Кристина

И эта идиллия могла продолжаться еще очень долго, если бы в один далеко не прекрасный день к своей невесте не наведался тот самый сынок важного человека. Сказать, что он был взбешен, увидев меня в доме своей невесты, это не сказать ничего. А когда эта дура малолетняя еще и сказала ему, что она расторгает помолвку, так как любит меня, он и вовсе рассвирепел. Мне пришлось в срочном порядке собирать свои пожитки и валить оттуда. Конечно, я мог бы остаться и принять вызов этого парня, но я прекрасно понимал, во-первых, что в кулачном бою он мне не ровня, а во-вторых, правда на его стороне. Это я увел у него невесту, а не наоборот. И если бы я ненароком убил его в честном поединке, ничего хорошего из этого бы не вышло.

С Кристиной я познакомился в тот день, когда только пришел в город. По сути, я просто зашел в бар перевести дух, когда она подсела ко мне. И да, после всех перипетий я был в ударе...

Мы закончили одновременно. Она шумно выдохнула сквозь стиснутые зубы, прижавшись ко мне. Я тяжело дышал, изливаясь в нее и дрожа всем телом.

— Я люблю тебя, — повторила Кристина, отдышавшись.

Вместо ответа я поцеловал ее и помог подняться.

Мы вышли из подворотни и двинулись через дворы к выходу из города.

Хорошие здесь города — они не обнесены стенами, где хочешь можно выйти незамеченным. Полиция патрулирует только центральные дороги и трассы национального значения, а маленькие дворики да не обозначенные на картах проезды через частный сектор они и вовсе игнорируют.

Мы покинули город, когда солнце за нашими спинами только начало клониться к закату. Я повел ее, полуголую и спотыкающуюся, с перемазанным косметикой лицом и сбившейся набок прической, напрямик через поле к журчавшей вдалеке за небольшим леском речке.

Когда мы, наконец, добрались до леса, точнее, рощицы, она совершенно ...

выбилась из сил. По хорошему я должен был бы оставить ее спящей где-нибудь в городе, чтобы ее нашли полицейские и отвели домой к мужу, но мне почему-то не хотелось расставаться с ней. Скажу больше, мне было приятно ее общество, хотя в ее слова меня раздражали и пугали.

Здесь, пожалуй, следует пояснить. Я не из тех людей, кто легко влюбляется. Для меня понятие любви сводится к довольно сложной и витиеватой электрохимической формуле, в которой участвуют с десяток гормонов с непроизносимыми названиями. Я знаю весь этот процесс, скажем так, изнутри. Я знаю, что сделать для того, чтобы женщина воспылала ко мне страстью, чтобы она боялась меня потерять, чтобы она понимала меня с полуслова, полужеста, полувзгляда. Но сам я никогда ничего подобного не испытывал. Я вообще сомневался, что способен на какие-то чувства по отношению к другому человеку, кроме страха и недоверия.

Но сейчас, глядя на то, как она плескалась в прозрачной воде лесной речушки, как с ее волос и лица постепенно смывались остатки косметики, мне почему-то хотелось оставаться рядом с ней, слышать ее голос, даже когда она задает неудобные вопросы. Больше того, мне хотелось ответить на ее вопросы, и ответить честно, чего я никогда не делал. Рассказать ей, кто я и откуда. Поведать ей мою историю, обо всех моих скитаниях, боли и унижениях. Я хотел довериться ей, что уж совсем недопустимо.

Она развесила свою одежду на кусте ракитника и села рядом со мной на траву. Я обнял ее плечи и прижал к себе. Солнце уже скрылось за горизонтом, и вокруг нас сгущались сумерки. Птицы пели свои прощальные оды уходящему дню, сверчки настраивали скрипки. Слабый ветерок трепал ее роскошные кудри. Она ежилась при каждом порыве и все сильнее прижималась к моей груди.

Я снял куртку, набросил ей на плечи и поднялся.

— Куда ты? — спросила она с испугом.

— Надо разжечь костер, а то мы тут до утра совсем околеем

— Рик, не уходи, — я улыбнулся ей в ответ и поцеловал в нос.

— Я быстро...

Собрать охапку хвороста, которой бы хватило до утра — дело нелегкое и долгое. Но не для меня. Через минуту, я уже вернулся на берег речки, сгибаясь под тяжестью огромной вязанки. Я сбросил ее на землю у подножия дерева, которое росло прямо на берегу, вытащил несколько веток потоньше и уложил шалашиком в предварительно подготовленной ямке. Через мгновение языки пламени уже весело пожирали подготовленное для них угощение. Я подкармливал их до тех пор, пока не убедился, что они утолили свой голод, и уселся на траву рядом с Кристиной. Ее ручки тут же обвились вокруг моей шеи, а головка легла на мою грудь.

— Ты удивительный, — проговорила она тихо.

— Почему? — не понял я.

— Ты такой холодный и равнодушный снаружи, а внутри — добрый, чуткий и заботливый. Иногда ты меня пугаешь, но мне все равно рядом с тобой лучше, чем где бы то ни было.

— Даже чем рядом с мужем?

— Да... — она вдруг умолкла, а я понял, что задел струну, которую не нужно было задевать. — Он меня не любит, — заговорила она снова после продолжительной паузы. — Он никогда не любил меня. Он всегда относился ко мне, как к вещи, как к предмету мебели...

— Зачем же ты вышла за него замуж? — спросил я, глядя на огонь.

— У меня не было выбора, — она вздохнула. — Мы познакомились с ним, когда я еще училась в школе. Он вел себя очень галантно — встречал меня после уроков, провожал домой, кормил мороженым, дарил цветы и драгоценности, одежду и обувь... Моя семья была не очень бедной, но мы действительно не могли себе многого позволить... Он приходил к нам домой, приносил всякие деликатесы, дорогие напитки. Родители радовались, что у меня такой богатый ухажер, а я... Я не знала, радоваться мне или плакать. Знаешь, рядом с ним я всегда была напряжена, как будто ждала удара. Но он был таким обходительным, что когда я говорила маме о его жестокости, она меня ругала, называла неблагодарной... Когда мне исполнилось восемнадцать, он пришел к нам домой с огромной охапкой белых роз и маленькой коробочкой, оклеенной красным бархатом. Он попросил моей руки. Родители согласились за меня, хотя я протестовала. Я тогда проплакала всю ночь, даже хотела сбежать из дома... А утром он прислал за мной машину... Через месяц мы сыграли свадьбу — это был последний раз, когда я видела своих родителей... Вскоре после свадьбы они погибли в пожаре...

Я продолжал смотреть на огонь, а мое воображение рисовало картины того, как богатый взрослый муж вводит вчерашнюю школьницу в спальню, как укладывает ее на постель, как она упирается и кричит, а он зажимает ей рот и входит в нее. Сначала головка, потом на треть, потом на половину. Как она извивается и плачет под ним. Как его волосатый живот трется о ее тоненькое хрупкое тельце. Как она вскрикивает, когда он разрывает последний барьер, разделяющий их. Как по ее бледным щечкам текут слезы...

— Я тоже никогда не любила его, он был мне противен, — продолжала тем временем Кристина. — Все мои подружки, когда я жаловалась им, говорили, мол, харчами перебираешь, с жиру бесишься, живешь, как у Христа за пазухой, горя не знаешь, вот и придумываешь себе проблемы... Одна Катька меня понимала... Муж запрещал мне с ней общаться, приводить ее в наш дом. Он говорил, что она потаскуха, что ничего хорошего от нее не жди, еще чего доброго какую-нибудь болячку в дом принесет... Мы встречались в барах и кафе днем по всем правилам конспирации, пока мой муж не нанял частного детектива, чтобы тот следил за мной и докладывал ему о каждом моем шаге... В тот день я пришла поздно — у Катьки был день рождения, мы засиделись в кафе... Муж встретил меня на пороге дома и избил, да так сильно, что у меня случился выкидыш... — я вздрогнул.