Ключ

К содержанию

Глава 29

=========== Заключение ===========

Все люди — сумасшедшие. Они способны делать все, что угодно и когда угодно, и только Бог поможет тому, кто доискивается причин.

«Мать Тьма». Курт Воннегут

В воскресный сентябрьский день в парке Багатель было многолюдно. По тенистым аллеям неторопливо прогуливались парочки, дети с упоением играли на площадке и большая толпа народа традиционно собралась у разноцветного фургончика с мороженым. Молодая пара, неторопливо продвигающаяся вглубь парка, не сильно отличалась от других таких же супружеских пар, вышедших на воскресную прогулку. Бородатый молодой человек, пожалуй, слегка худой и измученный, в пальто, явно на размер больше, аккуратно катил перед собой коляску с мирно спящим розовощёким малышом. Женщина в светлом плаще, с копной тёмных длинных волос, не спеша шла рядом. Они молчали и внимательно высматривали свободную лавочку, чтобы присесть и передохну́ть. Им повезло и они остановились рядом с пустой скамейкой в тени большого платана. Мужчина аккуратно припарковал коляску рядом с лавочкой и, дважды проверив, стоит ли транспортное средство на ручном тормозе, сел на деревянное сиденье. Он вздохнул и прикрыл глаза, подставляя лицо одинокому лучу осеннего солнца, что сумел пробиться сквозь ещё плотную листву. Женщина молча сидела рядом с ним, не решаясь нарушить минуты покоя. Время шло. Наконец, мужчина вздохнул, открывая глаза, и тут же поймал обеспокоенный взгляд супруги.

— Расскажи, — попросила она, прекрасно зная, что он понял, о чём она говорит. — Поделись и тебе станет легче.

Он посмотрел на неё и слабо улыбнулся одним уголком рта. Потом кивнул, прочистил горло и начал рассказ, смотря куда-то перед собой.

***

— Как ты думаешь, зачем людям вера в Бога? — И не дожидаясь ответа от задумавшейся над вопросом супруги, продолжил: — Костыль для нравственности или возможность получить индульгенцию для успокоения? В каждом из нас живет собственный Бог — совесть. Так, может, это способ успокоить её? Совершить любой поступок, помолиться, перекреститься и продолжать жить дальше как ни в чём не бывало? Тогда в моем случае лучше остаться атеистом. А для церковников? Получив преференции, они рассчитывают договориться с Творцом напрямую? И куда ведет вера, если в среде ярых католиков не нашлось ни одного неравнодушного человека, способного помочь двум одарённым мальчикам? Сейчас все объясню...

Неизвестно, кто был настоящим отцом Анжело и Лоренцо Бертолини — Мария Мондельянни унесла эту тайну в могилу. Конечно же, он не был ангелом, как уверяла слишком впечатлительная женщина, разумнее предположить, что Мария сильно приукрасила действительность, выражая подобными словами отношение к себе и питая к своему избраннику сильные чувства. Тем не менее ясно одно, это был человек невероятно талантливый и одарённый. Иначе как объяснить тот факт, что оба его сына обладали уникальными музыкальными способностями? Это быстро понял тщеславный учитель музыки Алессандро Бертолини. Он женился на Марии и официально усыновил их. Талант детей проявлялся по-разному. Старший — Лоренцо — обладал красивым «ангельским» голосом. Именно на этот голос и сделал ставку Алессандро, лелея надежду воплотить в действительность дело всей своей жизни — хор мальчиков церкви Святого Бенедикта — лучший итальянский хор. Он хотел, чтобы его приезжали послушать изо всех точек земного шара, как приезжают послушать хор монастыря Монсеррат или хор Либера. Талант же Анжело до поры до времени оставался загадкой даже для самого Алессандро — мальчику на момент бракосочетания Алессандро и Марии было всего два года. Спустя три года после женитьбы мать мальчиков умерла при загадочных обстоятельствах, а Алессандро остался единственным законным опекуном детей, получив их обоих в своё полное распоряжение. Вскоре после смерти жены он был посвящён в сан и получил пост настоятеля церкви Святого Бенедикта, в котором и выступал хор. С тех пор он посвятил всё своё время и силы на его развитие, проводя все дни напролет в бесконечных репетициях. Но своенравный Энцо Бертолини не был лёгким и пластичным материалом в руках Алессандро. Мальчик был непослушным и вспыльчивым ребёнком. И всё бы было ничего, если бы речь шла только о музыке, но со временем мальчик стал замечать за отчимом странное внимание, совсем не похожее на внимание отца к сыну. Энцо был невероятно красивым ребенком, и Алессандро день за днем всё сильнее впадал в безумие. И вот, когда мальчику едва исполнилось двенадцать, Алессандро первый раз пришел к Лоренцо в спальню ночью. Репутация хулигана и вруна послужила мальчику плохую службу, а, скорее всего, взрослые попросту не захотели ввязываться в скандал, направленный против одного из самых уважаемых горожан. И в результате, вместо поддержки и защиты, Энцо попросту обвинили во лжи и бросили на произвол судьбы. Не выдержав издевательств, Лоренцо сбежал из дома отчима, строго-настрого наказав младшему брату запирать дверь перед сном и не расставаться с ключом от своей комнаты ни при каких обстоятельствах. Перепуганный малыш исполнил всё в точности и сохранил ключ. Он продолжал хранить его даже повзрослев, как амулет от злых сил, со временем став по-настоящему зависимым от обыкновенного куска железа.

После побега Лоренцо Алессандро пришёл в ярость — реакция странная для родителя, но понятная в данной ситуации, учитывая, что Алессандро лишился и лучшего солиста и любимой услады. Священник самолично уничтожил все напоминания о Лоренцо и велел семилетнему Анжело забыть брата навсегда, объяснив, что тот попросту для них умер. Запрещено было даже упоминать имя старшего брата. Он был вычеркнут из жизни Анжело навсегда — впечатлительный ребенок понял все буквально — психика странный инструмент. Всё свое внимание после побега старшего пасынка Алессандро обратил на Анжело, проявившего к тому времени незаурядные таланты в сочинительстве и игре на различных музыкальных инструментах. Алессандро стал посвящать мальчику всё своё время и, как и с первым ребёнком, вскоре стал проявлять к нему интерес того же рода, что и в ситуации с Лоренцо. И чем старше становился Анжело, тем больше возрастал интерес отчима. Но в этот раз всё происходило намного быстрее. Алессандро уже имел опыт, отточенный на предыдущем ребенке, а главное — его сжигало голодное тёмное пламя желания, что разгоралось в нем всё сильнее, пожирая душу и заставляя торопить события. Маленький мальчик понимал, что что-то идёт не так и виной тому его меняющееся тело. Он видел, что чем старше становится, тем больше ласк, совсем уж нескромного характера, дарит ему Алессандро. Ребёнок сделал соответствующие выводы и у него появилось стойкое нежелание взрослеть. На подсознательном уровне мальчик решил остаться ребенком как можно дольше. Неизвестно, пытался ли маленький Анжело рассказать взрослым, но снова ситуация осталась без должного внимания. Мучения продолжались два года. Освобождение же пришло неожиданно. Однажды Алессандро взял сына с собой на смотровую площадку колокольни. Падре любил это место и часто наведывался туда. То, что произошло наверху между Анжело и Алессандро, в дальнейшем осталось тайной. Не исключено, церковник действительно подскользнулся и упал сверху. Но, возможно, ребенку каким-то образом удалось привлечь внимание отчима к чему-то на земле и тот перегнулся через перила, ему оставалось лишь оторвать ноги мужчины от поверхности. Впрочем, это лишь домыслы. Если это и так, вряд ли он планировал это заранее. Скорее всего, идея пришла к нему в голову спонтанно уже там, наверху. Дальнейшее произошло само собой. Алессандро Бертолини пролетел вниз семьдесят два метра и его череп треснул, как переспелый арбуз, едва коснувшись каменной мостовой, прямо на глазах прихожан, собиравшихся на мессу.

Страшную смерть настоятеля списали на несчастный случай. Ребёнка отвезли в приют монастыря Санта-Мария-делла-Грацие. Мать-настоятельница если и узнала, как всё было на самом деле, то сохранила тайну ребёнка, как сохранила бы тайну исповеди. Она понимала, он не такой, как все. Она не могла не видеть, какой непоправимый урон нанесен психике ребёнка. Как ему не хочется взрослеть, как он пытается стать кем-то ещё, как закрывается в своей скорлупе и покидает её, лишь когда занимается музыкой. По свидетельству сестры Виттории, однажды Ан­на-Ма­рия застала его перед зеркалом с карандашом в руке. Один глаз ребёнка был густо подведен.

— Что ты делаешь, милый? — спросила она его мягко.

— Мне не нравится это лицо, — серьезно ответил подросток, заставив монахиню вздрогнуть. — Я хочу нарисовать другое.

Тогда она пообещала Господу сделать все, чтобы вытащить необычного ребенка из глубины его личного ада, и попыталась окружить его теплом и заботой. Настоятельница полюбила Анжело так, как любила бы собственного сына, которого у неё никогда не было. Она создала ему все условия для занятий и поощряла в нём любовь к музицированию как могла. Музыка стала для мальчика настоящим спасением и терапией, и с большой долей вероятности можно сказать, что годы, проведённые в монастыре, стали для Анжело по-настоящему счастливыми, постепенно стерев и вытеснив ужасные воспоминания детства. Когда, повзрослев, Бертолини изъявил желание остаться в монастыре и продолжить работу в угоду Господу Богу, настоятельница не имела ничего против. Шли годы и всё бы было хорошо. Но однажды случилось непредвиденное. Анжело пришел к матушке с горящими глазами и рассказал о французском продюсере, который обещал дать ему возможность петь на настоящей сцене. А на следующее утро и сам продюсер Ксавье Седу явился к ней для личной беседы. Настоятельница была против. Ей не нравилась эта идея. Но затем ей пришла в голову мысль, что, пожалуй, это не её дело и она лишает Анжело шанса прожить его собственную жизнь, сделав свои собственные ошибки. Молодой человек так сильно хотел этого. У него так ярко горели глаза. И, скрепя сердце, матушка приняла решение его отпустить. И всё же она рассказала продюсеру всё, что знала о своём подопечном. О своих предположениях о его тяжелом детстве, о травмированной психике, о странностях в поведении. Она хотела объяснить ему, что Анжело не такой, как все, и никогда таким не будет. Продюсер помрачнел и обещал подумать. Она надеялась, что он не вернётся. Но он всё же принял решение забрать молодого музыканта в Париж, так велико было его желание нажиться на уникальном таланте необычного молодого человека. Единственное, что могла сделать мать-настоятельница напоследок — взять с Седу обещание, что он будет беречь её мальчика. Он клятвенно пообещал сделать всё, как она просит, и даже поцеловал распятие по её настоянию. И, естественно, обманул её, забыв про всё, едва переступил порог монастыря. Мать-настоятельница же после их отъезда самолично уничтожила документы из дела Анжело, где были зафиксированы обстоятельства, при которых мальчик попал монастырь: копию отчёта констебля, выезжавшего на место смерти Алессандро, рапорт социального работника, беседовавшего с мальчиком, и некоторые пометки, сделанные при обязательной беседе со штатным психологом. Лишь несколько фотографий остались при ней, да и то по чистой случайности. А много лет спустя она и вовсе приняла обет молчания, унеся с собой в могилу тайну Ангела.

А меж тем Лоренцо Бертолини, превратившись в Тома Диалло и пройдя все тяжкие, наконец завязал с криминальным прошлым. Он перепробовал множество разных профессий и даже чуть не женился, но что-то не давало ему жить спокойно. Наверное, муки совести за то, что бросил на произвол судьбы младшего брата. Как бы то ни было, в один прекрасный день Тома отправился в Италию, в монастырь Санта-Мария-делла-Грацие, чтобы попытаться выяснить, что стало с младшим братом. Там он с удивлением узнал, что разминулся с Анжело буквально на полгода. Он поговорил с матерью-настоятельницей и выяснил, куда направился Ангел. Теперь путь Тома Диалло лежал в Париж.

Там, как известно, Тома быстро напал на след брата, однако в последнюю минуту замешкался. Он не виделся с Анжело много лет и фактически бросил его на произвол судьбы. Он не знал, как тот отреагирует на внезапное появление. Тома — человек, чья собственная судьба не сложилась и который так и не смог завести ни семью ни детей, вдруг страшно испугался, что Анжело его не примет. Он вспомнил обещание, данное младшему брату в ночь побега, и то, как нарушил его. Он не знал, как поступил с младшим сыном отчим, настоятельница ничего не рассказала, а спросить он не решился. Но шестое чувство подсказывало, что Анжело хлебнул горя после его отъезда. Тома тянул с визитом к Ангелу и придумывал себе оправдания день за днем, чтобы снова отложить личную встречу. Со временем он убедил себя, что Анжело будет совсем не рад увидеться с ним. Но ему хотелось искупить свою вину и он не придумал ничего лучше, чем стать для брата тайным защитником, взяв на себя роль ангела-хранителя. Тома убедил себя, что единственный путь искупить свою вину перед младшим братом за события прошлого, это защищать его от возможных проблем в будущем. Он устроился личным водителем к Ксавье Седу и стал наблюдать. И, как человек настроенный решительно и рвущийся в бой, он очень скоро нашёл проблему. Впрочем, нашёл её не там — а точнее, правильно определил сам источник проблемы, но не разобрался в сути ситуации. Тома правильно понял, что угроза для Ангела исходит от продюсера, записав его в главные враги, но его подозрения сводились к ориентации Седу. Тома решил, что Ксавье или домогается Анжело, или удачно маскирует свой интерес, но обязательно проявит его в будущем. Тома зорко наблюдал за продюсером, благо его статус позволял ему быть в непосредственной близости к тому и при этом оставаться незамеченным. Кому придет в голову обращать внимание на скромного водителя? Тома смотрел, слушал, запоминал и подмечал детали. У Тома Диалло было множество полезных навыков, в частности, в бытность своей молодости он успел поработать инструктором по альпинизму. Со временем он научился наблюдать за продюсером и в те минуты, когда тот оставался один в своей квартире на бульваре Сен-Жермен. Тома после работы отгонял машину за несколько кварталов, а сам возвращался к дому продюсера пешком и, без труда взобравшись по заднему фасаду на четвертый этаж, наблюдал за Седу из окна. Продюсер не мог не чувствовать какое-то движение вокруг себя, пару раз заметил блед­ное ли­цо за ок­ном, но ничего конкретного не выяснил. Он списал всё на возраст и расшатанные нервы, передвинул стол в кабинете, стал запираться на десять замков и получил диагноз паранойя и рецепт на успокоительное.

В ночь убийства Тома, высадивший Ксавье и Анжело у подъезда дома на бульваре Сен-Жермен, сделал то, что проделывал до этого много раз. Отогнал машину в ближайший тихий переулок и вернулся к дому пешком. Без особого труда взобрался по заднему фасаду, не оснащенному камерами, на третий этаж и заглянул в кабинет Седу. Но когда он прибыл на место своего наблюдения, было уже поздно. Именно в этот момент психика Анжело, измученная лекарствами, хронической усталостью и алкоголем, дала сбой. Само собой разумеется, был какой-то спусковой крючок, который заставил тщедушного Ангела наброситься на продюсера. И последнее, что помнил музыкант перед тем, как впасть в состояние безумства, была фраза Седу о том, что Анжело должен быть ему благодарен. Именно эту фразу, по заверению Тома Диалло, чаще других повторял Алессандро. «Я сделаю тебя знаменитым. Ты должен быть благодарен мне». Видимо, именно эту фразу слышал день за днем и маленький Анжело. И именно эти слова сказал тот вечер Ксавье Седу, понятия не имея, что они окажутся для него смертельно опасными. Как бы то ни было, Анжело в ярости схватил со стены первое, что подвернулось под руку, и стал хаотично наносить Седу удары. Думаю, Ксавье именно тогда, пытаясь защититься, случайно сорвал с шеи Ангела ключ. Тот самый ключ, который молодой человек пронёс через всю свою жизнь.

***

Франсуа перевел дух и уставился прямо перед собой. В этот момент Тамара тронула его за плечо. Морель вздрогнул и повернулся к ней. Она одними глазами показала на фигуру, приближающуюся к ним с другого конца аллеи. Широкоплечий мужчина передвигался с усилием, придерживая рукой бок. Видно было, что эта прогулка даётся ему с трудом. Франсуа поспешно вскочил со скамьи и ринулся ему навстречу. Его первым порывом было обнять Баселя, но он замешкался, помня про ранение.

— Ладно, давай, — буркнул Ромм, — только аккуратней.

Франсуа улыбнулся и легко похлопал Баселя по плечу.

— Жутко выглядишь, дружище, — проворчал бывший напарник и повернулся к супруге следователя. — Тамара, ты не против, если этот олух угостит меня пивом? Он мне должен.

Тамара улыбнулась, кивнула и меньше чем через пять минут друзья уже сидели за столиком в тени полосатого зонтика и потягивали ледяной лагер.

— Как в конторе? — поинтересовался Франсуа. Басель беспечно махнул рукой.

— Солюс вроде всё уладил. У старика просто дипломатический дар, — он закинул в рот пару орешков, — расследования в отношении тебя о превышении должностных полномочий не будет.

Морель кивнул, понимая, что вместо радости и облегчения не испытывает ровным счетом ничего.

— А что с Ангелом? — спросил он с деланным безразличием.

— Его вчера выписали, — не удивился вопросу алжирец. — Ему, конечно, предстоит долгая реабилитация, но его жизни нечего не угрожает и, кроме того, я добился, чтобы ему вернули ключ. Все, как ты просил.

Франсуа задумчиво кивнул и сделал глоток пива.

— Когда суд? — поинтересовался он, глядя в сторону.

— Сначала судебно-психологическая экспертиза, — хмыкнул Басель, — будут рассматривать вопрос о его вменяемости. А там посмотрим.

Бывший детектив снова кивнул и отпил из своего стакана.

— Ты знаешь, он ведь просто защищался, — проговорил Морель задумчиво. — Думаю, в первый раз он совершил убийство в возрасте девяти лет, когда столкнул отчима с колокольни. Вероятно, именно это и сказала мать-настоятельница Седу при личной встрече. И когда произошло убийство самого Квасье, она, видимо, вспомнила о том, при каких обстоятельствах погиб Алессандро, и поняла, что Анжело сделал это во второй раз. Мог сделать. Она любила его всей душой, но не могла пойти против заповедей божьих. Именно об этом она хотела предупредить меня. Именно до этого мне предстояло докопаться, но я был так увлечен идеей, что Ангел стал жертвой обстоятельств, что не мог мыслить рационально. Много лет спустя с Седу всё повторилось один в один. Образ человека, который обещал беречь его и опекать, а на деле обрёк на муки. Анжело искренне любил Ксавье, справедливо полагая, что без него он не смог бы творить ту музыку, которую ему хотелось. Но в вечер убийства образ отчима и образ продюсера наложился один на другой. А не вовремя сказанная фраза Седу послужила катализатором. А Анжело оказался гораздо сильнее, чем все думали. И совсем не тем человеком, за которого я его принял, — закончил он тихо.

— Что плохого в том, что ты хотел защитить его? — Басель старательно смотрел в сторону. — Ты не защищал плохого человека. Ты не защищал хорошего человека. Ты просто защищал человека, который может быть и хорошим и плохим. Вот так. Одновременно. Как и все мы.

— Я не должен был защищать, Басель, — безлико произнёс Франсуа, — я должен был докопаться до истины.

Друзья надолго замолчали. Наконец, Ромм, вспомнив что-то, спросил:

— Кстати, а почему ты поехал к Тома из аэропорта? Мы же договорились встретиться в конторе?

— Я уже в самолете понял, какого дурака свалял, посылая тебя к подозреваемому без всякой информации. Тома при беседе виртуозно врал мне, глядя в глаза, я решил, что от него можно ожидать что угодно.

Басель согласно кивнул.

— Мы его уже пробили. Он здорово наследил в Бельгии. Там целый набор: и торговля наркотиками, и причастность к нескольким убийствам. На пожизненное тянет. Терять ему было особо нечего.

— Этого следовало ожидать, — сказал Франсуа. — Вот только догадаться мне об этом требовалось раньше. Как только я на него вышел. Но у меня так свербело в заднице оправдать Ангела, что я даже не подумал, в какую опасность тебя втягиваю.

— Как ты на него вышел? — поболтал пиво в стакане Басель.

Морель в ответ лишь повёл плечами.

— Простая догадка, в общем-то. Когда мы разговаривали в конторе, я услышал акцент, но не понял какой. Тома сказал, что он приехал из Бельгии. Потом он обронил, что занимался альпинизмом — полезный навык для того, чтобы взобраться по фасаду и подглядывать в окно — не находишь? Да и потом, было какое-то неуловимое сходство с детской фотографией, но наверняка в этом я себя просто убедил. Анжело вот, например, его не узнал — столько лет прошло, хотя, полагаю, в его случае дело в другом — Алессандро сделал все, чтобы младший брат забыл старшего. Как бы то ни было, когда эта идея пришла мне в голову, я первым делом полез в интернет искать информацию о водителе Седу. Я хотел показать фото сестре Виттории — вдруг повезет и она опознает мужчину, который разыскивал Анжело буквально через полгода после его отъезда из монастыря — и ничего. То есть, вообще, понимаешь? Никаких следов. Нужно очень хорошо постараться, чтобы не оставить свой след в век глобальной паутины. Это значило, человек очень постарался, чтобы остаться в тени. Вопрос — зачем? Пришлось звонить тебе и подключать Жюли Лернон. Именно по фотографии из личного дела водителя, которое Жюли добыла в отделе кадров, сестра Виттория и опознала посетителя, интересовавшегося судьбой Анжело. А дальше оставалось только сложить два плюс два.

Молчание снова повисло между ними, как плотная завеса.

— Уже месяц прошел, Франсуа, — напомнил ему Басель, наконец, — когда собираешься возвращаться?

Морель медленно покачал головой и лишь потом озвучил своей жест.

— Никогда.

Ромм набрал в грудь воздуха, чтобы что-то возразить, но, внимательно посмотрев на Франсуа, передумал и промолчал. Они снова замолчали, забыв про своё пиво.

— Ты хороший следователь, Франсуа Морель, — прервал наконец молчание Басель, — подумай, прежде чем совершать необдуманные поступки.

— Я уже всё обдумал, — устало отозвался бывший детектив. — У меня есть сын, которому нужен отец. И я больше не хочу решать свои проблемы, прикрываясь идеей, что я помогаю кому-то еще. Я позволил простой симпатии к подозреваемому развалить дело, над которым трудилось полконторы. Я подставил под удар Солюса. Я подверг смертельной опасности тебя. Я позволил себе довериться чувствам, наплевав при этом на элементарную логику. Я сам убедил себя, что Ангел не виновен, хотя все факты говорили обратное. Так какой же из меня следователь? — Морель покачал головой. — Мне нужно разобраться в себе. Встретиться со своим прошлым. Принять свое настоящее. На это нужно время.

— И чем же ты собираешься заняться теперь? — спросил лейтенант, задумчиво кивнув.

Франсуа улыбнулся и пожал плечами.

— Пока не решил. Может, книгу напишу. Вон какой сюжет пропадает.

Басель в несколько глотков допил свое пиво и поднялся.

— Ну, не пропадай. Захочешь приключений на свою жопу, добро пожаловать обратно в контору. Думаю, Солюс тебя примет с распростертыми объятиями. Давно подозреваю, что старик мазохист.

Ромм махнул рукой на прощанье и двинулся по направлению к выходу из парка. Франсуа смотрел ему вслед до тех пор, пока полицейский не скрылся из виду в толпе праздношатающейся публики. Тогда Морель допил свое пиво и, сунув под бокал купюру, встал со своего места. Он помедлил несколько секунд, разыскивая глазами жену и сына. Найдя их, поднял вверх правую руку, привлекая внимание Тамары, и направился ей навстречу. Левую руку он держал в кармане пальто, уже привычно сжимая в кулаке тяжелый железный ключ.

К содержанию