Кровавый день святой Марии Магдалины

Жестокость в средневековой войне – обычное дело. Почувствовав вкус крови, опьянев от него, победители уже не могли обуздать собственную ярость: резали всех без разбора – женщин, детей, стариков. Особенно отвязными становились побоища, которые подогревались религиозными чувствами. История сохранила память об эпичной резне в Иерусалиме, устроенной крестоносцами после взятия города в 1099 году. Однако доставалось не только мусульманам. Не меньшую ярость у «воинов Христа» вызывали еретики-катары, с которыми правоверные христиане решили разобраться в начале XIII века.

К этому времени Лангедок и другие территории на юге Франции (Окситании) были охвачены крайне опасной, как казалось церковным иерархам, ересью. Речь идет об учении катаров, которое имело существенные различия с римским католицизмом - как в догматах, так и во всем остальном. Для катаров крест – это орудие сатаны, икона сродни языческому идолу, а материальный мир создал не Бог, а дьявол. Новая религия, напрочь отрицавшая решающее влияние римской церкви, была крайне популярной, и эта популярность росла так стремительно, что ее сравнивают с эпидемией чумы. Ересь поддерживала и беднота, и знать. Учение катаров кроме прочего давало своим адептам главное – социальную справедливость. Впрочем, справедливость – это больше для бедноты. Но среди катаров было полно аристократов: многие бароны на юге Франции, включая самого влиятельного – Раймона VI, графа Тулузского, - либо были катарами (тайными или явными), либо симпатизировали им.

Разумеется, все это не могло понравиться папе римскому и его представителям на местах. Вначале католическое руководство боролось с ересью с помощью проповедников, пытаясь переубедить «заблудших овечек» и наставить их на путь истинный. Причем бросили на это дело лучшие силы. По пыльным дорогам Лангедока ходил с котомкой сухарей и словом Божьим худощавый мужчина с черными горящими глазами. Он был испанцем, его звали Доминик де Гузман, позже он войдет в историю под именем святого Доминика, основателя ордена нищенствующих монахов доминиканцев. Доминик вообще-то должен был ехать на восток, обращать в христианство язычников-куманов, однако приказ папы был однозначен: Лангедок. Де Гузман был истинным христианином и фанатиком, к тому же, насколько можно об этом сегодня судить, он обладал богатым даром убеждения. Однако в южной Франции его миссия успеха не имела. Число возвращенных Домиником в лоно церкви катаров исчисляется даже не десятками – единицами. Проповедника слушали, кивали и… расходились по домам, не поколебавшись в собственной катарской вере. Бесспорный факт: к началу XIII века римская церковь в Лангедоке была мертва.

Видя, что слово Божие бесполезно, папа Иннокентий III решил покарать еретиков огнем и мечом. У него не было выбора: ересь распространялась очень быстро, под угрозой был авторитет Церкви не только во Франции, но и во всей Европе. Папа обдумывал идею карательной операции четыре года, заручился поддержкой всех влиятельных особ в северной и центральной Франции. А летом 1209 года представился прекрасный повод операцию начать: один из приближенных графа Тулузского убил легата апостольского престола в Лангедоке, архидиакона Магелонского, аббата-цистерианца Пьера де Кастельно. При переправе через Рону папский легат – человек надменный, хитрый и жестокий – получил удар мечом в горло. Это было последней каплей, и папа понял, что пора объявлять крестовый поход.

Надо сказать, что в то время крестовые походы проходили с завидной регулярностью и отчасти потеряли свой первоначальный смысл, который заключался в завоевании, а впоследствии защите Святой земли от неверных. Незадолго до катарской экспедиции, в 1204 году, в ходе Четвертого крестового похода, который изначально предполагался для освобождения Святой земли, был захвачен и разграблен христианский Константинополь, разгромлена Византийская империя. В общем, не обязательно было идти освобождать захваченный к тому времени сарацинами Иерусалим. Узнав, что придется покорять южную Францию, то есть немного повоевать (и получить за это отпущение грехов, а в некоторых случаях и долгов) недалеко от дома, многие французские бароны даже обрадовались – опасность меньше, крест можно нашить всего на 40 дней, а потом домой. А то, что придется резать своих соплеменников, так это ерунда. Какой же катар соплеменник? Он – еретик, а значит слуга дьявола!

Сопротивление крестоносцам мог бы оказать фактический владелец Лангедока граф Тулузский, симпатизировавший катарам, но он испугался. Вымолил у папы прощение (за то, что потворствовал еретикам) и сам нацепил крест, чтобы убивать собственных подданных. Во главе похода встала церковная верхушка, а также влиятельные французские вельможи, включая герцога Бургундского и графа Неверского. В войско вошли в основном рыцари и сержанты с севера Франции, а также внушительный корпус наемников – рутьеров. Людей без страха, упрека и без совести. Жестокое кровожадное стадо отморозков, которых презирали все, и которые сами презирали всех и вся.

В середине июля 1209 года армия крестоносцев, которую формально возглавлял папский легат, аббат из Сито Арно Амори, подошла к первому оплоту еретиков – Безье: богатому и хорошо укрепленному городу на юге Франции. Вначале вожди крестоносцев предложили жителям сдать еретиков и спокойно разойтись по домам. Однако катаров в Безье оказалось слишком много, значительная их часть занимала важные посты, да и честные католики были не готовы бросать на костер своих родственников, друзей и соседей. Катары? Ну и пусть - люди-то хорошие! Земляки-южане-лангедокцы! Короче, крестоносцы получили решительный отказ. Религия уступила место национальным чувствам.

У Безье были шансы выдержать осаду - город располагался на высоком холме и был хорошо укреплен. Армия крестоносцев была внушительной и именно поэтому длительной осады она бы не потянула – 20-тысячную ораву рыцарей, оруженосцев, сержантов и наемников нужно было кормить. Вероятно, на это надеялись защитники крепости и поэтому потеряли бдительность. Точнее, заигрались – случилось так, что крестоносцы взяли Безье из-за нелепой случайности.

Утро 22 июля, дня святой Марии Магдалины, было солнечным и не предвещало беды для осажденных. Со стен города они наблюдали за крестоносцами. Те, с высоты казавшиеся муравьями, а потому – совершенно нестрашными, занимались приготовлением завтрака и прочими утренними делами. К штурму города крестоносцы были еще не готовы, и штурм должен был состояться через несколько дней. Гарнизон Безье, грамотно расположенный в башнях и на стенах, готовился его отразить. Но в дело вмешались обычные горожане. Мы никогда не узнаем, что подвигло их на такой поступок, но они выбежали из городских ворот и на мосту устроили потасовку с наемниками, рассчитывая, видимо, отогнать их, как назойливых мух. Однако наемники оказались не теми, кем казались. Не мухами и не муравьями. Их предводитель, «король жулья», как называет его хронист Гийом Тудельский, быстро оценил преимущества сложившегося положения и приказал своим подчиненным резко атаковать всеми силами. И рутьеры, сонные, полуголые, вооруженные только дубинками бросились на защитников Безье, опрометчиво вышедших за ворота. Наемников было значительно больше и вскоре они смяли горожан и буквально на их плечах ворвались в город. Видя такое, командиры крестоносцев отдали приказ на общий штурм города. К стенам устремились пехотинцы с приставными лестницами…

А рутьеры в это время уже хозяйничали внутри. Лавой они растекались по извилистым городским улицам. Грабили дома, резали всех встречных, не жалея никого: ни женщин, ни детей, ни катаров, ни католиков. Папский легат Арно Амори произнес тогда свою знаменитую фразу: «Убивайте всех, господь узнает своих»! Наемники и так убивали всех,  им было все равно, но этот клич услышали благородные рыцари и их оруженосцы, которые к этому времени сломили сопротивление гарнизона Безье на стенах и также ворвались в город. Грабеж и резня стали еще масштабнее, они стали всеобщими. Несчастные катары (и католики вместе с ними) пытались укрыться в церквах, однако разъяренные крестоносцы проламывали двери храмов и продолжали убийства внутри - среди восхитительных фресок, изображающих сцены из Священного писания. По злой иронии значительная часть жителей Безье укрылась в церкви святой Марии Магдалины. Ее также взяли штурмом и залили кровью – от пола до самих сводов. Только в одной этой церкви, по оценке хрониста Петра Сернейского (очевидно преувеличенной), было убито более семи тысяч человек.  

Резня продолжалась несколько часов. В какой-то момент благородные шевалье вдруг осознали, что все дома – а в процветающем Безье было много богатых домов – разграблены наемниками, что им достались какие-то крохи, и - бросились на рутьеров. Стали отбирать у них награбленное, выгонять, по словам хрониста, «из города палками, как поганых сук». Плохо вооруженные рутьеры рыцарям сопротивляться не могли, но в отместку начали поджигать дома. И вскоре богатый город Безье полыхал огромным жертвенным костром, освещая весь Лангедок, всю Францию, весь христианский мир, словно показывая всем и вся: вот что ждет того, кто осмелится поставить под сомнение учение Христа и власть римской церкви. В этом огромном пожаре сгорел и собор святой Марии Магдалины – от жара он дал трещину и раскололся пополам.

Засим Безье полег, как под косою луг,

Всех перебили, за незнаньем горших мук.

Кто в церкви скрылся, не ушел от франкских рук,

Алтарь не спас, ни крест, ни песнопений звук.

Не пощадила клир толпа лихих бандюг,

И никого из горожан и их подруг.

Прими их, Господи, в Своих спасенных круг!

Битв горших ни одна не знала из округ.

Гийом Тудельский "Песнь об Альбигойском крестовом походе".

Расправа над жителями Безье – одна из самых кровавых страниц в кровавой истории средневековья. И этот бесчеловечный акт, конечно, имел эффект. Некоторые катарские замки и города сдавались без боя, горожане выдавали еретиков, чтобы те потом горели на кострах. Через неделю после Безье крестоносцы остановились у стен еще более неприступного Каркассона и после недолгой осады город сдался. Горожан пощадили, но выгнали из Каркассона на все четыре стороны совершенно голыми…

Но война против катаров, получившая название альбигойского крестового похода, только начиналась. Окончательно покорить Лангедок, «извести катарскую ересь» добрым французских христианам удалось только через два десятилетия, уничтожив при этом, по некоторым оценкам, около миллиона человек.

За 20 лет на кострах сгорели тысячи, а то и десятки тысяч еретиков, а отреклись от учения только трое катарских священнослужителей – совершенных, как называли их сами катары.