Колыбельная

Глава десятая

Молодой человек по имени Саша считал себя хорошим человеком. Однако добрыми поступками он не ограничивался и, бывало, поступал некрасиво. Например, он бил свою жену и ходил от нее к любовнице. Конечно же, ничего красивого в этом нет. Чтоб заглушить совесть, Саша относился к дуализму своей жизни по-философски, считая, что в человеке намешано и плохого, и хорошего, и ничего тут не поделаешь: надо любить себя таким, какой ты есть. Кроме того, Саша полагал, что большинство плохих поступков совершает из-за негативного воздействия быдла, которое в этой стране преобладает: с волками жить по-волчьи выть. В цивилизованном европейском обществе он бы вел себя по-другому. В целом он восхищался своей способностью относиться по-человечески даже к самым мерзким представителям низшей прослойки россиян. Купив себе черный «вольво» C70, Саша не стал задирать нос, как некоторые. Наоборот, он полюбил жалеть тех, кто ниже его по социальной лестнице. Иногда он останавливал машину напротив случайной хрущевки, чтоб покурить и с сочувствием поглядеть на играющих во дворе детей, которых ждет такое же жалкое будущее, как и большую часть граждан этой страны.

В то зимнее утро Саша притормозил возле металлической сетки, которая отсекала детский сад спального района от внешнего мира. По заснеженному двору прогуливались дети в сопровождении воспитательницы. Саша с немым состраданием разглядывал вязаные шапочки малышей, родители которых настолько бедны, что не в состоянии нанять профессиональную няньку. С тоской размышлял он о разрухе, царящей в головах маленьких существ, обреченных пополнить бесконечные ряды российского быдла. Докурив, он выстрелил окурком в направлении забора. Окурок, роняя пепел и искры, упал на снег с той стороны. К машине подошел пожилой мужик в дутой куртке. Саша приветливо посмотрел на него, думая, что если мужик вежливо попросит милостыню, то он накинет ему рублей сто. Может даже сто пятьдесят, если в бумажнике отыщется необходимая мелочь. Мужик что-то угрюмо бухтел, сунув руки в карманы.

— Чего тебе, дед? — весело спросил Саша.
— Выходи, — глухо велел мужик.
— Че вдруг? — Саша нахмурился.
— Бычок подними.
Саша расхохотался:
— Дед, ты че, с дуба рухнул?
Мужик, не меняясь в лице, пнул грязным ботинком дверцу «вольво». Саша не смог выдержать такого издевательства:
— Всё, дед, ты сам напросился.

Вылезая из машины, он почувствовал внезапный удар по голове и упал ничком. Саша понял, что дед поступил подло: нанес удар, не дав ему полностью выбраться из автомобиля. Саша корил себя за то, что не учел пристрастия быдла к подлым поступкам. Теперь оставалось одно: решительно обвинить деда в нечестной игре. Саша поднял голову, чтоб издать обличительный вопль, но в этот момент дед воздействовал на Сашино лицо посредством каблука, и у Саши от страшного воздействия зашатались зубы. Он упал на спину, с ужасом ощупывая пальцами ротовую полость. Дед не дал ему проверить, все ли зубы на месте, схватил за ухо и заставил подняться. Саша, ощутив текущую силу в жилистых руках деда, более не сопротивлялся. Дед подтолкнул его к дыре в заборе. Схватив окурок, Саша затрусил к ближайшей урне и аккуратно опустил бычок внутрь. Из разбитого рта на снег капала кровь. Нижняя губа опухла. Дед ждал у машины. Саша трясся от страха за «вольво»: ему еще пять лет выплачивать кредит, ему ни к чему лишние проблемы. К счастью, дед больше не пинал машину. Саша замер в нерешительности. Дед с тоской глядел в белеющее небо.

— Я поеду? — робко спросил Саша.
— Езжай, — глухо ответил дед.

Саша поскорее сел в машину. Отъехав, он пожалел, что не набил выжившему из ума деду морду. Он хотел вернуться, чтоб зарядить старперу в печень, но передумал, потому что спешил в офис. Про себя он решил, что мог бы выбить деду все оставшиеся зубы, но не сделал этого из уважения к старости. Промокая салфеткой окровавленный рот, Саша восхищался своей твердостью в вопросе избиения старика. Другой бы закатал чокнутого деда в асфальт, но Саша не такой: у него есть принципы. Думая так, Саша проглотил две таблетки ибупрофена, чтоб унять боль. Прибыв в офис, он рассказал сотруднице отдела проектировки Анжелочке, с которой спал втайне от жены, что быдло в городе совсем распоясалось: швыряет бычки где попало. Я, конечно, человек терпеливый, произнес он с иронией, но когда увидел, как старый придурок кидает бычок на территорию детсада, не выдержал и заставил этого урода поднять окурок и выкинуть в урну.

— Молодец, с этими старперами только так и надо, — безапелляционно заявила Анжелочка, — привыкли гадить где попало, пока жили при Совке. А че у тебя с губой?
— Поскользнулся и упал, — признался Саша.
— Это из-за гололеда, — объяснила Анжелочка. — Уроды в коммунальной службе с места не сдвинутся, пока кто-нибудь шею не свернет. Привыкли ничего не делать при Совке, твари.

Саша восхитился бойкой манерой Анжелочки делать выводы и пригласил ее в кино; конечно, не на быдлосеанс какого-нибудь очередного «Человека-паука», а в камерный кинотеатр, где уже неделю крутили фильмы Хичкока. Анжелочка с присущей ей непосредственностью заявила, что Хичкок идет в задницу. Почему бы им не посетить молодежный театр: там ставят экспериментальную пьесу. Саша не любил театр, но, чтоб не показать себя необразованным быдлом, принял Анжелочкино предложение с восторгом. Однако в театр они не поехали. Весь вечер Саша катал Анжелочку по городу. Анжелочка перебрала сливочного ликеру и захотела побузить, как она выразилась, в ночном клубе «Ваниль». К несчастью, клуб был закрыт на ремонт. Саша уговорил Анжелочку заехать в гостиницу. В гостинице Анжелочке поплохело. Полночи она провела в туалете, склонившись над унитазом, а Саша, чувствуя, что совершает хороший поступок, смачивал горячий Анжелочкин лоб водкой. Это событие укрепило их отношения. Жена несколько раз звонила Саше, чтоб спросить, когда он вернется домой, но Саша, чтоб избежать ненужной ссоры, предусмотрительно отключил телефон.

Человека, который разбил Саше губу, звали Иван Егорыч. Иван Егорыч после многих лет отлучки возвращался домой. У двери в подъезд он встретил Палну. Пална не хотела пускать подозрительного мужика в подъезд, но пригляделась и всплеснула руками: узнала.
— Где ж ты был все эти годы? — спросила она.
— Много где, — лаконично ответил Иван Егорыч.

Палне не понравилось отношение Ивана Егорыча, и она мимоходом заметила: сынок твой совсем опустился, ты ему скажи, чтоб почаще убирался, а то весь подъезд провонял. На самом деле из квартиры Чуркина давно ничем не воняло, но Пална упустила этот факт из виду. Она открыла дверь в подъезд: надолго к нам? Иван Егорыч не ответил. Он медленно поднимался по лестнице. Пална дышала у него за спиной, глядя в спину стареющего мужчины. На площадке четвертого этажа она свернула к себе, не без приятности размышляя, что время не щадит никого: такой крепкий был мужик, делал зарядку каждое утро, бывший полярник к тому же, но и ему не поздоровилось.

Иван Егорыч замер на площадке пятого этажа, принюхиваясь. Пахло остро и знакомо. На стене возле двери сохранилась нацарапанная двадцать пять лет назад надпись «Ваня + Маша = любовь». Иван Егорыч долго рассматривал ее, проводя по неровным буквам заскорузлым пальцем. Скрипнула дверь. Столетняя старуха в застиранном халате высунула нос из своей квартиры.
— Здравствуйте, Марина Сергеевна, — поздоровался Иван Егорыч.
— Здравствуй, Ванечка, — прошамкала старуха. — Вернулся?

— Вернулся, — кивнул Иван Егорыч.
— Живой?
— Живой.

Старуха согнула указательный палец крючком и, пятясь задом, исчезла в своей норе, чтоб в одиночестве ткать паутину сожалений и пустых воспоминаний. Иван Егорыч подошел к двери, которую видел последний раз двадцать один год назад, поднял руку, чтоб постучать, но заметил, что дверь приоткрыта, и потянул за ручку. Он не удивился, увидев царящее в прихожей запустенье. Не удивился пыли на маленьком зеркале, которое висело тут, сколько он его помнил, не удивился грязи на скрипучем дощатом полу. Он ожидал чего-то подобного; боялся, но ожидал, а может, и не боялся вовсе. Слишком много лет провел он вдали от жены и сына. Он что-то искал, шатаясь по стране, но так ничего и не нашел, зато успел позабыть и жену, и собственного ребенка. Теперь здесь всё чужое. Только глупая надпись «Ваня + Маша» осталась в памяти навсегда. Он сразу вспомнил эту надпись, вспомнил и девочку Машу, которую любил, когда ему было шестнадцать. Боже, какие длинные у нее были косы, как волновалась при ходьбе ее полная грудь! Она переехала с родителями в другой город, и больше он ее не видел, а надпись нацарапал спустя годы, когда возвращался домой пьяный, к нелюбимой жене и нежеланному сыну.

Сына он нашел в гостиной. Чуркин лежал на потертом ковре, нелепо вывернув шею. Мертвые глаза пристально смотрели в дверной проем. Он будто ожидал возвращения отца. Иван Егорыч не знал, что делать: этот человек был ему чужой. Он был чужой, когда они жили вместе, и сейчас чужой, незнакомое существо в майке и семейных трусах, из которых торчат бледные волосатые ноги. Зачем он вернулся к нему? Иван Егорыч опустился на колени. В кулаке у Чуркина было что-то зажато. Иван Егорыч не сразу разобрал, что это.

— Ладно… — пробормотал он.
Он разжал мертвые пальцы и вытащил серебряный портсигар. Чуркин хранил бесполезную вещь всю жизнь, дожидаясь возвращения отца, но так и не дождался. Иван Егорыч повертел портсигар в руке. Нелепая штуковина.
— Эх, — пробормотал Иван Егорыч.

Он не знал, что еще можно сказать, потому что готовил слова для встречи с сыном, а для смерти сына не подготовил никаких слов, хоть и была у него такая мысль, но он отогнал ее от себя. Для счастливой встречи он подготовил много торжественных слов, в душе понимая, как банально и лживо они прозвучат: он не был счастлив, возвращаясь домой, он просто вернулся, чтоб взглянуть на прошлое перед тем, как умрет. Я опоздал, произнес Иван Егорыч с безразличием, наверно, я не должен был уезжать. Он открыл рот, чтоб еще что-нибудь сказать, но тут же закрыл, чтоб ничего больше не говорить. Портсигар лежал у его ног. Иван Егорыч подумал, что если притронется к нему, то почувствует связь с умершим сыном. Он притронулся, но ничего не почувствовал. Портсигар был тяжелый. Иван Егорыч раскрыл его: внутри лежал ржавый ключ на шелковой веревочке, присыпанный серым пеплом как песком. Да уж, сказал Иван Егорыч. Он вытряхнул содержимое портсигара на пол, покрутил дорогую вещицу в руках и вложил сыну в руку. Портсигар вывалился из мертвых пальцев. Иван Егорыч снова вложил, портсигар снова вывалился. Ладно, вслух произнес Иван Егорыч. Не имея других дел в городе, он просидел возле тела весь день, не ощущая ничего, кроме жалости за потраченное зря время. Вечером Пална, обеспокоенная зловещей тишиной у соседей, вызвала полицию. Полиция явилась. Среди прочего нашли труп Чуркина со сломанной шеей. Иван Егорыч тупо смотрел на расхаживающих по комнате полицейских, повторяя вслух «Ладно… чего уж там… да уж…».

Его отвезли в участок для выяснения обстоятельств.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь