Каудильо Карибского моря
В девять лет отец подарил мне «Одиссею капитана Блада» из умирающей серии белорусского издательства Юнацтва «Библиотека приключений и фантастики».
Умирала не только серия, умирало всё. Глотки уже резали так, что даже капитан Кидд уважительно поднимал в аду свою шляпу, а пороховой туман на окраинах империи не мешал обзору исключительно потому, что уже изобрели бездымный порох.
Но тем летом я познакомился с пиратами и плевал на Карабах и Приднестровье. Бригантина Блада не поднимала парусов, не было у него бригантины, каждому известно, что флагман капитана «Арабелла» относился к классу фрегатов. Узнал я, разумеется, не только классы кораблей, но множество новых слов, в том числе названий мест, в которых вряд ли когда-нибудь побываю.
Например, остров Кюрасао, на который коварные испанцы обещают привести команду Блада, но обманом заманивают на Гаити. Такое слово нельзя не запомнить в девять лет. А спустя годы Кюрасао напомнил о себе: эта голландская колония в серии компьютерных игр «Корсары» стала одной из локаций.
Во времена Блада в порту Кюрасао всегда было битком. Корабли швартовались борт о борт, а обветренные веберовские голландцы лупили смертным боем живой товар. Через Кюрасао транзитом из Африки возили рабов. После окончательного запрета рабства остров на время зачах, но лишь до тех пор, пока в Венесуэле не обнаружили нефть. Кюрасао, от которого до Венесуэлы рукой подать, снова воспрянул как транзитная база: теперь через него пошли нефтяные танкеры.
В эти нефтяные времена, в 1929 году, остров в последний раз выступил декорацией пиратского романа. К тому моменту в Карибском море плавали рыбы, чьи прапрадеды объедали плоть последних карибских пиратов, главный Генри Морган Советского Союза повернул штурвал к Кровавому морю, а на немецком горизонте маячила черная метка.
Однако в Венесуэле неожиданностей не предвиделось. Там с 1908 года правил военный диктатор с банальной фамилией Гомес. Работу хитрый Гомес менять не собирался, но пост президента занимал с перерывами. Иногда в президентском кресле оказывались его друзья, но все понимали, что вопросы следует решать не в президентском дворце, а у Гомеса на ранчо, вне зависимости от его текущего формального статуса. Многих венесуэльцев такая ситуация не устраивала, и они активно хотели избавиться от диктатора, ведь один и тот же человек два десятка лет у власти – это с ума сойти можно.
В ответ Гомес этих граждан сажал в тюрьмы или совсем убивал, даже родного брата не пощадил. Оппозиция уходила в леса или в эмиграцию. Один из таких оппозиционных партизан по имени Рафаэль Симон Урбина воевал против Гомеса с шестнадцати лет, почти весь срок его правления. В 1929 году Рафаэлю исполнилось только тридцать два года, но он вырос уже в опытного полевого командира и как раз сбежал из тюрьмы. Рафаэль не выступал за какую-то последовательную революционную идеологию. Просто мужчины в семье Урбина держались доброй традиции: брать револьвер и идти убивать солдат диктатора.
Родители Рафаэля умерли, когда он был маленьким. Воспитанием будущего венесуэльского Басаева занимались дяди, а они числились в рядах сторонники врага Гомеса – каудильо Хернандеза. В 1921 году Хернандез умер, но Рафаэль Урбина уже вошел во вкус и воевал против Гомеса исключительно для удовольствия. Такие вечные воители – это давняя латиноамеркианская традиция, известная под названием «каудильизм». Так пошло с колониальных времен, когда вокруг одиноких асиенд на сотни миль тянулся сплошной фронтир и латифундист - хозяин асиенды, был для всей округи царем, богом и законом в одном лице. Эти полевые командиры – каудильо, представляли собой нечто среднее между феодальными баронами и ковбоями Дикого Запада. Они редко видели что-то хорошее от правительства, будь оно в Мадриде, Мехико или Каркасе и готовы были, если понадобиться, с оружием в руках разъяснить свои интересы. В том числе и политические.
Такой стиль ведения дел и модель поведения прижились во всей Латинской Америке (не только среди владельцев крупных хозяйств). Хотя к началу ХХ века типаж «каудильо» уже сходил с исторической арены, но он сильно повлиял на традицию вооруженных восстаний в регионе, ну чем, например, Че Гевара или субкоманданте Маркос не вожаки-каудильо.
После побега из колумбийской тюрьмы Урбина слонялся по соседним странами в поисках новых друзей и возможности донести до Гомеса короткий список своих требований: - Встань к стене и молись!
И в Мексике он нашел ребят, которые слушали его с неослабевающим интересом и все время подливали. Ими оказались венесуэльские коммунисты
Сам Урбина не был коммунистом, но борцы за счастье трудового народа (с ними Гомес тоже обращался очень плохо) протянули Рафаэлю натруженную рабочую руку, потому что правило про врага моего врага работает в самых разных широтах и условиях.
– А давай, Урбина, вместе долбанем по Гомесу, - возможно сказал лесному партизану член французской коммунистической партии Густаво Мачадо, один из основателей компартии Венесуэлы (и Кубы).
Напомню, что это двадцать девятый год, а тогда поддержка коммунистов во многих странах Земного шара означала не предвыборный блок за все хорошее, а буквально совместное участие в вооруженном восстании. В левые шли отчаянные ребята. И Урбина протянутую руку пожал.
Впрочем, компартии Венесуэлы еще не существовало, Мачадо представлял организацию, которая называлась Венесуэльской революционной партией (PRV). Программа PRV мало чем отличалась от стандартного набора любой эмигрантской оппозиционной партии: свержение диктатора и конфискация его имущества. В ней были, конечно, и левые элементы, вроде развития профсоюзного движения или борьбы с расизмом, но согласитесь, разве этого мы ждем от организации, которая тесно дружит с Коминтерном в разгар двадцатых годов?
А PRV еще как дружила! И Мачадо озабоченно ходил по московским кабинетам, выпрашивая деньги на революцию, подробный план которой лежал у него в кармане.
Дело в том, что программ у PRV было сразу две. Первая - официальная (программа-минимум), которую партия открыто публиковала в своих документах и прессе. И вторая, тайная, опции доступа к которой открывались не каждому. Вот в этой второй все было так, как мы любим. Венесуэла для PRV в соответствии с тайной программой-максимум была всего лишь плацдармом. Базой для марша мировой революции по всему континенту с приятной перспективой навестить надоедливых гринго. Для реализации программы в недрах PRV тайно действовала «Внутренняя партия», «Революционная континентальная группа» (GCR). Первую программу показывали широким венесуэльским массам и они радостно вступали в PRV. А вторую только самым доверенным лицам и товарищам из ИККИ.
Руководители Коминтерна эту вторую программу читали с большим интересом, а самые интересные моменты выписывали в блокнотик. Про «мирное сосуществование» еще никто не слышал, над горизонтом висело зарево мировой революции.
Здесь нужно еще пояснить, почему венесуэльские революционеры собрались именно в Мексике. В 20-е годы Мексика играла в регионе примерно ту же роль, которую через тридцать лет возьмет на себя Куба. За российской революцией в нашем полушарии совершенно забыли про еще одну великую революцию ХХ века – мексиканскую. Пусть к власти там пришли не большевики, а более умеренные социалисты, но программу реформ они проводили такую, что по некоторым пунктам оставляли большевиков далеко за кормой.
Например, в 1929 году, о котором идет речь, в Мексике продолжалась «война кристерос». Мексиканские революционные генералы плотно взялись за католическую церковь: отобрали ее имущество и наложили массу ограничений на деятельность. В ответ церковь взбунтовала самую консервативную часть крестьянства. Правительственные войска убивали священников, повстанцы кристерос резали учителей. Антоновское восстание и советские антиклерикальные репрессии в одном флаконе.
Социалистическая революционная Мексика охотно давала убежище (а иногда и деньги) революционерам всего региона, поэтому все пути для революционной эмиграции латиноамериканских стран вели в Мехико. Тот же Мачадо поначалу жил и работал на Кубе (где успел поучаствовать в создании местной компартии), но потом кубинский диктатор (кстати, тоже Мачадо) выкинул коммунистов на мороз и они переехали на родину ацтеков.
Какое-то время и Коминтерн делал ставку на Мексику в качестве того самого плацдарма. Но революционные генералы не оправдали надежд, во-первых, внутренние дела их интересовали больше, чем континентальный масштаб, во-вторых, они старалась без надобности не раздражать США. Американцы в свое очередь не очень вмешивались в социальные и политические эксперименты мексиканских победителей, это всех устраивало.
Так что Коминтерну требовался план «Б» и Манчадо, поначалу, оказался кстати. Но в СССР кроме Коминтерна существовал еще и НКИД, более рациональное ведомство Литвинова. Литвинову венесуэльские авантюры были до лампочки, так что под его давлением ИККИ отказал в выдаче денег Мачадо.
Деньги венесуэльцам требовались на аренду корабля. Братские мексиканские генералы щедро отгрузили PRV прорву оружия, но транспорт предложили искать самостоятельно. Московские товарищи деньги зажали. Ситуация складывалась безвыходная: есть четкий план восстания и… всё. Хоть бросай революцию и живи скучно. Мачадо сквозь зубы отпускал крепкие ругательства по адресу жадного Коминтерна и вероломного Литвинова, предварительно убедившись, что его никто не слышит. Но вдруг ему встретился Урбина, а Урбина собаку съел на стихийных вооруженных восстаниях.
Казалось бы, ни одно из выступлений Урбина ничем хорошим не закончилось, но ребята из CGR свою революцию ждали годами, выносили ее и выстрадали. И не собирались отказываться, от нее лишь потому, что Москва не дала денег. Тем более, что в Мексике среди левых шла дискуссия о «революционном каудильизме», часть коммунистов, под влиянием веселой и кровавой мексиканской революции», предлагала не слушать скучных рекомендаций Коминтерна, а надевать сомбреро и скакать в закат.
Видным пропагандистом такого подхода был, в частности, художник Сикейрос, который позже прославится неудачным покушениям на Троцкого. Венесуэльцам идеи Сикейроса пришлись по душе и они решили реализовать план самостоятельно. А для этого им требовался остров Кюрасао.
Остров хоть и голландский, но близок к венесуэльским берегам и на его нефтеперерабатывающих предприятиях трудятся многие граждане Венесуэлы, в сердце которых отзовется голос свободы. Небольшая группа отважных собрала пожитки и инкогнито выехала на Кюрасао.
Работали венесуэльские гастарбайтеры, в основном, на местном заводе «Royal Dutch Shell», а проживало их на Кюрасао около пяти тысяч. Коммунисты, как и положено коммунистам, еще за год до выступления сформировали в столице Кюрасао Виллемстаде партийную ячейку. Подпольный обком действовал активно, а с приездом товарища Мачадо начал работать на 125% лучше. Венесуэльские коммунисты настраивали земляков не против далекой голландской короны, а против Гомеса. Власти Кюрасао если за что и критиковались, то только за сотрудничество с Гомесом (вроде экстрадиции некоторых его оппонентов). Таким образом, со стороны местного губернатора не было хотя бы формальных поводов для претензий, и никто не мешал революционерам открывать глаза венесуэльским заробитчанам на обиды и притеснения, творимые Лопесом.
По утверждениям Мачадо в неделю в PCV вступали 25-30 человек, так что критическую массу для успешного восстания заговорщики собрали за несколько месяцев.
Оружия у повстанцев почти не было, мексиканское они так и не смогли вывезти, но Урбина такие мелочи не смущали, тем более, что боевая задача не представлялась сложной.
Еще со времен англо-голландских колониальных войн сердцем обороны Виллемстада был форт Амстердам. Здесь располагался столичный гарнизон, арсенал и резиденция губернатора, то есть для контроля над островом требовалось захватить только форт. Никаких серьезных войн в регионе Нидерланды не вели много лет и гарнизон занимался тем, чем обычно занимаются гарнизоны в далеких южных мирных провинциях. Ворота форта не закрывались.
Поэтому ничто не смогло остановить отчаянных людей Урбина, которые 8 июня ворвались в форт на двух грузовиках, яростно крича, размахивая мачете и стреляя из единственного пистолета. Штурм закончился за минуты, со стороны защитников погиб один человек. По нападавшим данных не нашлось, но в мемуарах одного из очевидцев сказано, что трупы были и с их стороны.
Это была идеальная пиратская атака. Форты на южных островах не штурмовали уже пару столетий. Нидерланды в 1929 году были огромной империей, с боевым флотом и колониальными частями, а тут их форпост в южных морях мгновенно захватили венесуэльские авантюристы. Как будто вернулись веселые времена Моргана.
А к форту сбегались со всех сторон венесеуэльцы. – Оружия! – требовали одни. – На Гомеса! – вторили им другие.
С оружием, правда, вышла накладка. В арсенале нашлось всего 250 винтовок и незначительное число боеприпасов. А желающих плыть в гости к Гомесу набился целый порт. Урбина не стал переоценивать силы и набрал всего двести пятьдесят добровольцев, по числу стволов. В это время в порту стояло американское коммерческое судно, которое называлось «Маракайбо», прямой привет от капитана Блада. В «Одиссеи» штурм испанского города Маракайбо был одним из ключевых моментов книги.
Повстанцы быстро загрузились на «Маракайбо», взяли с собой губернатора и несколько представителей голландской администрации в качестве заложников и быстро отплыли в сторону материка.
Но тут пиратская сказка закончилась. Небольшой отряд Гомес легко разбил и Мачадо с Урбина снова пришлось на чужбину, первому пришлось объясняться перед Коминтерном, а второму искать новых авантюристов. К тому времени как высадившийся десант разбежался по джунглям, голландские заложники как раз успели вернуться домой (Урбина сдержал обещание и отпустил их, как только «Маракайбо» достиг материка), а в порту Кюрасао швартовались корабли ВМФ Нидерландов. Захват порта вызвал шок в Амстердаме и многочисленные кадровые решения, гарнизон Кюрасао усилили, а губернатора уволили.
Диктатор Гомес устал ждать, когда его свергнут и в 1935 году умер самостоятельно. Мачадо, получив по шапке от Коминтерна, угомонился и через какое-то время даже стал депутатом парламента и принимал участие в выработке новой конституции Венесуэлы.
И лишь отважный пират Урбина остался верен себе. После смерти главного врага своей жизни он принялся воевать уже с новыми властями Венесуэлы. В 1950 году, уже в почтенном возрасте 53 лет Урбина, наконец-то сверг диктатора Венесуэлы! Им был уже, конечно, не Лопес, а глава венесуэльской военной хунты Карлос Дельгнадо Чальбо. Урбина организовал его похищение и убийство, но и сам погиб в один день с Дельгадо Чальбо при загадочных обстоятельствах, которые до сих пор волнуют венесуэльские умы, там даже сериал сняли об этих событиях.
Но это уже совсем другая история.
"мир обещал быть": еще больше историй времен интербеллума.