Эволюция социальных систем

Адаптивный ландшафт

Предположим, для каждого параметра управления есть некоторое число стратегий, которые способствуют успеху социальной системы; отклонения от этих стратегий ведут к отставанию и упадку.

Игрокам, которые делают выбор стратегии, неизвестно заранее ни множество всех возможных стратегий, ни относительная эффективность каждой стратегии в текущих условиях. Социальные системы пробуют найти наилучшие стратегии путем перебора и подражания — в разных пропорциях. Те, кто выбрал неэффективные стратегии, отходят на второй план или исчезают; те, кто выбрал эффективные — процветают и расширяются.

Никакой набор стратегий не является идеальным. Меняются условия среды; меняются решения других игроков; обнаруживаются более эффективные подходы.

В процессе перебора, разные наборы стратегий конкурируют друг с другом через группы, которые их поддерживают.

Эффект эха

Демонстрация успеха побуждает остальных игроков к подражанию. Эффективные стратегии распространяются. Напротив, плохой пример повышает избегание стратегии игроками. Вот почему так вредоносны для окружающих автократий примеры восстания с хорошим исходом. Успешная революция вызывает волну революций — как это было после 1640 г, 1790, в 1848 г. Если бы Майдан не закончился гражданской войной, это представляло бы для правительства РФ большие риски.

Государства бросают кости

Данные Polity IV можно рассматривать, как иллюстрацию к сказанному выше.

Если мы посмотрим на график, который показывает количество автократий, демократий и анократий в мире за 1800-2017, то увидим что количество демократий практически все время росло, за исключением резкого сокращения с начала 1920-х и до середины 40-х. Количество автократий просело к концу 19 века, но начало быстро расти начиная с 1920-х годов и так же резко уменьшилось в 80-е и 90-е годы. В то время как количество смешанных режимов росло с середины 1810-х до 1870-х, после чего оставалось относительно ровным до 1980-х.

Эти данные отображают три условные группы, которые выбирали разные стратегии управления по обобщенному параметру авторитарность-демократичность. Линии на графике показывают, как менялось представление об эффективных стратегиях со временем. Безусловно, на статистику повлияла поддержка крупными игроками локальных автократий — но это лишь вторичный эффект подъема авторитарных режимов в начале века.

Можно проследить, как сдвигались наборы эффективных стратегий в Европе еще раньше. От децентрализации Средних Веков к становлению абсолютистских государств, затем их падение и подъем двух сочетающихся трендов: совершенствование и повсеместное проникновение инструментов центральной власти вместе с демократизацией институтов власти — парадокс, о котором писал Маркс.

Подъем тоталитаризма

Начиная с 1920-х годов, набор авторитарных стратегий резко приобрел популярность. Почему? Социальные системы проводят эксперименты в поиске эффективных форм, и это был эксперимент рискованных «предпринимателей» от мира социальных систем.

Авторитарные режимы начала 20 века возникали вместе с новой волной в философии, искусстве, шоком от научных прорывов. На массовое восприятие влияла индустриализация, распад старых норм и барьеров. Повсеместно возникал вопрос: почему мы не можем все организовать иначе? Отказаться от старого хлама и создать прямолинейные, как завод, системы управления? Почему бы не снести старые города и не построить новые, из стекла и стали? И наконец, почему бы не отдать управление в руки умного человека с сильной волей, своеобразного инженера общества будущего? Это носилось в воздухе, и общий дух объединял «поэтов разума» и футуристов, Гитлера и Ленина. Новейшие научные достижения сформировали общее ожидание, что общество можно теперь поставить под полный контроль, и что центральное рациональное управление будет наиболее эффективно. Мировоззрение Просвещения наконец нашло свою идеальную форму. Авторитарные стратегии казались самим Будущим. Кому-то это не нравилось, кто-то считал, что так быть не должно, но мало кто утверждал что авторитарные режимы будут неэффективны. Неудивительно, что нашлись группы, которые хотят опробовать новый метод.

Сдвиг к ядру авторитарных стратегий начался с отдельных первопроходцев, которые проверили ожидания на практике. Их успех привел к распространению метода. Даже внутри демократических стран усиливались авторитарные тренды, которые удалось переломить с трудом.

Новые авторитарные режимы закономерно выбирали самые популярные идеологии: национализм, социализм, все те идеи которые стали необходимой частью политики после 1848 года. Можно сказать то же самое иначе — самые успешные представители популярных идеологий выбирали новые эффективные технологии. Наивное сознание воспринимает эти идеологии как причину авторитаризма, в то время как они были всего лишь средством нового набора стратегий.

Какое-то время ситуация была неопределенной, и успехи авторитаризма пугали, но в конце концов, маятник качнулся в правильную сторону и набор авторитарных стратегий стал терять позиции. Группа социальных систем сделала выбор; реальность вернула результаты; группа проиграла. Оказалось, что даже если авторитарные режимы эффективны в выполнении краткосрочных задач, они проигрывают «демократическим» в долгосрочных. Возможно, авторитарные режимы обладают меньшей адаптивностью, которая требуется, чтобы существовать в сложной среде. Яркой отметкой поражения послужил распад Советского Союза.

Это показывает, как важно время отклика в эксперименте и размер «штрафов» за выбор неэффективных стратегий. Чем дольше отклик и меньше штрафы, тем большее разнообразие форм может существовать. Пока критические недостатки авторитарных режимов стали очевидны, авторитарные режимы успели широко распространиться. Застрявшие в двадцатом веке люди до сих пор могут считать их эффективными и стремиться к поражению, считая что усиливают свои позиции.

Но возможно, однажды эта ставка окупится. Каждый раз, когда значительно изменяется окружающая среда, мы снова оказываемся в неопределенности по поводу того, какие стратегии окажутся наиболее эффективными. И тогда появляются новые экспериментаторы. Их успех повлечет распространение модели.

Пробы в эту сторону продолжаются регулярно, но пока такие режимы выигрывают только локально. Новые технологии могут изменить ситуацию. Высокая адаптивность может стать инструментом централизованного управления.

Масштаб

В этой игре участвуют социальные системы разного масштаба и характера: государства, экономические структуры, сообщества и коммуны, системы из нескольких государств или рынков. Для социальных систем разного масштаба, могут быть эффективны разные наборы стратегий.

Кроме того, каждая система использует множество различных стратегий для разных параметров управления. В зависимости от того, какой параметр управления мы рассматриваем, мы увидим разные соревнующиеся группы стратегий.

Равновесие

Эффективные стратегии зависят с одной стороны от некоторых неизменных условий, с другой — от того, какие выборы делают игроки и как в связи с этим меняется среда. Поэтому, для каждого игрока есть такие эффективные стратегии, которые вызовут изменение чужих стратегий, которое в свою очередь изменит требования для эффективной стратегии игрока. Можно сказать, что это неравновесное состояние. Но есть также ситуации, когда каждый игрок выбрал наиболее эффективную для себя стратегию при данных условиях, и ни один не может изменить поведение к лучшему. Можно назвать это состояние «равновесием». Понятие «равновесия» здесь не относятся к теории игр или экономике и будут использоваться в широком смысле.

Идеального равновесия в политическом мире никогда не существовало, но возможно относительное приближение к нему на отрезке времени и в определенных границах.

Долгосрочные изменения

Кажется, либертарианские политические надежды связаны с представлением о некотором равновесии. Набор эффективных стратегий известен, и следуя ему, участники регулярно приходят к стабильному состоянию децентрализованного сообщества. Все игроки стремятся к ситуации, когда они могут максимизировать свою прибыль, но такое состояние не связано с постоянным наращиванием власти, а находится в какой-то конкретной точке экспансии, дальнейшее расширение не увеличивает, а снижает прибыль, и здесь экспансия начинает замедляться. Фиксированы если не конкретные игроки, то роли, которые они занимают. Происходят локальные возмущения, поднимаются и рушатся корпорации, но за счет этого сохраняется универсальная структура отношений.

Либертарианский подход противостоит упрощенной модели, где капитал бесконечно растет, империя бесконечно расширяется, а власть требует только новой власти. Есть взгляды, на которые повлиял образ «рыночного равновесия», и взгляды, на которые повлияла логика книги «Империализм как высшая стадия капитализма». Но и та и другая модель фиксирует только часть происходящего. Вот что не учитывает надежда на политическое равновесие:

• Ситуация неопределенности в выборе эффективных стратегий заставляет участников экспериментировать
• Технологический прогресс изменяет возможности игроков по контролю за ресурсами
• Длинный горизонт планирования у крупных игроков: они могут смириться с убытками ради отдаленной цели
• Подушка из большого количества ресурсов делает цикл выбор-возврат прибылей в эксперименте не таким ощутимым на малых периодах, а там где он заметен, он очень долгий
• Участники не всегда принимают решения рационально: особое положение вожака в стае влияет на поведение

Более полную картину покажет синтез этих двух представлений. Да, для управления существует «потолок сложности», при попытке пересечь который, имперские системы рушатся. Но даже если в каждый отдельный момент, «потолок сложности» налагает ограничения на рост системы и делает более вероятным равновесие, где власть распределена между многими игроками, сам потолок сложности тоже сдвигается по мере развития технологий.

Либертарианская оптика связана с ограниченным временным масштабом. Стоит взять больший отрезок времени, и мы получим другую картину. Если в каждый отдельный момент для нас существует какое-то равновесие, от которого есть лишь локальные отклонения, то с течением времени, сами условия равновесия, к которому стремятся участники, меняются. То что казалось равновесием, представляется нестабильным состоянием. В долгосрочной перспективе, мир стремится к какому-то другому состоянию. Центр равновесия в выборе эффективных стратегий как бы сдвигается со временем. Саморегуляция существует и ограничивает накопление капитала, но смещаются условия саморегуляции. И эти изменения имеют определенную направленность. Если это верно, концепт balance-of-power предстает в новом свете.

При условии, что «потолок сложности», ограничивающий возможности управления, будет подниматься и дальше, образ долгосрочного равновесия в мире политических систем может пугать.

Иные миры возможны, но запрещены

Анархисты любят хвастаться многочисленными proofs-of-concept в виде небольших анклавов анархии, которые действовали в прошлом или настоящем.

Хотя примеры успешных анархических обществ действительно существуют, в крупном масштабе проблема жизнеспособности сохраняется: анархия возможна, но она не побеждает в конкуренции. Анархические сообщества уже давно остаются реликтовыми альтернативными формами, которые сохраняются в тихих заводях мировой системы. Такие эксперименты на границах нормы иногда появляются в процессе эволюции. Они недостаточно эффективны, чтобы выигрывать, и недостаточно плохи, чтобы исчезнуть. Они не распространяются и не масштабируются.

Наивная вера в анархию игнорирует два факта: во-первых, что существует ядро эффективных стратегий, и во-вторых, что оно сдвигается. Мы живем в мире, где парламентская демократия оказалась эффективнее. И черезчур радикально демократические и черезчур централизованные системы оказываются изгоями или вовсе не выживают. Мы также живем в мире, где набор эффективных стратегий в самое ближайшее время может снова сдвинуться к авторитаризму.

Нам нужно оценивать не возможность отдельной экспериментальной утопии — нам нужно оценивать возможность сдвига целой мировой системы. Культ Парижской коммуны или Третьего Рейха у различных политических групп — это почитание тупиковых форм.

Наша надежда связана с идеями радикального конструктивизма. Представим, что на «эволюционном ландшафте» существует не одно ядро эффективных стратегий, а несколько. Представим, что существует не одно возможное состояние равновесия, а множество. Они могут быть просто неизвестны. Тогда задача анархических социальных систем — перебор вариантов в поиске альтернативных наборов эффективных стратегий и альтернативного состояния равновесия. Они могут требовать других исходных условий. Тогда спасением может оказаться Черный Лебедь.

Но вот что все мы хотели бы знать: возможны ли долгосрочные равновесные решения либертарного толка? А если нет — к какому конечному состоянию стремится эволюция социальных систем?

swarm_info