят их после свадьбы. Что в соседнем военном поселке Горячий Ключ из домов выселяют всех гражданских, и надо сидеть тихо, чтобы и из Горного тоже не выселили. Что летчиков с Итурупа начали отправлять в Сирию, и воевать никто не отказывается. Даже не приходит в голову отказаться.
Это ощущение, что с человеком можно сделать все, что угодно; что постоянное давление со временем начинает восприниматься как норма; что насилие меняет сознание и задает новую логику мышления, – оказалось для меня неожиданным и пугающим. О нем мне и хотелось написать.
В Горном я провела всего несколько дней, а потом еще несколько месяцев писала текст. За это время на Итурупе сменился командир дивизии и глава района, и теперь все надеются, что поселок, наконец, передадут муниципальным властям и хоть что-то изменится.
Тем временем в Горном опять выключается отопление, летает мусор и каркает воронье. И оснований надеяться на перемены, честно говоря, нет».
Премия в соцсетях: