Ктулху

VII. Эдгар Алан По

В тридцатых годах девятнадцатого века произошла литературная революция, повлиявшая не только на историю сверхъестественного жанра, но и на весь короткий рассказ; а также оказавшая косвенное воздействие на тенденции и судьбу великой европейской эстетической школы. Великое счастье, что мы, американцы, имеем право считать ее нашей собственной, ибо революция эта явилась в лице нашего самого блестящего и несчастливого соотечественника Эдгара Алана По
{50}

. Слава этого человека подвергалась любопытным колебаниям, и теперь среди «продвинутой интеллигенции» принято преуменьшать его значение как художника и как влиятельного фактора. Однако любому зрелому и думающему критику будет сложно отрицать колоссальное значение его произведений и убедительную способность его ума открывать художественные перспективы. Действительно, его тип кругозора можно было предвидеть; но именно он первым осознал предоставляемые возможности и придал им высшую форму и систематическое выражение. Верно и то, что последовавшие за ним писатели могли сочинять произведения более великие, чем его собственные; но опять же нам следует понимать, что это он обучил их собственным примером и наставлением тому искусству, которое они, следуя за великим проводником по уже расчищенному им пути, получили возможность вознести на большую высоту. При всех своих недостатках По сделал то, чего не сделал и не мог сделать никто другой; и именно ему мы обязаны современной прозой ужасного в ее окончательном и совершенном виде.

Основная масса предварявших По писателей трудилась во многом во тьме, не располагая пониманием психологических основ притягательности ужасного и будучи в той или иной степени связанными соблюдением неких банальных литературных условностей, таких как счастливый конец, вознагражденная добродетель, по большей части пустой нравственный дидактизм, признание популярных ценностей и норм, a также стремление автора навязать повествованию собственные эмоции и присоединиться к сторонникам искусственных идей, владеющих большинством. По, с одной стороны, понимал сущностное безличие подлинного художника и знал, что литературное творчество должно выражать и толковать события и ощущения такими, какие они есть, вне зависимости от выражаемой ими тенденции и того, что они доказывают – доброе или злое, привлекательное или отталкивающее, возбуждающее или угнетающее, причем автор всегда должен выступать скорее в качестве бодрого и отстраненного хроникера, чем учителя, сторонника или пропагандиста. Он четко понимал, что все фазы жизни и мысли равным образом могут предоставить материал для художника, и, испытывая по темпераменту склонность к странному и мрачному жанру, решил стать интерпретатором тех мощных чувств и частых событий, сопряженных скорее с болью, чем с удовольствием, с распадом, а не с ростом, с ужасом, а не с покоем, которые фундаментально либо противоречат, либо безразличны вкусам и традиционным внешним выражениям чувств рода людского, здоровью его тела и духа, обыкновенному общему бл

Таким образом, привидения кисти По обрели убедительную зловредность, каковой не обладали все их предшественники, и установили новый стандарт реализма в анналах литературного ужаса. Безличному и художественному намерению еще более помогала научная позиция, нечасто встречавшаяся ранее; дело в том, что По изучал человеческий разум, а не способы создания готической прозы, и располагал аналитическим знанием подлинных источников смертельного ужаса, которое удваивало силу его повествований и избавляло их от всех абсурдов, внутренне присущих обыкновенной стряпне в области ужасного. Получив этот пример, последующие авторы просто были вынуждены следовать ему, чтобы оказаться конкурентоспособными; посему указанная перемена начала оказывать определенное воздействие на мейнстрим литературы о зловещем. По также установил моду на совершенное мастерство; и хотя сегодня некоторые из его произведений кажутся чуть мелодраматичными и простоватыми, мы можем непрерывно проследить его влияние в таких сторонах литературного мастерства, как создание в рассказе единого настроения и достижение единого впечатления, a также старательная подгонка событий к такому виду, который окажет непосредственное воздействие на сюжет и ярким образом проявится в апофеозе повествования. Действительно можно сказать, что По изобрел короткий рассказ в его современном виде. Возведение им болезни, извращения и распада на уровень художественно выразительных тем подобным образом имело весьма далеко идущие последствия, ибо подо

{51}
, сделались ядром основных эстетических движений Франции, таким образом превратив По в отца декадентов и символистов.

Поэт и критик по природе и высшему достижению, логик и философ по вкусам и манерам, По ни в коем случае не был свободен от недостатков и претенциозности. Следует признать и простить выказываемое им предпочтение глубокой и тайной учености, нелепые уклонения в ходульный псевдоюмор и зачастую едкие выплески критических предрассудков. За ними и над ними, сводя их к ничтожеству, находилось видение мастером ужаса, окружающего нас и внутри нас находящегося, и того червя, что извивается и лебезит в отвратительно близкой бездне. Пронизывая пестро раскрашенную суету, называемую бытием, обнаруживая таящихся под ней чудищ в торжественном маскараде, именуемом человеческой мыслью и чувством, видение это имело силу проецировать себя в черные магические кристаллизации и трансмутации; в стерильной до того Америке тридцатых и сороковых годов вдруг процвел такой лунатический рассадник пышных и ядовитых грибов, каким не могли бы похвастать даже потусторонние склоны Сатурна. Стихи наравне с рассказами наполнялись бременем космической паники. Ворон, чей отвратительный клюв пронзает сердце, призраки, звонящие в колокола опустошенных чумой церквей, могила Улялюм черной октябрьской ночью, потрясающие подводные шпили и купола, – «За кругом земель, за хором планет, Где ни мрак, ни свет и где времени нет»

[40]

– все эти твари, и не только они, щерятся на нас посреди маниакального треска в бурлящем кошмаре поэзии. А в прозе перед нами разверзается само жерло ада – непостижимая аномалия, на которую лукаво намекают в жутком полузнании слова, в чьей невинности мы не можем усомниться, пока хрустнувшее в произносящем их гулком голосе напряжение не призовет нас убояться несказуемых следствий, демонических замыслов и присутствий, пребывающих в пагубном сне, чтобы оказаться пробужденными в одно страшное мгновение к вопиющему откровению, смехом доводящему себя до внезапного безумия или взрывающемуся врезающимися в память катаклизмическими раскатами. Перед нами во всем ужасе предстает бесовский шабаш, сбросивший свои нарядные одежды, – зрелище тем более чудовищное благодаря тому научному мастерству, с которым каждая частность выводится напоказ в тесной и непринужденной связи с общеизвестными мерзостями материальной жизни.

Рассказы По, конечно же, подразделяются на несколько групп, причем некоторые из них содержат более чистую эссенцию духовного ужаса, чем другие. Повествования, посвященные логике и умозаключениям, являющиеся предтечами произведений современного детективного жанра, не следует вообще включать в разряд литературы о сверхъестественном; в то время как другие, возможно, испытавшие значительное влияние Гоффмана, обладают экстравагантностью, ставящей их на грань гротеска. Третья группа, имеющая дело с пробуждающими ужас аномалиями психики и мономанией, к сверхъестественному жанру не относится, однако сухой остаток представляет собой литературу сверхъестественного ужаса в ее самой отточенной форме, предоставляя своему автору неприступное и постоянное место в качестве божества и источника всей современной литературной дьявольщины. Кто может забыть ужасный корабль, застывший на краю бездны в «Рукописи, найденной в бутылке», – темные откровения о его возрасте и чудовищных наростах, зловещем экипаже из незрячих седобородых старцев и ужасном броске под парусом на юг через антарктическую ледяную ночь на корабле, несомом вперед неким не допускающим противления дьявольским потоком к водовороту бесовского просвещения, которое обязано завершиться уничтожением?

За сим следует неизреченный «Месье Вальдемар», останки которого удерживаются в целостности гипнотизмом в течение семи месяцев после смерти, и издающие отчаянные звуки за мгновение до того, как рассеиваются чары, превращаясь в «полужидкую массу отвратительной и гнилой плоти». В «Повести о приключения Гордона Пима» путешественники сперва попадают в неведомую южную полярную землю, населенную жестокими дикарями, где нет ничего белого, а огромные каменные ущелья имеют форму титанических египетских иероглифов, открывающих первородные и ужасные тайны земли; а потом в еще более таинственный край, где все, напротив, бело, а окутанные покровами великаны и птицы в снежно-белом оперении стерегут загадочный водопад, низвергающийся с неизмеримых небесных высот в бурное молочное море. «Метценгерштейн» устрашает нас злыми намеками на чудовищный метемпсихоз: безумный дворянин поджигает конюшню своего наследственного врага и колоссальный конь появляется из пылающего здания, в котором сгинул его владелец; исчезает кусок старинного гобелена, на котором изображен огромный конь предка жертвы поджога, участвовавшего в крестовых походах; к ним присоединяются отчаянная и непрестанная скачка безумца на огромном коне, его страх и ненависть к скакуну; бессмысленные пророчества, окружающие оба враждующих дома; и наконец сожжение дворца безумца и смерть его в нем, вознесенного странным конем в самое недро пламени вверх по широкой лестнице. После пожара курящийся над развалинами дым приобретает форму огром

Некоторые из произведений По обладают почти абсолютным совершенством художественной формы, которое делает их подлинными маяками в области короткого рассказа. При желании По мог придавать своей прозе высокий поэтический дух, пользуясь тем архаичным ориентализированным стилем с доведенной до уровня самоцвета фразой, квазибиблейскими повторениями и возвращающимися темами, которыми впоследствии так успешно пользовались Оскар Уайльд и лорд Дансени
{52}

; и в тех случаях, когда он делал это, мы получаем лирическую фантазию, почти наркотическую по своей сущности – опьяняющее пышное зрелище сна, изложенное на языке сна, когда каждый сверхъестественный цвет и гротескный образ вплетены в симфонию соответствующего им звука. «Маска красной смерти», «Молчание», «Сказка», «Тень», «Притча», безусловно, являются поэмами в каждом смысле этого слова, за исключением стихотворного размера, и в такой же мере обязаны своей силой слуховой каденции, как и визуальной образности. Однако лишь в двух менее поэтичных произведениях: «Лигейе» и «Падении дома Ашеров» – особенно в последнем – мы находим те самые художественные высоты, благодаря которым По занимает свое место во главе литературных миниатюристов. Простые и прямолинейные в области сюжета, оба эти рассказа обязаны своей высшей магией хитроумной разработке каждого инцидента. В рассказе «Лигейя» повествуется о первой жене, даме высокого и таинственного происхождения, которая после смерти благодаря сверхъестественной силе воли вернулась в мир живых, чтобы овладеть телом второй жены, навязывая даже свой внешний облик временно оживленному трупу своей жертвы. Невзирая на подозрение в занудности и тяжеловесности, повествование с ужасающей силой достигает своего ужасного климакса. «Падение дома Ашеров», превосходство которого в пропорциях и деталях кажется весьма заметным, с трепетом намекает на тайную жизнь неорганических предметов и в итоге являет аномально связанную троицу существ, завершающих

Эти причудливые концепции, такие неуклюжие в неловких руках, под чарами По сделались живыми и убедительными ужасами, населяющими наши ночи; и все потому, что автор их идеальным образом понимал саму механику и физиологию страха и чудесного; ему были ведомы важные детали, которые следует подчеркнуть, точные соответствия и образы, которые следует избрать в качестве предваряющих ужас или сопутствующих ему, верные ситуации и аллюзии, которые самым невинным образом можно заготовить заранее в качестве символов, предваряющих каждый крупный шаг к грядущей жуткой развязке, искусство тонкой подгонки накапливающейся силы и безошибочной точности в соединении частей, создающей в решающий момент истинное единство и громовую эффективность, тонких нюансов в описании пейзажей и фонов, способных установить и поддержать ожидаемое настроение, – и других принципов подобного рода, а также дюжины менее важных, слишком тонких, чтобы их мог описать или даже просто понять простой комментатор. Пусть в рассказах его присутствуют мелодраматизм и простота; рассказывают, что один привередливый француз терпеть не мог произведений По иначе как в городском и галлицизированном переводе Бодлера. Однако все следы подобных тонкостей полностью затмеваются властным и врожденным ощущением призрачного, отвратительного, жуткого, извергаемого каждой клеточкой творческого менталитета художника и помечающего созданные им зловещие произведения нестираемой отметкой высшего гения. Принадлежащие По рассказы о сверхъестественн

Подобно большинству фантазеров, По в большей степени преуспевает в ситуациях и широких повествовательных эффектах, но не в прорисовке характеров. Типичным героем его является темноволосый, симпатичный, гордый, меланхоличный, интеллектуальный, очень чувствительный, прихотливый, склонный к погружению внутрь себя, одинокий и иногда чуть безумный, но процветающий джентльмен старинного рода, чаще всего глубоко постигший таинственные науки и странным образом стремящийся проникнуть в глубь запретных загадок Вселенной. Если не считать громкого имени, персонаж этот не слишком связан с ранним готическим романом, поскольку ни в коем случае не является деревянным героем или дьявольским злодеем романа поры Радклиф или Людовика. Впрочем, косвенным образом нельзя отрицать их генеалогическую связь, поскольку мрачный, амбициозный и антиобщественный настрой этого джентльмена сильно отдает типичным байроновским героем, в свой черед являющимся отпрыском готических Манфредов, Монтони и Амброзио. Более конкретные качества кажутся извлеченными из психологии самого По, которому, бесспорно, были присущи депрессия, чувствительность, безумное вдохновение, одиночество и склонность к экстравагантным причудам, коими он наделяет своих надменных и одиноких героев, жертв судьбы.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь