Кемализм принудительный и добровольный

Доктор Эсра Озюрек из Лондонской школы экономики еще в 2006 году написала отличную книгу "Ностальгия по модерну". В книге она анализирует, как турецкие граждане проявляют ностальгию по секуляристской, модернистской и националистической основе Турецкой Республики.

Основываясь на своих этнографических исследованиях в Стамбуле и Анкаре в конце 1990-х годов, Озюрек описывает, как простые граждане Турции демонстрируют свою приверженность кемализму в том, как они организовывают свое внутреннее пространство, украшают стены, рассказывают свои жизненные истории, интерпретируют политические события. Она изучает недавний интерес к частной жизни первого поколения республики, размышляет о нескольких частных музейных выставках, посвященных ранней Республике, и рассматривает распространение в домах и компаниях портретов Ататюрка, самого мощного символа светского турецкого государство. Также она исследует организацию празднований 1998 года, посвященных 75-летию республики.

Книга рекомендуется всем, кто интересуется Турцией, но я хотел бы сейчас отметить один заинтересовавший меня момент. Эсра Озюрек пишет о том, как в 1990-е начинается повсеместное распространение исламской визуальности, исламский характер Турции все более бросается в глаза - через аяты Корана, изображения мечетей и тюрбе, вид женщин в хиджабах и мужчин с бородами и в широких штанах, и т.д. В ответ, начинается неожиданный всплеск культа Кемаля и ранней республики. Кемаля и кемализма визуально становится тоже больше, и что очень важно, как отмечает Озюрек, культ Кемаля больше не ограничивает монументальным визуальным рядом, то есть огромными портретами и статуями. Именно в это время происходит "миниатюризация" кемализма, культ становится более личным для миллионов кемалистов, что выражается в массовом появлении маленьких изображений Кемаля, которые, к тому же, все чаще начинают изображать его в непринужденной менее суровой манере - например, играющим с детьми. Что особенно интересно - то как этот новый всплеск кемализма отличался от прежней государственной кампании по навязыванию культа Кемаля. Об этом Озюрек пишет в главе о принудительном и добровольном видах кемализма:

"Кемалистские граждане, с которыми я общалась часто сравнивали недавний волюнтаризм в посвящении себя кемализму с принудительной ататюркистской кампанией трехлетнего военного правления между 1980 и 1983 г.г. Подчеркивая разницу, они часто говорили о потребительском интересе в ататюркистской параферналия, а значит и кемалистской идеологии, как начатом независимыми людьми без вмешательства государства. Они определяли новый интерес как подлинный, добровольный, и искренний, в отличие от прежнего навязанного и искусственного интереса в лидере. Даже самые преданные кемалисты соглашались, что ранняя ататюркистская кампания военного режима после переворота 1980 года была "преувеличена" и оттолкнула многих граждан от его идеологии.

Перевороту 1980 года, о котором говорили кемалисты, предшествовало десятилетие политического застоя в парламенте, общественного насилия и экономического кризиса. 12 сентября 1980 года турецкая армия вмешалась в политический процесс и распустила парламент, который был не способен контролировать политическую ситуацию в стране. Военные применили строгие меры по деполитизации и экономической реструктуризации. Хунта использовала Ататюрка как свой главный символ, чтобы скрепить разделенную нацию и восстановить авторитет государства. Для людей, с которыми я говорила, самый явный контраст между ататюркистской кампанией ранних 1980-х и поздних 1990-х, почти спустя 20 лет, заключался в том, что первая была навязана государством, тогда как вторая была запущена гражданами и потребителями. Тридцатипятилетний администратор в частной школе в Стамбуле, которого я буду звать Синан, сравнивал две кампании, когда я спросила его мнение о новом интересе к Ататюрку:

"После переворота 1980 они навязывали Ататюрка всем. Я помню, как солдаты принесли десятки портретов Ататюрка в магазин моего отца по продаже электротоваров. Все хозяева магазинов в торговом центре повесили их, потому что были обязаны это сделать, но им было все равно. Мой отец повесил одного у себя на прилавке. Он даже не сделал для него рамку, просто прикрепил скотчем. Другие портреты желтели где-то в углу."

Он продолжил:

"В 1980 году армия усердно работала, но не смогла достичь того, что происходит сейчас по свободной воле людей. Сейчас люди спешат купить портреты Ататюрка и турецкие флаг, как будто они изголодались по ним. И они это делают целиком по собственной воле."

Синан позже сказал, что у его отца сейчас есть портрет Ататюрка в магазине, но он отличается от того, что ему принесла военная хунта. Он приобрел коммерческий портрет и сделал для него рамку, а не просто приклеил к стене лентой скотча. По словам моего друга, и многих других кемалистов в Турции, интерес к Ататюрку в поздние 1990-е отличался такими актами ататюркистской параферналии. Существование рынка изображений Ататюрка, другими словами, служило знаком свободной привязанности и посвящения себя лидеру, чего ранее не было, когда армия навязывала лидера гражданам.

Другое сравнение между двумя ататюркистскими кампаниями встречается у Зульфу Ливанели, политика социал-демократа, певца и журналиста. Ливанели был одним из многих левых интеллектуалов, искавших политическое убежище в Европе, чтобы избежать жестоких притеснений со стороны военной хунты после 1980. В конце 1990-х он был уже более хардкорным кемалистом и анти-исламистом, чем леваком, заинтересованным в распределении богатств. Ко Дню Республики в 1998 он написал следующий текст для ежедневника Sabah:

"Наши друзья и враги видят, что 75-я годовщина отмечается с чрезвычайным блеском. Миллионы людей маршируют, и любовь к Ататюрку растет как снежный шар, катящийся с холма. И все это происходит по воле самих людей. Нет никакого принуждения, как некоторые утверждают. Мы должны вернуться на семнадцать лет назад (в 1981), чтобы понять нынешнюю ситуацию лучше. Вы помните, (во время переворота 1980) Кенан Эврен хотел укрепить любовь к Ататюрку с помощью кампании 100-летия Ататюрка. Но, поскольку это была инициатива, спущенная сверху, люди не восприняли ее. Празднования были ограничены официальным уровнем. Сейчас все наоборот." (Sabah, 26 октября 1998)"

-Esra Özyürek, Nostalgia for the Modern: State Secularism and Everyday Politics in Turkey (2006), стр.100-102

Эсра Озюрек проводила свое исследование в конце 90-х и поэтому не увидела зафиксировала тенденции последних лет - культ Ататюрка снова резко возрождается среди молодых людей, сознательная жизнь которых пришлась на правление ПСР. В том числе, распространяется даже такая массовая и личная форма "миниатюризации" как кемалистские татуировки. Пользуясь популярной турецкой конспирологией и предположением об анти-кемалистском характере правящей ПСР, можно было бы предположить, что недавно открытая любовь ПСР к Ататюрку связана именно с тем, чтобы дискредитировать культ, как это было после 1980.

Если же серьезно, то отметить стоит две вещи. Во-первых, современный интерес к Ататюрку нельзя объяснить исключительно "70 годами кемализма", который настолько зомбировал турецкий народ, что сегодня можно лишь постепенно и шаг за шагом "лечить" его. Нет, мы видим, что у народного ататюркизма и интереса к Кемалю были свои периоды взлета и падений, и что нынешний культ это в немалой степени недавний добровольный феномен.

Во-вторых, и это пожалуй самое главное. Все к чему прикасается современное государство и его официальная бюрократия обречено на провал. Если они возьмутся за насаждение кемализма - получат небрежно приклеенную фотографию Кемаля и при этом бурный рост подпольных тарикатов, джемаатов, а также мощный исламский бизнес в Анатолии. А возьмутся за государственное религиозное образование - и получают более секулярную молодежь, которая (согласно опросу Al-Monitor) с меньшим энтузиазмом относится к практике Ислама после учебы в школах имам-хатип, зато массово привыкает к анти-депрессантам и страдает от психических проблем (это уже по информации Hurriyet Daily).

Скорее всего, иначе и не получится, это природа государственно-бюрократических инициатив. Именно поэтому, такие вопросы как массовое исламское образование и воспитание должны находиться в руках народа - частных лиц, фондов, джемаатов, тарикатов и т.д. От государства же нужны лишь функции сторожа.