Книжная полка

ГЛАВА 16 

ИСКРА ВЕЧНОСТИ 

Уоллас был заметным человеком. Вы могли видеть, как он открывает молитвой футбольные матчи в городе или исполняет обязанности президента «Клуба Львов» ? Он обладал титулом, играл в гольф и у него были мягкие руки без мозолей. 

У него был симпатичный офис рядом с церковью. Его секретарь был немного потрепан, но он — нет. Его теплая улыбка сразу внушала доверие, когда вы входили в двери его офиса. Он сидел в кожаном вращающемся кресле, а стены его офиса были увешаны дипломами. Он был таким слушателем, что люди рассказывали ему любые свои секреты. 

Он был хорошим человеком. Его брак не был совершенным, но он был лучше, чем у большинства. Здание его церкви никогда не пустовало. Его имя было уважаемым. Он совсем неплохо играл в гольф, и прихожане купили ему членство в клубе в честь 20-летия его служения в церкви. Его узнавали на улицах и собирались толпами, чтобы послушать его проповедь на Пасху или Рождество. Его счет в банке рос, и меньше десятилетия отделяло его от заслуженного отдыха, легкого вина и хороших книг. 

Если он и совершил грех, то никто не знал об этом. Если он и боялся, то никто этого не слышал. Уоллас любил людей. Но этим утром он не хотел никого видеть. Он хотел побыть один. Он позвонил своему секретарю и предупредил, чтобы его больше ни с кем не соединяли. Секретарь не удивился. Уоллас все утро отвечал на телефонные звонки. Секретарь подумал, что Уолласу просто нужно время, чтобы поработать. Отчасти он был прав. Уоллас действительно все утро "висел" на телефоне, и ему действительно нужно было время. Но не для работы. Ему нужно было время, чтобы поплакать. 

Уоллас смотрит на фотографию (8x10) в рамке из красного дерева, которая стоит на его столе. Мокрыми от слез глазами он смотрит на свою двенадцатилетнюю дочку. Ленточки. Косички. Веснушки. Она — копия своей матери: голубые глаза, каштановые волосы, вздернутый нос. Единственное, что досталось ей в наследство от отца — это сердце. Она завладела им! И Уоллас не собирался требовать, чтобы его вернули. Она не единственный его ребенок, но она — младшая. И она его единственная дочь. Он окружил свою маленькую девочку высокой стеной, чтобы защитить ее. Но теперь, в последние несколько дней, все просто ужасно: стена рухнула. 

Все началось шесть дней назад. Дочка вернулась из школы раньше обычного. У нее был болезненный вид, ее знобило. Жена уложила ее в постель, думая, что это грипп. Ночью температура поднялась. На следующее утро они отвезли ее в больницу. 

Врачи были в недоумении. Они не могли поставить диагноз. Единственное, в чем они были уверены: девочка больна и ей становится все хуже. 

Уоллас еще никогда не был таким беспомощным. Он не знал, как справиться с этой болью. Он так привык быть сильным. Он не знал, как это — быть слабым. Всех, кто звонил ему, он убедил, что с его дочкой все в порядке. Он заверил всех, кто справлялся о здоровье его дочери, что Бог велик. Он убедил всех, кроме себя. 

Плотина, сдерживающая его бурлящие эмоции, начала прорываться. Утренний звонок врача: "- Она в коме" — и плотину смыло окончательно. 

Уоллас положил трубку и сказал своему секретарю, что он не будет отвечать на звонки. Он взял фотографию. Внезапно слова в его голове закружились, как карусель. "Я не боюсь. Я не боюсь". 

Склонившись, он прижался лицом к фотографии и плакал. 

Это так несправедливо. Несправедливо. "Почему двенадцатилетняя девочка? Почему она, скажите на милость?" С окаменевшим лицом он смотрел на серое небо за окном. 

"Боже, почему не я?" — закричал он. Он сел. Потом встал и начал ходить взад-вперед, от кофейного столика к кушетке, взял коробочку с бумажными платками, которые держал для посетителей (тех, кто приходил к нему на консультацию). Он высморкался, поднял голову и посмотрел во двор церкви. Мужчина преклонных лет сидит и читает газету. Вот пришел другой и начал бросать крошки птицам. Раздался шелест крыльев голубиной стаи, слетевшей с крыши поклевать крошки. 

"Неужели вы не знаете, что моя дочь умирает?! Как вы можете себя вести, как будто ничего не происходит?" 

Он погрузился в воспоминания. Весной она каждый день, возвращаясь из школы, заходила к нему. Она ждала его во дворе и они вместе шли домой. Когда он слышал, что она зовет голубей, то знал, что пора идти. Он заканчивал свои дела и смотрел на нее, стоя у этого самого окна. Он смотрел, как она ходила по бордюру дорожки в саду. Он смотрел, как она рвала дикие цветы. Он смотрел, как она кружилась и кружилась, пока не падала на спину и не смотрела, как в небе кружатся облака. 

"О, Принцесса", — говорил он. "Моя маленькая девочка". И потом он захлопывал свои книги, оставлял в кабинете всю головную боль и спускался, чтобы встретить ее. 

Но весна прошла и его дочери нет во дворе. Сейчас зима, а его маленькая девочка при смерти. Два пожилых человека все сидели на лавочке в церковном дворике. 

"Любимая, любимая моя Принцесса". 

Вдруг во двор вошел еще один человек. Он что-то сказал двоим. И они втроем поспешно удалились. "Я должен сражаться", — подумал Уоллас. И тогда он вспомнил. "Учитель. Он здесь". 

Он почти забыл. Сегодня приехал Иисус. Когда Уоллас выходил сегодня утром из дома, его сосед спросил, не пойдет ли он посмотреть на учителя, вокруг которого столько споров. 

Внутренне Уоллас посмеялся над этой идеей. "Нет, я слишком занят сегодня", — поколебавшись, ответил он, зная, что и в не самый загруженный день у него не найдется времени пойти посмотреть на чудака-учителя. Особенно на этого. 

Постановление, принятое на заседании в штаб-квартире союза церквей заклеймило этого парня: 

бродяга, скиталец. Кто-то даже высказал мнение, что он душевно-больной. Но люди толпились вокруг него, как будто тот и в самом деле был Божьим даром человечеству. 

Я пойду. Уоллас еще раз мысленно прокрутил встречу с соседом. 

"Да, — сказал тогда про себя Уоллас, — похоже, ты тоже выписываешь «Национальный опрос» . 

"Говорят, что он может исцелять...", — эхом отдавалась фраза соседа в голове Уолласа. Уоллас уже было решился. Потом вдруг обмяк: "Не будь глупцом".  

"Вера в целителей — оскорбление для нашей профессии", — заявил он на своей последней проповеди в церкви. Корыстолюбивые пророки. Он видел этих ребят по телевизору, одеты в двубортные костюмы, с натянутыми улыбками, с припудренными лицами. Он покачал головой и вернулся к столу. Он опять взял фотографию. 

Он смотрел на лицо ребенка, которого он вот- вот потеряет. "Говорят, что он может исцелять...". 

Уоллас начал размышлять о последствиях. "- Если я пойду и меня узнают, это повредит моей работе. Но если она умирает, а он может что-то сделать...". Человек достиг точки, где отчаянье сильнее чувства собственного достоинства. Он пожал плечами: "Что же мне выбрать?" И он выбрал... 

События того дня изменили курс жизни Уолласа. Он рассказал историю про то, что произошло, когда у него уже не было шанса. 

Я три раза объехал автобусную остановку, прежде чем нашел место для парковки. Холодный ветер свистел у меня в ушах, когда я нащупывал в своих карманах мелочь, чтобы заплатить за стоянку. Я поднял воротник повыше и пошел навстречу ветру. 

Я прошел мимо ломбарда, в окнах которого все еще были наклейки с новогодними поздравлениями. Мимо бара, из которого выходили подвыпившие люди. Дюжина, или около того, подростков в облегающих штанах прислонились к кирпичной стене. Один подросток бросил сигаретную пачку к моим ногам. Три человека в кожаных куртках и в джинсах грели руки у костра, разведенного в бочке. Один из них засмеялся, когда я проходил мимо. "Посмотри: пудель в овчарне". Я не оглянулся. Я не хотел знать: говорят ли они обо мне или о ком-то другом. 

Я почувствовал себя не в своей тарелке. Я много лет не был в этой части города. Я мельком глянул на свое отражение в витрине аптеки: шерстяное пальто, стильные туфли, серый костюм, красный галстук. Меня не волновало, что все провожают меня взглядами. В их глазах читался вопрос: "Что делает Мистер Белый Воротничок в этом захолустье?". Автобусная станция была битком набита людьми, и я с трудом "просочился" внутрь. 

Попав туда, я уже не мог выйти. Люди были как сельдь в бочке. Все пытались пробраться через зал к терминалу. Я протиснулся вперед. Всеми двигало любопытство, а мной двигало отчаяние. 

Когда я пробрался к окну, я увидел Его. Он стоял возле автобуса. От толпы Его отделяла только пара шагов. 

Он выглядел слишком обыденно. На нем был вельветовый пиджак с заплатками на локтях. Вполне приличные брюки. Без галстука. Каштановые волосы мягко обрамляли Его лицо. Хотя я не слышал Его голос, я видел Его лицо. Густые ресницы. Блеск в глазах и улыбка. Но когда Он смотрел на вас, то у вас появлялось ощущение праздника, Его присутствие озаряло вас словно солнце. И этим он так отличался от всех, кого я видел, что мне пришлось спросить у женщины, стоящей возле меня, Он ли это? 

"Это Он, — улыбнулась она, — это Иисус". 

Он обернулся, присел на минутку и встал с маленьким ребенком на руках. Он улыбнулся. Он обнял ребенка и поднял его высоко над собой. У него были крепкие руки труженика. Кто-то сказал мне, что Иисус вырос в Миссисипи, сын механика из Вероны. Он поставил малыша на пол и направился к выходу. 

Я знал, что если Он выйдет, то я уже не смогу до Него добраться. Я прижался к стеклу и начал протискиваться вдоль окна. Люди ворчали, но я все равно пробирался. 

К выходу мы добрались одновременно с Иисусом. Наши глаза встретились. У меня перехватило дыхание, я понял, что не придумал, что я Ему скажу. Я надеялся, что Он спросит у меня, может ли Он мне помочь. — "О, моя дочь больна и я подумал, что Ты мог бы помолиться...". 

Но все вышло совсем по-другому. Слова застряли у меня в горле. Я чувствовал, как мои глаза наполняются слезами, мой подбородок трясется и мои колени дрожат. 

— Это моя дочь, моя маленькая девочка.... Она очень больна. Можешь ли Ты прикоснуться к ней, чтобы она не умерла? 

Я пожалел о своих словах, как только их произнес. Если Он человек, значит, я попросил невозможного. Если же Он больше, чем человек, как посмел я просить об этом? 

Я не осмеливался поднять глаза. Мне было стыдно. 

Толпа в любой момент могла оттеснить меня от Иисуса. А я все не мог набраться храбрости и поднять голову. 

Я думаю, Он понял, что со мной происходит. И вот, что он сделал ради меня. 

Его пальцы коснулись моего подбородка. Он приподнял мое лицо, и встал передо мной на колени. Я посмотрел в Его глаза. Пристальный взгляд этого молодого проповедника обнял меня, старого пастора, словно руки старого друга. Тогда я понял, что уже встречал этого человека. Где-то я видел этот взгляд. Эти глаза были мне знакомы. 

— Отведи Меня к ней. 

Он взял меня под руки. Он помог мне встать. 

— Где твоя машина? 

— Машина? Здесь! 

Я схватил Его за руку и начал прокладывать путь через толпу. Это было непросто. Я мог позволить себе идти между людей не быстрее, чем если бы я пробирался через кукурузное поле. Люди смотрели на нас. Молодые матери хотели, чтобы их детей благословили. Пожилые люди с усталыми лицами хотели избавления от боли. 

Вдруг Его рука выскользнула из моей. Я остановился, обернулся и увидел Его: Он стоял и смотрел. Его внезапная остановка удивила толпу. Люди притихли. Я заметил, что лицо Иисуса побледнело. Он заговорил как будто сам с собой: 

— Кто-то прикоснулся ко мне. 

— Что? — удивился один человек из его окружения. 

— Кто-то прикоснулся ко Мне. 

Я подумал, что Он пошутил. Он медленно оглядывался, изучая каждое лицо. Я не мог понять: 

гневается Он или радуется. Хотя Он смотрел на незнакомых людей, Он понял что это она, как только увидел ее. 

— К Тебе прикоснулась я, — голос прозвучал возле меня. — Это я. Извините. 

Толпа расступилась, посреди "сцены" осталась стоять девушка. Она была худая, у нее был болезненный вид. Я мог обхватить большим и указательным пальцами ее запястья. Темнокожая. На голове сотни косичек. Она была без пальто. Ее руки были прижаты к груди, пальцы впились в острые локти — не столько от холода, сколько от страха. 

— Не бойся, — сказал Иисус, — Что произошло? 

— У меня СПИД. 

Кто-то возле меня закашлялся. Кто-то отпрянул назад. Иисус подошел к ней: 

— Расскажи Мне. 

Она посмотрела на Него, посмотрела на людей вокруг, помедлила и начала: 

— Я растратила все свои деньги. Врачи сказали, что моя смерть — вопрос времени. Мне больше некуда было идти. Но сейчас.... 

Она опустила глаза и улыбнулась. Она улыбнулась так, будто кто-то прошептал ей на ухо хорошую новость. 

Я посмотрел на Иисуса. Он тоже улыбался. Они стояли и смотрели друг на друга улыбаясь, словно знали общий секрет. 

И я снова увидел тот самый пристальный взгляд, который лишь мгновенье назад был устремлен на меня, и снова мне показалось, что я видел эти глаза. Где? Где я видел эти глаза? 

Я посмотрел на девушку. На мгновенье наши взгляды встретились. Мне захотелось ей что-то сказать. Я думаю, она почувствовала то же самое. Мы были такие разные, но этот момент объединил нас. Какой странной парой мы были. Она с ее костлявыми руками и полуночными любовниками; я со своими чистыми руками и проповедями. Я всю свою жизнь учил людей не быть такими как она. Она провела свою жизнь, избегая таких лицемеров, как я. Но сейчас, перед лицом врага, мы оба отчаянно надеялись, что этот деревенский проповедник завяжет узел на конце нашей веревки, чтобы мы могли ухватиться за нее. 

Иисус заговорил: 

— Твоя вера сделала это. А теперь иди и наслаждайся жизнью. 

Она даже не пыталась скрыть свою радость. Она улыбнулась, посмотрела на Иисуса, потом подпрыгнула и поцеловала Его в щеку. Люди засмеялась, Иисус покраснел от смущения, и она исчезла. 

Пока Иисус разговаривал с девушкой, сквозь толпу пробралось еще несколько человек. Они стояли возле меня и разговаривали. Когда я услышал их голоса, то узнал их. Это были люди из моей церкви. 

Один из них положил руку мне на плечо. 

— Больше не нужно беспокоить учителя, твоя дочь умерла. 

Эти слова пронзили меня словно стрелы, но Иисус прервал их: 

— Не бойся, просто доверяй Мне. 

Следующие несколько минут были как во сне. 

Мы пробились через толпу, прыгнули в машину и помчались в больницу. В приемном покое витала смерть. Члены церкви, соседи и друзья уже собрались. Кто-то не стесняясь плакал. Моя жена сидела в кресле, бледная и безмолвная. У нее были красные глаза. Ее руки дрожали, когда она вытирала слезы. 

Когда я вошел, люди начали утешать меня. Иисус прошел вперед и стал перед ними. Они замолчали и посмотрели на этого странника. 

— Почему вы плачете? — спросил Он. — Она не умерла, а только спит. 

Они были ошеломлены. Они были оскорблены. 

— Какой Ты бесчувственный! — закричал кто-то. — Кто ты такой? 

— Уберите отсюда этого шута! 

Но уходить — это последнее, что Он собирался делать. Иисус развернулся, и вот Он уже стоит в больничной палате перед моей дочкой. Он подал знак кое-кому из Своих учеников и нам. Мы вошли. Мы вместе стояли возле моей дочери. Ее лицо было пепельного цвета. Ее губы были сухие и неподвижные. Я дотронулся до ее руки. Она была холодна. 

Прежде чем я смог что-то сказать, на мою руку опустилась рука Иисуса. Он не сводил глаз с моей дочери, за исключением одного мгновенья. В этот момент Он взглянул на меня. Снова этот взгляд и эта сияющая улыбка. Он не мог не посмотреть, какую реакцию вызовет Его подарок. 

— Принцесса, — сказал Он мягко, почти шепотом, — вставай! 

Ее голова слегка повернулась, когда она услышала голос. Иисус стоял позади нее. Она всем корпусом подалась вперед. Ее глаза открылись. Она повернулась, поставила босые ноги на пол и встала. 

Никто не шелохнулся, пока мы с женой смотрели, как наша девочка идет к нам. Мы обнимали ее целую вечность. Половина присутствующих поверила, что это правда, а половина не стала дожидаться, чтобы узнать, правда ли это. Но это была правда. 

— Дайте ей что-то поесть, — сказал Иисус, улыбаясь. — Она, наверное, проголодалась. Потом он развернулся, чтобы уйти. Я прикоснулся к Его плечу. Весь мой вид говорил о том, что ради Него я готов на все. 

— Позволь мне оказать Тебе услугу. Я представлю Тебя нужным людям. Я сделаю так, чтобы Тебя пригласили проповедовать в нужные места. 

— Пусть это останется между нами, хорошо? — сказал Иисус. Он и Его три молчаливых друга вышли из комнаты. 

Через несколько недель после этих событий, я был все еще в недоумении. О, конечно же, я ликовал. Но моя радость была покрыта тайной. Всюду, куда бы я ни шел, я видел Его лицо. Его взгляд следовал за мной. Даже сейчас, когда я пишу это, я снова вижу Его. 

Голова слегка склонена. Под густыми ресницами — терпение. Его взгляд словно шепчет: "Иди сюда. У меня есть секрет". 

И только сейчас я понял, где я его видел. Я встречал его несколько раз. И я видел этот взгляд снова, у женщины больной раком, которую я навещал вчера. Лысая от химиотерапии. Темные круги под глазами. Тонкая кожа и худые руки. Она узнала меня, когда проснулась. Она даже не поздоровалась. Она просто подняла ресницы, из-под которых сверкнул тот же огонек и сказала: "Я готова, Уоллас. Я готова идти". 

Я видел этот взгляд на прошлой неделе, когда проповедовал на похоронах. Вдовец — человек с морщинистым лицом, седой, в очках с толстыми стеклами. Он не плакал, как все остальные. Я подошел, чтобы пожать его руку. 

— Не беспокойтесь обо мне, — сказал он. Его улыбка показалась мне знакомой. Он попросил меня нагнуться, чтобы сказать мне что-то на ухо. — Я знаю, где она. 

Сегодня утром я увидел это яснее. Несколько дней я никак не мог найти подходящий момент, чтобы спросить ее. А сегодня утром я решился. За завтраком мы были вдвоем, она ела свою кашу, я читал газету. Я повернулся к дочери: 

— Принцесса? 

— Да. 

— Как там было? 

— Что? 

— Пока тебя не было. Как там было? 

Она ничего не сказала. Она медленно отвернулась и посмотрела в окно. А когда она снова посмотрела на меня, у нее был тот же сверкающий взгляд. Она хотела что-то сказать, но передумала, а потом сказала: "Это секрет, папа. Секрет, который не описать словами". 

Там, где должна была быть боль, был мир. Уверенность посреди кризиса. Надежда победила отчаянье. Вот каким был тот взгляд, вот о чем он говорил. Это взгляд человека, знающего ответ на вопрос, который задается каждым смертным: "Последнее слово за смертью?" Я могу видеть, как Иисус подмигивает, когда отвечает: "Не в твоей жизни!"