Кольцо

Мама пекла на кухне блины, из-за закрытой двери шёл приятный аромат, а мы с папой сидели в зале. Он смотрел телевизор, я катал по полу машинку, представляя, что замысловатые узоры ковра это дорога, пока моё внимание не привлёк солнечный зайчик. Он попал на хрусталь и разбросал сотни искр внутри серванта. Они то пропадали, то появлялись. Я завертелся в поисках заячьей норы, из которой вылетало это чудо и остановился на папиной руке. Он крутил у себя на пальце кольцо причудливой формы с округлёнными краями: его форма напоминала четырёхлистный клевер.

–А где ты его взял? – я показал на его кольцо и смотрел на него с любопытством, которое присуще только маленьким детям.

– Мне его подарил твой дедушка, мой папа, перед…м-м… – папа замялся, с трудом подбирая нужные слова. – В тот день, когда умер, – тихо сказал он на выдохе. Печаль коснулась его лица, но тут же скрылась.

– А-а, – я понимающе кивнул.

– Красивое, да? – папа снял кольцо и подставил его солнечным лучам.

Золото засияло. Я и не заметил, как мои руки невольно потянулись к отцовскому сокровищу. В тот момент, когда мои пухлые пальчики коснулись кольца, отец изменился в лице, будто я совершил нечто ужасное и спрятал украшение в карман.

– Никогда, никогда не смей к нему прикасаться, – вена у папы на лбу пульсировала, а лицо побагровело от злости. – Это моя вещь и тебе её трогать нельзя.

От неожиданного приступа отцовского гнева к глазам стали подкатывать слёзы, нижняя губа выкатилась вперёд и стала вздрагивать. Я бросил машинку, чтобы ринуться к маме, но папа это заметил и тут же поднял меня на руки. Лицо его приняло виноватое выражение.

– Мой маленький, ты что, испугался? – мои всхлипывания обещали вот-вот перерасти в истерику. – Ну прости, прости, мой дорогой, – залепетал папа. – Пойдём на улицу, а? Погуляем, купим мороженого.

Готовую взорваться внутри меня бомбу плача грамотно обезвредили. Через десять минут, я уже счастливый гонялся за голубями во дворе.

Больше я никогда не спрашивал у отца за кольцо и за то, что там увидел. Потерял интерес, да и голову занимали совершенно другие мысли. Пока, спустя тринадцать лет после того случая, он не подарил мне его на совершеннолетие.

Я ни в коем случае не дискредитирую своего покойного отца. Просто… просто та правда, которая открылась мне тринадцать лет назад, каждую ночь вспыхивает у меня в голове яркими образами, бросая в холодный пот, и заставляет обращаться к дорогостоящим услугам психологов. Один из них посоветовал мне вылить эти кошмарные образы, картины на бумагу. Сказал, что мне это пойдёт на пользу и, возможно, поможет. Мол, всё, что меня беспокоит, перейдёт на бумагу, покинув мою голову, и там же, на ней, останется. Поэтому я и решил поделиться с вами этой историей.

Когда отец зашёл ко мне в комнату, он закрыл за собой дверь. Меня насторожили его глаза. При багряном цвете лица, свидетельствующем о том, что он достаточно выпил, глаза сохраняли ясность и трезвость. В зале шумело скопище пьяных родственников, но до моей комнаты долетал всего лишь общий гул и, иногда, обрывки тостов.

Я в ступоре переводил взгляд то на отца, то на кольцо, лежащее у него на открытой ладони и отражающее золотом лучи летнего заходящего солнца. Рубашка висела на мне как раненный боец, потому что я не успел надеть второй рукав.

– Сын, ты что, не хочешь принимать от меня подарок? – возмутился отец. Его язык заплетался в характерном пьяном акценте, но глаза сверлили меня холодным, трезвым, взглядом.

– Нет-нет, ты что? – затараторил я. – Это лучший подарок. Честно, пап, я очень тронут, – наглая, наглая ложь – Но, кольцо ведь твоё и принадлежит тебе.

– Теперь, твоё, – отец взял мою руку, положил в ладонь кольцо и расплылся в улыбке. Секунда, и ясность, и холод его взгляда исчезли. – Всё, Валёк, теперь свободен. Иди, куда ты там собираешься, – он окинул меня, теперь уже, опьяневшими глазами и добавил. – И я по-шёл, – отец икнул. – А то уже столько тостов за тебя пропустил. Ужас.

Он вышел и оставил после себя неприятный запах самогона, который привёз дедушка. За столом его встретили радостными возгласами. Мой «раненный товарищ» всё так же висел на правом плече. У меня всё никак не получалось собраться с мыслями.

Тогда давно, когда я впервые коснулся кольца, конечно, я никому об этом не рассказывал, у меня перед глазами возникла страшная картина. Другие яркие события детства затмили этот ужас. Но, видимо, не полностью. Когда отец силой всучил мне кольцо, я увидел это снова.

Я шёл по тёмному коридору. Мрак настолько густой, что заложил мне уши, нос, я едва дышал, и облепил моё тело, сковывая движения. Эхом до меня доносились голоса. Я с трудом разбирал фразы, но они звучали на повышенных тонах. Продолжая двигаться сквозь эту вязкую пелену, тьма вдруг растворилась и, в единственной открытой комнате, я увидел лицо своего молодого отца. В его окровавленных ладонях слабо сверкало золото, а на лице застыла маниакального типа улыбка. Слева от него, ритмично покачиваясь, лёжа отрезанная голова… дедушки. Без ушей. Неожиданно голова замерла и глаза дедушки уставились прямо на меня.

– Слабый будет наказан, – прошептал он.

Отец отшвырнул голову в дальний угол и всё исчезло. В голове, словно кусты перекати поля в пустыне, летали только два слова: «Он – убийца».

Я положил кольцо на стол, надел второй рукав рубашки, застегнул пуговицы и, наконец, направился вон из комнаты, а затем и из квартиры.

Уже на пороге меня окликнула бабушка.

– А ты куда?

«Да твою же мать. Почти получилось проскользнуть незамеченным».

– К друзьям, – я обернулся лицом к ней. – Договорились с ними встретиться сегодня, посидеть в «Посейдоне», отметить день рождения.

В её глазах блеснули слёзы.

– Господи, до чего же ты похож на покойного Гришку, – она закрыла лицо руками, но слёзы было уже не остановить.

– Мам, ну ты чего? – отец подошёл и обнял бабушку. – Не плачь. Сегодня же такой хороший день. Вале сегодня восемнадцать лет. Всё, всё, успокаивайся, мам. Пойдём за стол.

Он увёл бабушку в зал и все притихли.

Последнее, что я услышал перед выходом – голос крёстного:

– Давайте выпьем за дядю Гришу, – и звук отодвигаемых стульев.

Как же, всё-таки, многогранно русское застолье.

Сказать, что мой вечер прошёл отвратительно, просто заткнуть себе рот кляпом и не издать ни звука. Конечно, денег, которые дали родители, с головой хватило, чтобы оплатить всё, что стояло на заказанном столике, даже немного оставалось на незапланированные расходы. Но у меня перед глазами то и дело всплывал улыбающийся отец, держащий в окровавленных руках кольцо и говорящая голова дедушки. Поэтому я просидел меньше половины вечера, сказал, что пошёл в туалет и ушёл домой.

Уже и не помню, что потом соврал друзьям. Кажется, что-то вроде, что я уединился в туалете с девушкой, а потом мы поехали к ней. Просто я не успел их предупредить. Забавно, но они приняли это взаправду.

Когда я пришёл домой, гости разошлись. В квартире, особенно в прихожей, витал приторно-сладкий аромат женских духов и царила после праздничная тишина, нарушаемая только шумом воды на кухне. Отец дремал в зале, поэтому я пошёл на кухню. Да и лицо его вызывало во мне чувство тревоги и страха.

– Мам, включи, пожалуйста, чайник.

– Валь, ну ты не видишь, я занята? – она обернулась и посмотрела на часы, висящие на стене. – А ты чего так рано? Всё нормально? Денег хватило? – мама повернулась к раковине и теперь я разговаривал с её спиной.

– Да, всё нормально. Всего хватило, всё оплатил. Просто чувствую себя плохо. Голова болит, а там ведь музыка играем громко, вот и ушёл.

Мама выключила воду и снова обернулась ко мне.

– Опять давление? Может таблеточку? А ты не температуришь, случайно? – она подошла и приложила влажную ладонь к моему лбу. – Да нет, не горячий.

– Мам, уверен, что всё скоро пройдёт, – я убрал её руку. – Давай я посуду домою? Ты и так за сегодня устала.

–Нет-нет, не надо. Мне тут немного осталось.

Она направилась к раковине, но её остановил слетевший, неожиданно даже для меня, с моих губ вопрос.

– А как умер дедушка? Ну, по папиной линии. Только без сказок, – добавил я.

– Ну да, ты уже не в том возрасте, – мама тяжело вздохнула и села рядом.

– Это раньше мы от тебя скрывали настоящую причину, а сейчас… Его убили. Зверски. Отрезали голову и уши.

Я как будто снова попал в тот коридор. В глазах помутнело, а воздух с трудом проникал в лёгкие.

– Кто? – я едва выдавил этот вопрос.

– По версии следствия – друзья, с которыми он часто выпивал. То ли не поделили что-то, то ли… Не знаю, Валь, не знаю, – тыльной стороной ладони она вытерла выступившую слезу.

– А… – вопрос застрял в горле, но какая-то неведомая сила вытянула его оттуда и озвучила. – А когда дедушку убили, где был папа?

Я не заметил, как отец зашёл на кухню.

– Где, где? Тебя делал! – он залился хохотом.

Больше я ничего не слышал, голову разрывала боль и крик:

«Ложь! Ложь! Это он убил меня! Убью! Убью!»; только увидел, что мама помрачнела, сказала что-то отцу и тот ушёл, а она вернулась к посуде.

Я встал и с трудом добрался до комнаты: то задевал дверные косяки, то спотыкался о собственные ноги. Боль изнутри, буквально, раскалывала голову, почти полностью заглушая голос. Признаюсь, что странное чувство, в тот момент, прямо-таки тянуло меня к кольцу. Как только золото на столе сверкнуло в свете зажженного электрического солнца, я подошёл к нему чуть ли не на четвереньках, сгибаемый приступами адской головной боли, и тут же надел кольцо. Самому до сих пор не получается объяснить это с разумной, научной, точки зрения, но когда я надел кольцо, боль пропала. Будто не она только что сгибала меня пополам. Я принял душ, переоделся и лёг спать. Думая о том, как друзья празднуют мой день рождения без меня. Знаете, я даже не чувствовал обиды, тоски, что ли, а наоборот, только радость. Потому что засыпаю дома, в уютной постели и в объятиях хлопкового одеяла, а не непонятно где, с кем и в каком состоянии.

Ночь выдалась ужасной. Мне снилось, что я шёл по тёмному коридору, облепленный мраком, и видел всю ту же картину дедушкиной смерти. То от своего лица, то от лица дедушки, когда отец отрезал ему голову, а затем, с нескрываемым наслаждением, уши.

Я силой разлепил глаза, чтобы избавиться от этих ужасов, но тут же отпрянул к спинке кровати. У моих ног сидел отец. В той же одежде, что и за столом: бардовая футболка поло и синие джинсы. Он ломал себе руки, а багрянец его пьяного лица сменился мраморной белизной.

– Скажи мне, что ты видел, когда коснулся кольца? – он говорил шепотом.

Бледность его лица в лунном свете выглядела пугающе.

– Пап, о чём ты говоришь? Ничего я не видел. Ты вообще спал? Иди ложись, – я отвернулся к стенке, а он подсел ближе и продолжил о своём.

– Папа, когда в последнее время зачастил с выпивкой, ну, твой дедушка, рассказывал, что в кольце заключена сила. Невероятная сила. Способная на о-о-очень многое. Но управлять и контролировать её, могли только сильнейшие из нашего рода. Потому что Оно питалось владельцем и всё время пыталось вырваться наружу, – он бросил взгляд на кольцо у меня на пальце. – Рассказывал ещё, что один из наших предков, как полагается, передал кольцо своему сыну, которого, вскоре, приговорили к смертной казни за совершение более сорока убийств самыми зверскими способами. И что интересно, у всех жертв, будь то дети, старики или женщины, были отрезаны уши… То, что внутри кольца взяло над этим бедолагой власть и таким образом вырвалось наружу. Предок этот потом передал кольцо ребёнку своего сына и он оказался сильнее. До самой смерти сдерживал Его. Поэтому, папа всегда говорил, что не умрёт, пока не передаст кольцо тому, у кого Оно будет во власти и не сможет вырваться, – губы отца тронула лёгкая улыбка.

У меня по спине пробежал холодок. Что-то мне подсказывало, что он не врёт.

– Когда я надел его, увидел богатство, почувствовал силу и власть. А ты?

Губы, как тогда, на кухне, снова зашевелились без моей воли и заговорили не моим (!) голосом.

– А он увидел, как ты меня убил.

На освещаемом только лунным светом лице отца застал ужас.

– Как? Я же… Да, именно, убил тебя. И сделал всё, как полагается.

Кожа под кольцом горела. В моём теле будто присутствовал кто-то ещё. И этот кто-то, целиком и полностью контролировал меня.

– Действительно, всё, как полагается: ты передал кольцо Вале. Он, в отличие от тебя, обладает достаточной силой, чтобы контролировать Его. Не осознанно, конечно, но, всё-таки, он призвал меня.

Я заметил, что лицо папы изменилось. Луна придавала этим изменением пугающий характер. В его глазах запрыгали нездоровые искорки безумия, а лицо исказила дьявольская злоба и ненависть.

– Гадёныш! – прошипел отец. – Ничего, я убил тебя тогда, убью и сейчас.

Его толстые пальцы мёртвой хваткой вцепились в мою шею и со всей силы стали вдавливать в подушку.

Я пытался позвать на помощь, но губы не слушались, глаза вот-вот лопнут от давления, а тело мне не подчинялось.

– У тебя ничего не получиться, сынок, – сказал кто-то моими устами, но отец не обращал внимания. Он ликовал, никогда не видел его таким счастливым.

– Кольцо снова будет моим. Снова, – шептал он и давил всё сильнее.

Я беспомощно задыхался. Ни руки, ни ноги я не контролировал, они как будто и не мои вовсе. Попытки дать отпор угасали в зародыше. Сознание металось в панике, пока боль не исчезла. Первое, что пришло в голову, что это конец, я умер. Но, на самом деле, нет. Я отстранился, стал наблюдателем. Наблюдателем того, как мои руки вцепились в уши отца и с силой рванули их в разные стороны. Через секунду на их месте зазияли чёрные дыры, из которых струйками стекала кровь. Отцовский крик доходил до меня приглушённо, будто я сидел в комнате с толстыми стенами. Кровь, скатываясь по руками, капала с локтей прямо на кровать. Отец упал на пол и забился в конвульсиях. Интересно, как всё это не услышала мама? Почему не прибежала на крики?

Моё тело поднялось с кровати и возвысилось над отцом, губы шептали:

– Ты, животное, за предательство и нарушение закона, отправишься туда, откуда выбралось Оно. В самые глубокие, тёмные, уголки ада. Где сидят звери, которых боится сам Сатана. Они лично будут тебя истязать.

Отец лежал в позе эмбриона и закрывал руками отверстия, на месте которых раньше находились уши.

Мои руки подняли его, а пальцы обхватили шею.

– Слабый будет наказан.

Так же приглушённо я услышал хруст и увидел оторванную голову. Со стеклянными, от страха, глазами и ужасом, навеки застывшим на лице отца. Тело мешком рухнуло на пол.

На следующее утро, проснувшись, я увидел, что комната в полном порядке: ни следов крови, ни обезглавленного тела, ни, собственно, головы и ушей.

«Это всего лишь очередной кошмар», пронеслось у меня в голове, но я оказался не прав.

В комнату, с заплаканным лицом, ворвалась мама. Сказала, чтобы я быстро вставал и одевался, потому что мы едем в больницу. Как выяснилось, на опознание тела. Съедаемый дурным предчувствием, я надел первое, что лежало под рукой, джинсы и футболку, и вылетел на улицу, где ждало такси.

В морге, от увиденного, меня чуть не вывернуло наизнанку. С нами ещё стоял сотрудник полиции и патологоанатом, но они держались лучше моего. На железном столе лежало тело отца, чуть выше оторванная голова и уши. Я невольно завёл руки за спину.

– Кто это сделал, обладает невероятной силой, потому что характер повреждений свидетельствует о том, что голова и уши были именно оторваны, – сказал патологоанатом то ли мне с мамой, то ли полицейскому, то ли, вообще, себе.

Как нам рассказали в городском отделении полиции, тело отца нашли на кладбище, на следующее утро после моего дня рождения. Во время утреннего обхода, сторож обнаружил тело, и всё что к нему прилагалось, возле одной из могил. Как отец туда попал и кто это сделал, нам не сказали.

Мать долго скорбела, бабушка попала в больницу, сердце не выдержало, а во мне бушевали смешанные чувства. С одной стороны, это убийство моих рук дело и надо пойти сдаться полиции. С другой стороны, а кто мне поверит? Да и доказательств, подтверждающих мою вину нет. Так что…

После этих событий, каждую ночь мне стали сниться всё новые детали той злосчастной ночи и каждую ночь я просыпаюсь в холодном поту, надеясь, что это всего лишь сонное марево. Но больше всего боюсь, что Оно рано или поздно вырвется. Я чувствую, как каждый день оно пытается пробиться наружу, ища во мне слабое место.