Качели
Качели.
- Ну и чего ты смотришь на меня? Знаешь, что не могу в рожу дать! Наслаждаешься, да?
Федор улыбнулся, но промолчал.
- Что ты на публику играешь? Здесь больше никого нет! Так и скажи тебе страшно находится со мной наедине. Кого ты пытаешься обмануть? Меня не обманешь, себя не обманешь.
Он был прав. Было что- то нездоровое в разговоре с зеркалом…
- Ты всего лишь функция! Мерзкое подобие человека, призванное работать на благо нашего замечательного общества.
Кулак разрезал воздух. Зеркало глухо клацнуло, начало кровоточить. Человек напротив пустил трещину, размножившись на многих своих копий, заливающихся безумным смехом:
- Ты думаешь я в зеркале? Я в тебе! От меня ты не скроешься, я тот, кто учил тебя летать, но ты слишком ленив.
- Пошел ты! - глухо прорычал Федор.
- Что? Что? Я не расслышал? – продолжали глумиться они.
- Я сказал «пошел ты», - удары посыпались на стекло. Рычал Федор, Скрипело стекло, Летели осколки, в которых на мгновение отразился пьяный человек, в прокуренной квартире с окровавленными кулаками. Он стоял посреди комнаты и смотрел в потолок. В его пустой голове не было идеи, напрягался, искал ее в самых темных закоулках своего сознания, но натыкался лишь на непонимание со стороны собственной личности. «Какая еще идея, удод? Делом займись». И он занимался. Неделями работал на работе, которая ему не нравится и зарабатывал деньги, которые почти некуда было тратить.
Он находился в таком возрасте, когда воспоминания о прошлом причиняли страдания. Вроде тех, что испытывает человек при рождении. Люди из его воспоминаний были либо мертвы, либо стали чужими, многие из них слились в одного человека – так давно это было. Но воспоминания - упрямая штука, как бы ты не отбрыкивался, они всегда приходят и словно макают головою в унитаз, нажимают на рычаг, и ты захлебываешься, не упиваешься, а именно захлебываешься, силясь сохранить равновесие и самообладание.
Он смотрел на ее выцветшую фотографию и не испытывал ничего. Он просто не мог. Все уже давно отчувствованно, все стаканы и кулаки разбиты, весь алкоголь выпит, осталась только фотография и он. Он и фотография. Она смотрела на него, такая счастливая, какими бывают влюбленные девушки, когда им плевать на все минусы и плюсы, они просто любят человека полностью и целиком. Когда то он был половиной подобного чувства, один из немногих, кто знает, каково это. Тем сильнее чувство потери, так как она ушла. Это так давно было, что он порой задумывался, а существовала ли она. Или это плод его больной фантазии. Возможным были оба варианта. Он жил мыслями слишком долго, чтобы различать жизнь и фантазию.
Раньше он мог чувствовать, да так, что готов был вырвать сердце и показать его, жадно захлебывающееся свободой, ликующей толпе, но однажды понял, что никто не заметит его хладный труп на асфальте. Будут ходить мимо, а кто – то случайно, испугавшись чего – то наступит, на выкатившееся из его рук, сердце. Осознав это, он сжег его в себе, оставив лишь горсть пепла. Он остался в грязи собственных сомнений, улыбаясь окровавленными зубами. У него уже не было сил печалиться, он мог только смеяться, громко с удовольствием, как те люди за кадром во второсортных американских комедиях. И он стал тем, кем стал.
В квартире было дымно, слезились глаза. Угол в две комнаты скукожился до размеров его души, оплеванной и забытой. На улице зима сменялась весной, а он все также смотрел на фотографию в надежде, что Она не слышно подойдет со спины, нежно пропустит его волосы на затылке сквозь пальцы и положит голову на его плечо. Но за его спиной было лишь разбитое зеркало, осколки, которого отражали десятки сидящих на полу Федоров. А сколько таких по всей стране.
- Надо выйти! – мелькнула мысль.
Федор и не подозревал что во всем мире царствует день. Оставив сумерки дома, он чувствовал под светом себя не комфортно. Зеленела трава, пели птички, все было совсем не по Карамзинскому сентиментализму. Но что поделать? Природа не разделяла чувств Федора, значит не он главный герой романа. Это не сюрприз, он давно это знал. Привычным движением он достал сигарету.
- А курить здоровью вредить! – послышался дерзкий женский голос.
Молодая и крайне красивая барышня, качалась на качелях, те натужно скрипели. Не потому что девушка была тяжела, отнюдь она была легка, казалась еще немного и взлетит, оставив Федора грызть грешную землю, просто на качелях давно никто не качался. Детская площадка превратилась в кладбище человеческих личностей, гробовщиком и смотрителем кладбища были: водка и семечки, употребляемые жителями близлежащих домов сего района.
Барышня захихикала, закидывая голову назад, с разгона взмывая ввысь.
- А разве не опасно качаться на ржавых качелях? – Федор сам поразился своей прыти. Разговаривает с незнакомым человеком. Однако сударыня, ничтоже сумняшеся показала ему язык.
Федор усмехнувшись чиркнул зажигалкой.
- Скажите, а вы рыцарь? – спросила громко она его.
- Мельниц слишком много, все не победить, я скорее Санчо Панса.
- Ну вы же не бросите леди в беде?
- Не вижу дракона рядом с вами….
- А вы? - засмеялась она, ее смех серебряными искорками застучал по его ушам, сердце сжалось, как эти искры похожи на те.
- А зачем вам помощь дракона?
- А вдруг вы неправильный дракон? Ну знаете, дракон, который мечтает стать рыцарем!
Федор не выдержал и засмеялся, а казалось уже забыл, как это делается….
- Что за бред?
- А вы не хотите быть рыцарем?
Федор остановился. Промолчал немного:
- Хочу…
- Ну тогда покачайте меня: вот вам и первый подвиг.
- Не сложно как-то!
- Для рыцаря, когда дело касается дамы сердца нет понятия «Сложность»!
Она, хитро улыбаясь, следила за тем как Федор подходит к ней.
- Дама сердца…Нет у меня ни дамы, ни сердца.
- Я могу вас опровергнуть как физиологически, так и психологически!
- А давайте я вас все-таки покачаю, - Федор не особенно желал, чтобы какая-то незнакомка, пусть и красивая, копалась в кишках его души.
Она вскочила с качелей и, едва касаясь, земли сделала несколько шагов:
- Меня может качать только любящий меня человек!
- Серьезно?
- Серьезно! Сколько вас таких? Хотят познакомиться, покачать, а потом к другим качелям.
Она подошла к нему. Он ощутил на своих плечах ее нежные руки, он чувствовал их сквозь одежду, его давно так никто не касался. Она смотрела ему прямо в глаза:
- Я хочу, чтоб всю жизнь вместе качаться, понимаешь, все взлеты и падения вместе пережить, чтобы доверять, тому кто раскачивает.
В ее глазах очень странного цвета царило смятение, Федор понимал, что она даже не к нему обращается, весь мир был ее собеседником. Он хотел спрятать ее под своим пальто, защитить ее от всего мира, но решил пойти против этого, первого, не понятно откуда взявшегося, романтизма:
- Любви нет.
- Ну как же нет? А родители наши? Разве они не любят друг друга? А сотни тысячелетий до этого? Разве это была не любовь? Боязнь одиночества?
- Любовь – она, как Дед Мороз, существует, пока веришь. Но все мы становимся взрослыми и сами кладем подарки под елку.
- Балбес!
Ее руки поднялись с плеч. Он почувствовал, как ее пальцы взъерошили волосы на затылке. Он отстранился:
-Нет!
Она замерла, в глазах блестели слезы:
- Почему?
-Так нельзя!
-Ах, мы не знакомы, я не знаю твое имя, ты не знаешь мое, биографии, общение, родители…К черту это все! Зачем законы, когда есть рыцарь и его леди.
Федор молчал. Соринка засвербила в глазу. Послышался его хриплый голос:
- Я не твой рыцарь. Я могу всю жизнь тебя качать на качелях. Изображать счастье. Искренне любить наших детей. Но это будет игра. Свою леди я потерял, нашла другого рыцаря, у него замечательные белые лилии в саду, а по весне в ее окна влетает нежный запах сирени. Она открывает глаза. Нежно потягивается, и поворачивается к нему, и, улыбаясь произносит его имя. Для нее он убил всех драконов, враги бежали в страхе. Может ты и права, я действительно дракон, тот, что охранял ее, но меня победили.
Она молча подошла и обняла Федора, он ответил тем же. Она пристально посмотрела ему в глаза:
- Но мы же найдем их, да? Ты леди, я рыцаря?
- О, сударыня! Твой рыцарь уже мчит своего коня, в его сердце уже звучат стихи о тебе, а на плече тату с твоим именем!
Она уткнулась носом в его грудь и беззвучно засмеялась.
- Прости, но я не тот рыцарь, он уже в пути!
Федор уходил, чувствуя на себе ее взгляд. Потом остановился. Слегка ухмыльнувшись, поправил свои доспехи, ножны и развернулся…