Лауреаты «Редколлегии» | Июль 2017
Премия «Редколлегия»Вера Шенгелия («Медуза»)
«Ну, выздоравливайте. Можно ли спасти людей, запертых в психоневрологических интернатах, – и почему провалилась реформа ПНИ»
«Первое – и самое главное – то, с чего каждый журналист, наверное, сейчас должен начинать свое публичное выступление. Свободу Али Ферузу, журналисту «Новой газеты», и Александру Соколову, журналисту РБК.
Текст, который отмечен жюри «Редколлегии», был посвящен психоневрологическом интернатам – таким странным заведениям, которые больше всего похожи на смесь тюрьмы и больницы. В этих заведениях по всей России живут 150 тысяч человек, живут на закрытых этажах, которые запираются на ключ. Многие из них годами не выходят не то что за забор, а даже во двор интерната. У некоторых из них есть инвалидность, у кого-то нет. Многие лишены дееспособности, а значит и гражданских прав – они не могут голосовать, ходить в магазин, вступать в брак, не могут ничего.
Какие-то части текста были посвящены коррупции, которая происходит в интернатах, какие-то – нарушениям прав человека. Больше всего этим текстом мне хотелось показать, что это не какие-то разные, случайные явления, а закономерные последствия закрытой системы. Эта система предрасполагает к тому, чтобы люди жили там в таких условиях, чтобы их права бесконечно нарушались, чтобы там процветала коррупция, воровство, избиения, изнасилования. Это максимально непрозрачная и опасная система. Я очень надеюсь, что доживу до момента, когда никаких интернатов не будет существовать.
Очень сложно было сделать так, чтобы этот текст не развалился на несколько маленьких заметок, чтобы было понятно, что это все про явления одного ряда. Конечно, это невозможно было бы сделать, если бы не мой редактор Александр Горбачев. Всегда нужно помнить, что эта связка «журналист и редактор-фактчекер» – это вообще самое важное в журналистской работе. Особенно сейчас, когда независимых изданий так мало, кругом так много пропаганды и хочется начать жить по законам военного времени. Надо помнить про наши профессиональные стандарты. Журналист и редактор-фактчекер – это и есть наша журналистская система издержек и противовесов, наша демократия и то, что делает нашу профессию профессией, которой можно верить.
Последние полгода я преподавала в РАНХИГСе на факультете журналистики, куда меня позвал Илья Жегулев. И всегда тяжело объяснять студентам, что социальная журналистика – это не что-то, что плетется в хвосте после политической и экономической журналистики, а такая важная вещь, которая про нас про всех, про общество, про каждого конкретного человека, про человека, которому чаще всего тяжело, – и что ей очень почетно заниматься на самом деле. И тот факт, что жюри «Редколлегии» тоже так считает, мне очень приятен».
Мария Климова и Юлия Сугуева («Медиазона»)
«По селу ходили слухи». Почему на Северном Кавказе женщин убивают их родственники, и как расследуют «убийства чести»
«Хотелось бы сказать пару слов о том, почему мы решили написать текст на эту тему. Во-первых, «убийства чести», разумеется, ни к какой чести отношения не имеют. Чаще всего за этим устойчивым выражением скрывается убийство женщин или девушек, заподозренных в аморальном поведении. Сейчас 2017 год, и такое явление по идее существовать в России не может. Но каждый год суды выносят приговоры по делам, в которых женщину убивает брат, отец или дядя.
Разумеется, никакой статистики по «убийствам чести» не существует: жертв хоронят тайно в окрестностях деревень или возле кладбищ, да и сами девушки чаще всего не успевают понять, что им реально грозит какая-то опасность. Сложно поверить в то, что твой родственник может тебе как-то навредить. Тем не менее, это происходит.
На мой взгляд, эту проблему нужно обсуждать гораздо шире. К моему большому сожалению, главы северокавказских республик – Абдулатипов, Кадыров и Евкуров – предпочитают больше говорить о предвзятости журналистов и правозащитников и совершенно забывают, что на территории подконтрольных им республик продолжают убивать ни в чем не повинных женщин и девушек».
«Писать о таких явлениях, как «убийства чести», бывает нелегко, потому что люди обычно не хотят об этом говорить. Особенно это касается родственников жертв и убийц. Даже если удастся попасть в суд на заседание по такому делу, как это было с одной из наших историй, они, скорее всего, откажутся от разговора. И это понятно: такие убийства сильно бьют по роду, они воспринимаются как позор, считается, что это бросает тень на семью. При этом не только или даже не столько само убийство, сколько его причина.
Находясь под давлением общества, родственники убитой в суде часто заняты тем, что пытаются восстановить её честь и доказать, что она не вела аморальный образ жизни. Обычно они вынуждены мириться с убийцей, особенно если им оказался близкий человек – родной брат, отец или дядя. Конечно, всё это хочется поскорее завершить и забыть, поэтому интерес журналистов воспринимается как попытка придать огласке семейную трагедию.
Адвокаты, которые участвовали в таких делах, тоже не любят об этом говорить: они считают эту тему скользкой и воспринимают журналистов как охотников за чернухой, которые пытаются показать дикость кавказцев. У нас, конечно, такой цели не было, хотя я допускаю, что многие читатели восприняли это именно так или скорее укрепились в своем мнении. Могу сказать, что многие люди там воспринимают это явление негативно, а те, кто высказывает какое-то понимание мотивов убийств, делают это с оговорками.
Мы хотели обратить внимание на проблему с расследованием «убийств чести», этим занимаются с неохотой. Если убийца не явился с повинной или если тело не найдено, девушка так и будет считаться пропавшей без вести, хотя все вокруг знают, что она была убита. Также хотели обратить внимание на наказание, которое несут преступники. Часто его нельзя назвать суровым – это 6-8 или 12-15 лет за двойное-тройное убийство. Почему так происходит, нельзя сказать. Надеюсь, это не связано с тем, что в правоохранительных и судебных органах как раз собрались люди, которые относятся к «убийствам чести» с каким-то пониманием или сочувствием».
Михаил Данилович («Звезда»)
«ВИЧ напоказ.
Часть 1. Как врачи нарушают тайну диагноза и чем это оборачивается для живущих с "плюсом"
Часть 2. На какие работы и почему не возьмут соискателя с "плюсом"»
«Герои для материала искались не сказать, чтобы очень легко. Почти все, кто пострадал или боится пострадать от разглашения врачебной тайны, не хотели говорить о себе открыто. Многие не хотели это делать даже анонимно. У некоторых всё в каком-то смысле хорошо: есть партнер, «отрицательный», от него скоро появится ребёнок. Внутри семьи всем всё известно, живут в любви. Есть лишь один страх – огласки. И понимание того, насколько она реальна.
В том числе поэтому с моим редактором Анастасией Сечиной мы решили рассказывать истории не только пермяков, хотя изначально задумывали осветить положение дел лишь в одном регионе. В конце концов, проблемы людей с ВИЧ, связанные с несоблюдением тайны диагноза, в России не сильно зависят от места жительства.
Из всех официальных структур сразу на встречу согласился лишь руководитель краевого центра СПИД Евгений Сармометов. Все остальные – представители краевой станции переливания крови, ГУ МВД – отказывались от личного общения, на запросы присылали отписки. При этом, например, по интернету гуляет база с закрытой полицейской информацией (такую, только ещё и с диагнозами, раньше можно было найти на рынке в Москве).
После выхода материала одни медики говорили, что мы всё выдумали и вообще отстали от жизни на то ли десять, то ли двадцать лет, – сейчас брезгливого отношения к «положительным» якобы нет, никто их анонимность не нарушает. Об этом в одном медучреждении мне твердили и до выхода публикации – и при этом назвали фамилию девушки, чью тайну «хранят». Другие врачи отмечали, что написано всё так, как есть. Когда я общался и с первыми, и с вторыми, понимал, что мы всё сделали правильно.
А вообще несоблюдение тайны диагноза людей с «плюсом» – проблема для всех, а не только живущих с вирусом. Ведь нарушение, в частности, начинается с того, что врачи рассказывают друг друг о чужих болезнях – перестраховываются. «Я получше инструменты обработаю, если узнаю, что обслужил ими вичёвого, – рассуждает стоматолог. – Или вообще выкину». Иными словами, обычно стоматолог обрабатывает инструменты абы как. И это лишь один пример.
Спасибо моему редактору Анастасии Сечиной, она помогала выделять главное и указывала на слабые места. Настиному проекту Школа журналистов-расследователей «Точка доступа». И премии «Редколлегия» – за моральную и материальную поддержку».
Преми «Редколлегия» в соцсетях: