Как можно контролировать свое субъективное восприятие времени

Недавно, субботним утром, мы с моей женой Сьюзан выбрались в город, чтобы сходить в Метрополитен-музей, в котором не были с рождения наших сыновей. Толпа еще не заполонила галереи, и целый час мы ходили по залам, впитывая глубокую тишину искусства. Мы ненадолго разделились: вместе, но по отдельности. Пока Сьюзан бродила среди Мане и Ван Гога, я зашел в маленькую боковую галерею, не намного больше вагона метро, где расположились несколько стеклянных витрин с небольшими бронзовыми скульптурами Дега. Там было несколько бюстов, шагающие лошади и маленькая бронзовая фигурка женщины, поднимающейся на ноги и вытягивающей вверх левую руку, словно пробуждаясь после долгого сна. 

В конце галереи, в длинной витрине, расположилось несколько десятков балерин в различных состояниях движения или покоя. Одна танцовщица рассматривала подошву правой ноги, другая надевала чулок, третья стояла, выдвинув правую ногу вперед, с руками за головой. I арабеск — наклониться вперед на одной ноге, руки в стороны — ребенок, изображающий самолет. II арабеск — стоя прямо на левой ноге с правой ногой вытянутой вперед, вытянуть левую руку над головой. Они застыли в движении, но были ими полны. Мне показалось, что я по ошибке попал на репетицию, и танцовщицы остановились на столько, чтобы мне хватило времени оценить механику их грации. В какой-то момент появилась группа молодых людей, которых я тоже принял за танцоров. Их руководитель спросил: «Быстро, кто из них — вы сейчас?», и они выбрали по статуэтке для подражания — стоящий рядом со мной молодой человек выдвинул правую ногу вперед, поставил руки на пояс, а локти отвел назад. «Мне нравится, что ты выбрал именно ее», — отметил инструктор. 

Время летит, когда тебе весело. Оно может замедляться в моменты угрозы, во время автокатастрофы или падения с крыши, или искажаться под воздействием опьяняющих веществ, двигаясь быстрее или медленнее в зависимости от вещества. Существует несметное количество менее известных способов исказить время, и ученые постоянно открывают новые. Рассмотрим, например, две скульптуры Дега, представленные над и под этим абзацем. 

Они из той же серии, что я рассматривал — отражают танцевальные позиции разной сложности. Балерина слева отдыхает, а балерина справа выполняет третий арабеск. Скульптуры (и их фотографии) статичны, но кажется, что изображенные балерины все-таки полны движения — и этого, оказывается, достаточно, чтобы изменить наше восприятие времени. 

В исследовании 2011 года Сильве Друа-Воле, нейропсихолог из Университета Блеза Паскаля в Клермон-Ферране, и её коллеги показали группе добровольцев фотографии двух балерин. Эксперимент был так называемым двоичным заданием. Сначала каждому испытуемому на компьютерном экране показывали нейтральное изображение на протяжении либо 0,4 либо 1,6 секунды. С помощью повторений они научились различать эти два временных интервала, чувствовать каждый из них. Затем, на заданный промежуток времени, им показывали фотографию балерины. После каждого просмотра испытуемые нажимали на кнопку, отвечая, насколько долго им показывали фотографию — или 0,4, или 1,6 секунды. Результаты были однородными: испытуемым казалось, что балерина в арабеске, более динамичная из двух фигур, находилась на экране дольше, чем это было на самом деле. 

В этом есть некий смысл. Близкие по теме исследования демонстрируют связь между восприятием времени и движением. Треугольник или круг, быстро перемещающиеся по экрану вашего компьютера, будут создавать иллюзию того, что находятся перед вами дольше, чем неподвижный объект. Чем быстрее форма движется, тем больше искажение. Но скульптуры Дега не двигаются — они только наводят на мысль о движении. Обычно искажение длительности происходит из-за того, как вы воспринимаете определенные физико-механические свойства раздражителя. Если вы видите свет, мигающий десять раз в секунду, и одновременно слышите гудки в более медленном ритме — звучащие пять раз в секунду, например, — вам будет казаться, что свет мигает медленнее, чем на самом деле, в такт со звуком. Это связано с устройством наших нейронных соединений. Многие временные иллюзии в действительности являются аудио-визуальными иллюзиями. Но в случае с Дега нет характеристик, изменяющих время — нет движения — которое можно было бы почувствовать. Это свойство полностью сфабриковано смотрящим (и в нем), заново активировано в вашей памяти, возможно даже проиграно еще раз. То, что лишь рассматривание произведений Дега может исказить время, многое объясняет в работе наших внутренних часов, и том, почему они функционируют именно так. 

Одним из наиболее перспективных направлений в исследовании восприятия времени является изучение влияния эмоций на познавательные способности. Уже упомянутая нами Сильве Друа-Воле провела ряд убедительных опытов, направленных на исследование связи между этими процессами. В ход недавних экспериментов она просила испытуемых взглянуть на фотографии людей с нейтральным выражением лица или демонстрирующих простейшие эмоции: счастье, злость и т.д. Каждая фотография появлялась на время от 0,4 до 1,6 секунд. Затем испытуемого просили сказать, какое изображение дольше оставалось оставалось на экране — то есть к какому из двух видов временных интервалов, которые их научили различать до начала эксперимента, можно было отнести продолжительность появления фотографии. Раз за разом испытуемые отвечали, что фотографии счастливых людей оставались на экранах дольше, чем фотографии людей с нейтральным выражением лица, однако дольше всего, по их мнению, на проекторе задерживались фотографии разозленных или испуганных людей. (Как обнаружила Друа-Воле, трехлетним детям продолжительность демонстрации фотографий испытывающих злость людей казалась более длительной, чем остальным испытуемым). 

Судя по всему, ключевым элементом здесь является психологическая реакция, в науке получившая название «возбуждение», но не имеющая ничего общего с тем, о чем вы сейчас, возможно, подумали. В экспериментальной психологии возбуждением называют степень готовности тела к совершению какого-либо действия. Оно измеряется с помощью показателей сердечного ритма и электропроводимости кожи; иногда испытуемых просят оценить степень их «возбуждения» в зависимости от демонстрируемых изображений людей или марионеток. Возбуждение можно расценивать как психологическое выражение эмоций человека или даже сигнала о готовящейся физической активности; на практике между этими двумя вещами может не быть большой разницы. 

Считается, что злость это эмоция, вызывающая наибольшее возбуждение как у человека, наблюдающего ее, так и у того, кто ее испытывает. Затем следуют страх, счастье и грусть. Предполагается, что возбуждение ускоряет наш внутренний метроном, увеличивая количество щелчков в заданном интервале, что, в свою очередь, создает впечатление, что изображения, демонстрирующие эмоции, остаются на экране дольше прочих. Участники исследования Друа-Воле сочли, что грустные лица демонстрировались дольше, чем лишенные каких-либо признаков эмоций, но все же не так долго, как счастливые лица. 

Физиологи и психологи считают возбуждение переходным физическим состоянием — тело не движется, но уже готово к действию. Когда мы видим движение — даже если речь идет о предполагаемом движении, запечатленном на неподвижном изображении — наше мышление тут же представляет его. В каком-то смысле, возбуждение является показателем вашей способности представить себя на месте другого человека. Из исследований следует, что, если вы наблюдаете за каким-то действием — к примеру, чья-то рука подхватывает мячик — мускулы вашей руки напрягаются и демонстрируют готовность к действию. Мускулы не сокращаются, но их электропроводимость растет, как будто они готовятся к тому, чтобы сократиться. Все это также сопровождается легким ускорением сердечного ритма. С точки зрения психологии, вы возбуждены. То же самое происходит, когда вы всего-навсего наблюдаете за рукой человека, находящегося близко к какому-то предмету — возможно, намеревающегося взять его — или даже фотографией руки с зажатым в ней предметом. 

Значительный объем исследований позволяет предположить, что мы постоянно пребываем в этом состоянии. Мы зеркально копируем выражения лиц и жесты друг друга, часто даже не подозревая об этом; в ходе ряда экспериментов выяснилось, что испытуемые имитируют выражение лица даже в тех случаях, когда, с помощью лабораторных хитростей, они не осознают, что видят лицо. Более того, подобная мимикрия вызывает реакцию физиологического возбуждения и, судя по всему, позволяет нам ощущать эмоции других людей. Исследования выявили, что, если изобразить шокированное выражение лица, потом, когда вы испытаете настоящий шок, эмоции будут намного болезненнее. 

Демонстрация преувеличенно сильных эмоций во время просмотра приятных или отталкивающих видеороликов ускоряет ваше сердцебиение и кожную электропроводимость — типичные показатели физиологического «возбуждения». Исследования с использованием МРТ показали, что одни и те же отделы мозга активизируются, когда вы испытываете определенную эмоцию — например, злость, — равно как и тогда, когда вы придаете своему лицу злобное выражение. Возбуждение представляет собой мостик во внутренний мир других людей. Если вы видите, что ваш друг сердится, вы судите о ее состоянии, основываясь не на логике: вы в буквальном смысле чувствуете то же, что и она. Ее внутреннее состояние и внешнее состояние на какой-то момент становится и вашим. 

То же применимо к ее восприятию времени. За последние годы Друа-Воле и ее коллеги доказали, что, когда мы облекаем в конкретную форму движения или эмоции другого человека, мы также принимаем его отношения со временем. В ходе одного из исследований Друа-Воле демонстрировала испытуемым на проекторе ряд быстро сменявших друг друга изображений людей — как пожилых, так и юных — порядок смены которых не подчинялся никаким закономерностям. Она обнаружила, что испытуемые постоянно недооценивали продолжительность появления фотографий пожилых людей, но не совершали подобной ошибки в случае с фотографиями молодых. Другими словами, когда испытуемые видели изображение пожилого человека, их внутренние часы замедлялись, словно «подстраиваясь под неторопливые движения пожилых», пишет Друа-Воле. Более медленные часы издают меньше «тиков» в определенный промежуток времени, и поэтому создается впечатление, что интервал короче, чем он есть на самом деле. Контакт или воспоминание о пожилом человеке побуждают наблюдателя перенять или воссоздать его физические особенности, в частности, медленную походку.

«Посредством имитации, — пишет Друа-Воле, — наши внутренние часы приспосабливаются к скорости движение пожилых людей и заставляют казаться продолжительность стимула более короткой»

Или вспомним более ранний эксперимент Друа-Воле, в ходе которого испытуемые заявили, что злые и счастливые выражения лиц демонстрировались на экране дольше, чем нейтральные. Она списала этот эффект на возбуждение, но позже начала подозревать, что свою роль могла играть и имитация. Возможно, испытуемые копировали выражения лиц по мере того, как они появлялись на экране, и процесс имитации вызывал расхождения в восприятии времени. Поэтому она решила повторить эксперимент, добавив одну деталь: одну из групп испытуемых попросили взглянуть на слайды, в то же время удерживая ручку между губами, чтобы воздержаться от каких-либо смен выражения их лиц. Испытуемые без ручки существенно недооценили продолжительность показа изображений разозленных людей и несколько переоценили время показа фотографий с счастливыми лицами — однако те испытуемые, чьи губы и лица находились в постоянном напряжении, не заметили никакой разницы между временем показа эмоциональных и лишенных выражения лиц. Кто бы мог подумать, что обычная ручка сможет уравнять восприятие времени. 

Этот случай также приводит к странному и провокационному заключению: время заразительно. Знакомясь и общаясь друг с другом, мы проникаем в личное пространство другого человека, включая его взгляды (или то, что, как нам кажется, могло бы быть его взглядами) на время. И это касается не только оценки продолжительности того или иного явления — мы постоянно принимаем чужие расхождения во времени, словно это валюта или связующий общество элемент.

«Эффективность социального взаимодействия определяется нашей способностью синхронизировать свою деятельность с идентичными показателями человека, с которым мы имеем дело, — пишет Друа-Воле. — Другими словами, люди подстраиваются под ритм и восприятие времени своих собеседников»

Наши общие искажения в восприятии времени могут восприниматься как проявления эмпатии; в конце концов, имитировать чье-то восприятие времени — это все равно, что попытаться влезть кому-то в голову. Мы копируем жесты и эмоции друг друга — однако мы более предрасположены к этому при взаимодействии с людьми, с которыми себя ассоциируем или чье общество нам приятно. Друа-Воле подтвердила это в ходе своего исследования лиц: наблюдатели заявляли, что лица пожилых людей демонстрировались в течение меньшего времени, чем молодых только в том случае, если наблюдатель и человек со слайда были одного пола. Если мужчина смотрел на изображение пожилой женщины, или же женщина смотрела на фотографию пожилого мужчины, у них не возникало иллюзий относительно прошедшего отрезка времени. Эта же тенденция подтвердилась и в отношении этнической принадлежности: испытуемые заявляли, что разъяренные лица демонстрируются дольше, чем нейтральные, однако эффект проявлялся ярче в случае, если испытуемый и человек со слайда были одной национальности. Друа-Воле обнаружила, что испытуемые, которые более склонны переоценивать продолжительность показа разозленных лиц, демонстрировали самые высокие результаты стандартизированного теста на эмпатию. 

Мы постоянно вторгаемся в чье-то личное пространство, но то же происходит и когда мы взаимодействуем с неодушевленными объектами — лицами, руками, изображениями лиц и рук, а также другими предметами, например, скульптурами балерин Дега. Друа-Воле и ее соавторы по статье о Дега утверждают, что причина, по которой создается впечатление, что более динамичная скульптура демонстрируется на экране дольше — причина, по которой она кажется более привлекательной — заключается в том, что «она воплощает имитацию требующего больших усилий и более вдохновляющего движения». Считается, что таков и был замысел Дега: приглашение принять участие в танце, вызвать даже у самого неуклюжего наблюдателя желание присоединиться к движению. Я вижу скульптуру, изображающую наклонившуюся балерину, замершую на одной ноге, и крошечная, недоступная глазу, но невероятно важная часть меня присоединяется к ней, словно я сам делаю арабеск. Я становлюсь отлитым в бронзе олицетворением грации, над которым не властно время. 

Эмоциональные выражения лиц, движения, скульптуры, изображающие атлетов — все это может привести к искажениям восприятия времени, причина которых кроется в распространенной психологической модели эмоционально-временной связи. Однако Друа-Воле все еще считает, что этот эффект таит в себе загадки. Конечно, наша жизнь требует от нас наличия неких внутренних механизмов отсчета времени и оценки краткосрочных его отрезков — однако они могут быть выведены из строя малейшим проявлением эмоций. И какой тогда прок от столь хрупких внутренних часов? 

Возможно, существует объяснение получше, полагает Друа-Вало. Дело не в том, что наши внутренние часы неправильно ходят; напротив, они великолепно приспосабливаются к любой социальной и эмоциональной среде, в которой мы оказываемся на протяжении дня. Время, которое я затрачиваю на социальное взаимодействие, принадлежит не только мне, оно неодномерно и отчасти воздействует на наши отношения с другими людьми. «Таким образом, не существует какого-то уникального однородного времени — лишь многочисленные временные отрезки. Наши расхождения с представлением о времени напрямую отражают то, как наш мозг и тело адаптируются к этим многочисленным временным отрезкам», — пишет Друа-Воле в одной из своих статей. Она цитирует философа Анри Бергсона: «Мы должны отбросить идею о существовании уникального времени, значение имеют лишь многочисленные моменты опыта» 

Малейшие формы социального взаимодействия — взгляды, улыбки и хмурость — проистекают из нашей способности синхронизировать их, отмечает Друа-Воле. Мы нарушаем ход времени, когда пытаемся выделить время, чтобы побыть вместе, и в данном случае расхождения в его восприятии отражают эмпатию; чем лучше я способен поставить себя на твое место, понять твое телесное и душевное состояние, а ты — мое, тем лучше мы сможем идентифицировать другого как угрозу, союзника, друга или кого-то, кто нуждается в нас. Однако эмпатия — сложный навык, атрибут эмоциональной зрелости; ему нужно долго учиться. По мере того, как дети растут и развивают в себе эмпатию, они начинают лучше понимать, как вести себя в обществе. Другими словами, можно предположить, что важнейшим аспектом взросления является понимание того, как манипулировать временем, чтобы синхронизировать его с кем-то еще. Может, мы и рождаемся одинокими, но детство завершается симфонией — слаженным хором — часов, когда мы полностью отдаемся на милость заразе, называемой временем. 

Автор: Алан Бердик — штатный журналист и бывший старший редактор The New Yorker. Он также сотрудничал с такими изданиями, как The New York Times Magazine, Harper’s, GQ, Discover и, среди прочих, Best American Science and Nature Writing. Его авторский дебют, «Изгнанные из рая: одиссея экологического вторжения», вошел в список финалистов Национальной книжной премии и победил в номинации «лучший экологический доклад» премии Американского иностранного пресс-клуба. 

Оригинал: Nautilus. 

Перевели: Olya Kuznetsova и Влада Ольшанская. 

Редактировали: Kirill Kazakov, Evgeny Uryvaev и Artyom Slobodchikov.