Книжная полка

ГЛАВА 11  

ПРИДИ ДОМОЙ 

Англия. Девятнадцатый век. Рождество. В маленьком городке есть традиция — в сочельник все дети города получают подарки. Это праздник: сияющие улыбки детей, елка на площади, разноцветные коробки. В этом городке есть умственно отсталый человек, который из-за своей болезни часто становится жертвой жестоких шуток. Но в это Рождество шутка была особенно жестока. 

По мере того, как гора подарков становилась все меньше и меньше, его лицо все больше и больше выражало разочарование. Он слишком взрослый для подарка, но он об этом не знает. Его еще детской душе было больно о того, что все, кроме него, получают подарки. Но вот несколько мальчиков подошли к нему с подарком. Он оставался последним под деревом. Его глаза засияли, когда он увидел ярко упакованный сверток. Он был очень возбужден, когда развязывал ленты. Его пальцы спешили снять бумагу. Но когда он открыл коробку, его сердце сжалось. 

Она была пуста. 

Упаковка была привлекательной. Ленты на ней были разноцветные. Размеры были 

многообещающими. Но когда он заглянул внутрь, коробка оказалась пуста! Вы когда-нибудь были на его месте? 

Многие были. 

Молодая мать тихо плачет в подушку. Всю свою жизнь она мечтала о браке. "Если бы только у меня был дом. Если бы только у меня был муж и дом". 

Сейчас она замужем. Медовый месяц пролетел быстро. Туннель, который она прокопала из тюрьмы родительского дома, привел ее лишь в другую тюрьму. Ее земля Оз стала землей грязных подгузников, стиральной машинки и счетов. 

Она делит постель с мужем, которого не любит. Она прислушивается к ровному дыханию ребенка, которого не знает как воспитывать. И она чувствует, что ее молодость ускользает сквозь пальцы, словно песок. 

Бизнесмен среднего возраста сидит в роскошном офисе и смотрит через окно в никуда. Красная немецкая спортивная машина ждет его на стоянке. У него на пальце золотое кольцо, а в его бумажнике золотая карточка. Его имя выгравировано на латунной табличке, прибитой к двери из ореха. Его костюм сшит на заказ. Его ботинки изготовлены вручную. Его имя широко известно. 

Он должен быть счастлив. Он добился того, о чем мечтал, начиная путь по карьерной лестнице. Он получил все, что хотел, но сейчас ему это уже не нужно. Сейчас он на вершине лестницы, но он видит, что она привела его совсем не туда, где он хотел бы быть. 

Он оставил свою жену на обочине, в пыли в своих амбиции. Дети больше не называют его папой, у них теперь другой отец. У него есть все, что может предложить успех, но сейчас он готов променять это все на дом, где его любят и ждут. 

"Я пересчитал все трещины на потолке сотни раз". Голос задрожал, отчаянно пытаясь звучать твердо. "Они говорят, что я буду в этом гипсе шесть недель. Еще сказали, что мне повезло, что остался жив". 

Его голос едва слышен через кислородную маску. Кожа с его лба и носа содрана. 

"Они снова и снова спрашивали меня, что я помню. А я даже не помню, как попал в машину, тем более не помню, как ехал. Я пытался вспомнить. Я старался, как мог. Я думал и думал и снова пытался вспомнить. Похоже на то, что у меня будет теперь много времени, чтобы думать". 

Развлечения закончились. Все стихло. Погасли вспышки фотокамер. Ваши мечты сбываются, но вместо того, чтобы дать вам, наконец, спокойно заснуть, они держат вас в напряжении. Что вы будете делать, когда парад остановится? Когда ваши ошибки вымывают песочное основание из-под вашего будущего. Что вы будете делать? 

Вы можете обвинять мир. Вполне вероятно, что так поступил и блудный сын. 

Парень смотрел на свое отражение в грязной луже. Он задавал себе вопрос: "Неужели это я?" Погасший взгляд. Дерзкой усмешки как не бывало. Его бесшабашность сменилась трезвостью. 

Он упал в грязь лицом. 

Этого мало — остаться без друзей. Этого мало — быть израненным. Мало — заложить свое кольцо, плащ и даже туфли. Мало — часами бродить по улицам. Этого мало, чтобы измениться. 

Возможно, вы подумаете, что ночи на грязной соломе и долгие дни с ведром поросячьей еды изменили его сердце? 

Нет. Его изменило не это. Гордость сделана из камня. Сильные удары могут пообтесать этот камень, но нужен настоящий отбойный молоток реальности, чтобы сломать его. 

Он потерпел крах. Его первые дни лишений были полны негодования и обиды. Он злился на всех. Он обвинял всех. Его друзья вполне могли поручиться за него. Тем более его брат был просто обязан придти и поручиться за него. Его босс должен был его лучше кормить, а отец ни за что не должен был отпускать его из дома. 

Он считал, что все вокруг свиньи. 

У человека могут закончиться деньги, он может остаться без работы и друзей, но источник виноватых не иссякнет никогда. 

Иногда это родственники: 

"Если бы мои родители относились к моему воспитанию серьезнее ...". 

"Если бы мой муж не был таким эгоистом ...". 

"Если бы мои дети имели хоть какое-то уважение ко мне ...". "Если бы меня раньше приучили к горшку ...". 

Иногда виновата система: 

"Никто не может закончить эту школу хорошо!" 

"Если бы у меня были равные возможности с соперником, я бы получил повышение". 

"Здесь все куплено ". 

"У честного человека нет никаких шансов преуспеть в этом мире". 

Даже в церкви встречается подобное: 

"О, я посещал церковь, но знаете, с тех пор как я был в церкви в 1958 году, никто не зашел проведать меня." 

"О, эти люди! Толпа лицемеров!". 

"Я собираюсь вернуться в церковь. Как только я найду того, чьи доктрины безупречны, кто приглашает домой всех бездомных, кто кормит всех больных и направо и налево всех поощряет, тогда я вернусь". 

И в скором времени вы начинаете считать, что вы всегда правы, а все остальные — нет. Вы жертва, а весь мир — ваши враги. 

Следующее, что выбирают люди — это продолжение игры, но уже с другими правилами. 

У моей жены есть кузен по имени Роб. Роб — замечательный парень. Его доброе сердце и дружелюбная улыбка располагают к нему всех. Он тот человек, которому вы можете позвонить, когда не можете позвонить никому. 

Поэтому, когда девочкам-скаутам нужен кто-то, кто оденется в костюм Куки-Монстра — кому они звонят? Конечно, Робу. 

Но возникли кое-какие проблемы. Во-первых, никто не предполагал, что мероприятие так затянется. Во-вторых, Роб не знал, что маскарадный костюм будет таким большим. В-третьих, кто бы мог подумать, что очки Роба запотеют так сильно, что он не сможет видеть? В костюме было так жарко, что пока он сидел на подмостках, ожидая своего выступления, его очки запотели. Он не мог протереть их из-за того, что лапы героя, в которого он нарядился, были слишком большими, чтобы просунуть их в прорези для глаз. 

Он забеспокоился. В любую минуту его пригласят выступить, а он даже не видит, где находится сцена! 

Он попросил, чтобы ему помогли, но маскарадный костюм был слишком толстым и его вопль не услышали. 

Он начал размахивать руками. Но все, что он услышал в ответ — это радостный и восторженный визг детей. Они думали, что он машет им! 

Когда я услышал эту историю я посмеялся,... а потом вздохнул. Это было так знакомо. Вопль о помощи из-под маски. Страх, спрятанный за нарисованной улыбкой. Признаки отчаянья принимают за проявления радости. 

Разве это не наш мир? Мы скрываем правду, с тех пор как Ева спрятала наготу Адама за фиговыми листьями. 

И с каждым поколением мы скрываем ее все лучше. 

Произведениям Микеланджело далеко до шедевра, который создает лысеющий мужчина из нескольких прядей своих волос, чтобы создать видимость густой шевелюры. Гудини был бы восхищен нашим умением втиснуть дровосека в балетное трико. 

Мы мастера лицемерия. Мы приобретаем машины, чтобы самоутвердится. Покупаем джинсы ради имиджа. Мы учимся хорошим манерам, чтобы скрыть свое происхождение. Наши достижения оцениваются высоко, но люди сами по себе ничего не стоят. 

Мы стараемся не замечать боль. И со временем мы теряем свое настоящее "я". 

Индейцы говорили, что в каждом сердце есть нож. Когда сердце лжет, этот нож поворачивается, как минутная стрелка на часах. И чем больше сердце лжет, тем быстрее поворачивается нож. Когда нож описывает полный круг, боль исчезает — сердца больше нет. 

Парень в свинарнике мог бы решить остаться на маскараде и делать вид, что все хорошо. Нож лжи мог бы вырезать его совесть до тех пор, пока бы боль не исчезла. Он мог поступить, как поступают миллионы. Он мог продолжать жить в свинарнике и представлять себе, что живет в замке. Но он так не сделал. 

Что-то подсказало ему, это момент истины. Он посмотрел в воду. Лицо, которое он увидел, было отталкивающим: грязным и распухшим. Он отвел взгляд. "Не думай об этом. Ты не хуже других. Завтра все будет лучше". 

Лживые слова ласкали его слух. 

Всегда находятся люди, готовые поверить лжи. "Нет, не сейчас. С меня хватит", — пробурчал он. И он снова посмотрел на свое отражение. 

"Как низко я пал!" — его первые правдивые слова. Он стал рассматривать в отражении свои глаза и вспомнил об отце: "Мне всегда говорили, что у меня твои глаза". Тут сын вспомнил боль во взгляде отца, когда он сказал ему, что уходит. 

"Как же я ранил тебя...". 

Словно стрела пронзила сердце юноши. 

В лужу упала слеза, за ней другая. Потом еще одна. Плотина рухнула. Он закрыл свое лицо грязными ладонями и слезы полились ручьем, прямо из сердца. 

С мокрым от слез лицом он сидел у лужи. Впервые за все это время он подумал о доме. Воспоминания согрели его. Воспоминания о смехе за обеденным столом. Воспоминания о теплой постели. Воспоминания о вечерах, когда они с отцом, сидя на пороге, слушали убаюкивающее пение сверчков. 

"Отец". Он произнес это слово вслух, глядя на свое отражение. 

"Говорили, что я похож на тебя. А сейчас ты бы даже не узнал меня. Как я мог все это потерять?" Он встал и пошел. 

Дорога домой показалась ему длиннее чем тогда, когда он шел по ней в последний раз. Тогда он шел с высоко поднятой головой и не смотрел по сторонам: ведь он такой стильный. А сейчас он не смотрел на людей, потому что от него воняло, его одежда была рваной, волосы — взлохмачены, ноги — грязны. Но его это не волновало, потому что впервые в жизни его совесть была чиста. 

Он шел домой. Он шел домой другим. Уже не требуя то, что ему принадлежит, он был согласен на все. "Дай мне" превратилось в "помоги мне", и его бунт сменился покаянием. 

Он пришел, прося все, и ничего не имея взамен. Он не имел денег. Он не имел оправдания. Он не имел представления, как сильно его отец тосковал о нем. Он не мог представить, что его отец сотни раз стоял у ворот, ожидая его, улучив минутку между ежедневными делами. Юноша не мог представить, что сотни раз беспокойный сон его отца прерывался, и среди ночи отец шел в комнату сына и сидел на его постели. Сын ни за что не поверил бы, что его отец часами сидел на пороге у пустого кресла-качалки, высматривая и всем сердцем желая увидеть знакомую фигуру, походку, лицо. 

Когда паренек оказался у поворота, за которым был его дом, он еще раз повторил про себя слова, которые собирался сказать: 

"Отец, я согрешил против неба и против тебя". Он подошел к воротам и взялся за ручку. Он уже повернул ее, но вдруг остановился. Внезапно его идея вернуться домой показалась ему глупой. "Что толку?" — задал он себе вопрос. "Какие у меня шансы?" Он опустил голову и развернулся, чтобы уйти. 

Вдруг он услышал шаги: шлеп, шлеп, шлеп — сандалии. Кто-то бежал. Сын не оглянулся, чтобы посмотреть кто это. Скорее всего, это слуга бежит, чтобы прогнать меня, или моему старшему брату интересно, что это я делаю дома. Он ускорил шаг. 

Но голос, который он услышал, не принадлежал ни слуге, ни брату, это был голос его отца. "Сын!" 

"Папа?" 

Сын развернулся, чтобы открыть ворота, но отец опередил его. Сын увидел отца... На щеках отца блестели слезы, а руки распахнулись от востока до запада, приглашая сына вернуться домой. 

"Отец, я согрешил". Слова затихли, когда юноша уткнулся лицом в плечо отца. 

Двое плачут. Целую вечность стояли они обнявшись. Слова были не нужны. В ответ на покаяние было дано прощение. 

Сын вернулся домой. 

Если бы я мог изобразить эту сцену, то, прежде всего, я нарисовал бы простертые руки отца. Да, из его глаз текут слезы, улыбка сияет, но его руки зовут нас домой. Представьте эти руки: сильные пальцы, мозолистые ладони. Руки распахнутые, как широкие ворота, не оставляющие вам никакого другого выбора, кроме как войти. 

Интересно, когда Иисус рассказывал эту притчу о любящем отце, использовал ли он руки? Когда он дошел до этого момента истории, распахнул ли он руки, чтобы проиллюстрировать его? 

Догадался ли Он о мыслях тех слушателей, кто думал: "Я не смогу пойти домой, даже после этой жизни"? Видел ли он домохозяйку, опустившую взгляд, или бизнесмена, покачивающего своей головой и говорящего: "Я не могу начать сначала. Я слишком все запустил"? Распахнул ли Он руки пошире, говоря: "Да. Да, ты можешь. Ты можешь вернуться домой"? 

Сделал ли он это, я не знаю. Но я знаю, что он сделал потом, Он распростер свои руки так сильно, как только смог. Он распахнул Свои объятия до боли широко. И чтобы доказать, что эти руки всегда будут раскрыты, Он позволил прибить их гвоздями. И раны от гвоздей на этих руках — по сей день.