Кристина

Кристина готовила очень вкусный латте. Не просто готовила, а даже как бы Творила: брала молоко, наполняла питчер и превращала его (молоко) в белую воздушную массу, которая обнимает язык и щекочет погибелью тысячи маленьких пузырьков воздуха. Конечно, нет ничего сверхъестественного в том, чтобы взбить молоко и вылить в кофе, но мало кто умел делать из этого Представление, благодаря которому кофе получался вкусней. У Кристины горели глаза, Кристина облизывалась, как котенок, мурлыкала себе под нос и жадно смотрела на мой первый глоток, как бы спрашивая: «Ну как, тебе хорошо?»

Мне-то, само собой, было хорошо, но я молчала, чтобы немного посмотреть, как она нетерпеливо мнется на месте и играет бровями, а потом блаженно закрывала глаза и говорила: хорошооо.

У Кристины было много историй. Про голубые трусы, про дедушку, про обстрел окурком, про мальчиков, про девочек, про переезд – все это можно было слушать бесконечно, потому что Кристина обладала талантом превращаться складную и ритмичную песню о самой себе: голос приобретал мелодичные обертоны, движения становились плавными, взмахи волос повторяли интонационные крещендо, сдавленный хохот разбивал ключевые слова на две сверкающие неровные части, которые слегка покалывали затылок.

Кристина обладала своим личным словарем Эллочки-людоедки и щедро рассыпала любимые фразочки вокруг себя, глядя, как окружающие растерянно их смахивают.

– А, во! – мягкая терция с интонационным спуском. «А, во!» Кристина говорила в любой непонятной ситуации, утвердительно кивая и слегка приподнимая брови.

У Кристины часто было что-нибудь «максимально». Максимально плохо, максимально грустно, максимально смешно. «М» слегка застревало между губами, прежде чем вырваться на волю, «ммаксиммально» мило.

– Здррааащтики! – это такое издевательство над словом «Здравствуйте» для ситуаций, когда нужно саркастично говорить «Ну здрасьте!». Только Кристина это говорила не саркастично, а так вкрадчиво и мягко, будто адресат немножечко слабоумный, самую малость, и никто его за это, конечно, не осудит.

– Киса, алло! – и это терция вверх с гладким «алллооо». Тебе сразу как-то неловко становится быть кисой или хотя бы просто алло.

Кристина была мягкой: на ощупь и характером. Видимо потому так любила попадать во всяческие жесткие ситуации, ведь Кристине нравились контрасты. У нее были волосы цвета старого вина, такого, знаете, которое уже выцвело и стало кирпичным, глянцевый кирпич совиньон. У Кристины были яркие голубые глаза с дерзким хищным разрезом, горсть веснушек на носу и щеках, тысяча уменьшительно-ласкательных словечек и решительно милая манера задорно встряхивать копну волос, перебрасывая их на другую сторону.

А еще у Кристины был кнут.

– Ну как, тебе хорошо? – спросила Кристина, выжидающе глядя на теплый стаканчик в моих руках.

– Хорошооо… – медленно выдохнула я, после привычной сладенькой паузы.