Коллекционер

«Они более чем ничего себе. Они великолепны. Твое тело, твое лицо, твоя улыбка, твоя музыка и твои цвета, и все, что угодно еще, образуют это неповторимое сочетание: эти брюки абсолютно совпадают по своему ритму с тем, кто ты есть. Или я неправ?»

Она помедлила с ответом, затем улыбнулась. «О'кей. Главное ты уловил. Тебе нравятся эти брюки. Ну и что дальше?»

«Ну, у меня есть подозрение, что ты ищешь себе классную куртку в комплект с брюками, но до сих пор безуспешно. Угадал?»

В ее глазах загорелся игривый огонек. Игривый: или какой-то другой. «Ну: и это все?»

Теперь была моя очередь усмехнуться. «Нет. Это только начало. Как я уже сказал, я коллекционирую кожаные куртки, и у меня есть отличная куртка специально под твои брюки. Скажем: Пусть это будет цель моей жизни».

«Очень странная цель».

«Лучше, чем воевать».

Она пожала плечами. «Ладно, коллекционер. Если у тебя есть хорошая куртка, не вредно будет на нее посмотреть. Я закончу в шесть. Жди меня здесь».

В шесть часов стало еще теплее, хотя вокруг все было таким же серым и влажным от моросящего дождя. Когда она вышла из кафе, я почувствовал, как взрывная волна движется сквозь воздух, и глубоко вздохнул. Ее голубая джинсовая куртка была переброшена через плечо, и ничего такого в этом не было, но эти брюки:

Натягиваясь и отпуская, они гладят ее ноги с каждым шагом. Эта молния, массирующая ее киску и щель между ягодицами:

«Я здесь».

Она оглянулась и, увидев меня, подошла с легкой улыбкой. «Эй, коллекционер». Она вдруг заметила мотоцикл, на который я облокотился, и я увидел ту же вспышку любопытства, которую я уже видел раньше. «Классно. Нам далеко ехать?»

Я покачал головой. «Будем на месте через пятнадцать ...

минут».

«А, это хорошо». Она развернула свою куртку и скользнула в нее, потом взяла шлем, лежащий на сиденье. Я зачарованно наблюдал за тем, как движется ее тело, как ее пальцы с рассеянной грацией играют с застежкой шлема, и думал о том, как те же самые пальцы играют с застежкой на ее промежности. Открывая молнию на всю ее длину и выпуская сок, выдавленный из ее губ, будто из влажного цветка.

«Тебе точно нужно кожаная куртка».

«Ну да, а то. А ты разве здесь не для этого?»

Образ: она стоит на коленях. Где? Я не знаю, тени такие неясные: но это было горячо. Воздух был плотным и смуглым, пахнущим смазкой и теплом. Она была на коленях, лицо покрыто бусинками пота, тело горит под кожаной курткой, которая на ней одета. Молния на куртке застегнута до уровня груди, под курткой нет никакой другой одежды, и ее грудь поднимается и опадает под кожаной одеждой при каждом вдохе.

Я глубоко вздохнул. Да-а, у меня есть для тебя отличная куртка.

Мотоцикл ожил с легкой дрожью, и я почувствовал его удовольствие, когда гладкие кожаные брюки девушки прижались к его телу. Она зацепилась каблуками за подножки, и я знал, как это ему понравилось. Музыка двигателя дрожью отдалась через раму, синхронизируя ритм наших тел, когда я выезжал на улицу. Поездка на самом деле была недалекой:

«О Боже», прошептала она, уставившись на стеллажи с кожаными куртками в моей квартире. Я не хранил их в шкафу — произведения искусства не должны быть спрятаны в темноте. «Они все Сироты», сказал я тихо. «Разных сортов. Отброшенные, забытые тени чьих-то моментов сексуальной жажды. Каждая из них имеет историю, только немногие могут это чувствовать».

«А ты можешь?»

Я протянул руку и, коснувшись рукава длинного плаща, улыбнулся. Его хозяйкой была студентка колледжа искусств. Она купила этот плащ, зачарованная тем, как гладкая кожа струится по ее телу, пульсируя, подобно поверхности черной нефти. За эти годы она одевала его ровно семьсот сорок шесть раз, восемьдесят три из них — не одевая ничего больше, девять из них — на публике. Затем она вышла замуж, и ее ритм изменился — стал немного другим, и плащ в конце концов стал просто одеждой. Это происходило медленно, но неуклонно, и постепенно плащ потерял свою способность танцевать на ее коже так, как это было когда-то. В итоге она послала объявление в газету, и я пришел, зная то, что она уже забыла.

«Я могу. Вот: Дотронься. Закрой глаза и пусть он споет тебе».

Она выглядела неуверенной. «Ты знаешь, это все немного странно. Забавно: но странно».

Я усмехнулся ей и провел рукой по другим плащам. Каждый раз, когда мои пальцы скользили по гладкой коже, образы зажигались в моем мозгу — изображения тел, ожившие в огне и бриллиантовых каплях пота. В конце концов я нашел то, что искал, и вытащил это.

Я хочу найти куртку, которую я буду одевать, когда трахаюсь. Я хочу, чтобы она облегала меня, как моя собственная кожа, чтобы она запомнила каждый оргазм, который я испытаю, впитала бы все их в себя и сохранила в свей гладкой, простроченной, черной коже:

Она пригляделась поближе, и я увидел, как ее брови приподнялись. «Я помню такие куртки — начало восьмидесятых, да? Они мне всегда нравились, с этими маленькими молниями и застежками по бокам: ты уверен, что она мне подойдет?»

Я уже знал, что да.

Я хочу, чтобы она облегала меня, как моя собственная тень.

Кожа, из которой была сделана куртка, была гладкой и черной, скроена коротко, так что куртка как раз доставала до верха ее брюк. Металлические молнии, такие же, как и на брюках, были на запястьях и карманах, а передняя застежка: Я хочу прямую молнию, проходящую спереди ровно между моими грудями, прочерчивающую линию, соединяющую мою промежность и мой рот. И еще я хочу, чтобы она двигалась вместе с моей грудью, когда я иду, так, чтобы я видела, что глаза людей реагируют, когда их взгляд падает на меня: Она проходила от нижнего края до воротника. Сам воротник был маленькой дерзкой штучкой, лежащей поверх куртки, и если бы кто-нибудь пригляделся поближе, он бы заметил легкое обесцвечивание на коже этого воротника. Едва различимое.

Я хочу идти по Янг Стреет после заката с каплями спермы, блестящими на воротнике, с яркими бусинками жидких жемчужин, постепенно тонущими в черной коже куртки, становящимися ее частью:

На каждом боку была пара тонких полосок, едва ли три дюйма длиной, каждая прикрепленная изящной латунной заклепкой. Эти полоски предлагали возможность еще больше затянуть куртку на талии владелицы, хотя, по правде сказать, они здесь были больше для красоты. Но: