Из Америки с Любовью. Сергей Довлатов.

Сергей Донатевич Довлатов наш соотечественник живший во второй половине прошлого века. Преимущественно работавший журналистом в СССР был известен своими рукописями лишь среди богемных сообществ, в кругу таких же авторов-любителей "запрещённой литературы". "Бесплодие и стерильность" советского государства, а также диссидентские настроения Довлатова не позволяли ему ни издаваться, ни нормально корреспондировать, однако с другой стороны повлияли на становления его как писателя. Атмосфера тотальной цензуры прогнившей системы, частые увольнения, ОВИР, а как итог — эмиграция в 1978 в Нью-Йорк. Освобождение от гнёта советов и всех сопутствующих ограничений стремительно раскрывает потенциал пера писателя. Признаётся его талант и профессионализм уже без ориентированности статей на российскую специфику, путами сковывающей место для манёвра. За 12 лет, вплоть до кончины, журналист эволюционирует в творчестве и имидже. Сначала должность главного редактора газеты, параллельно с этим проходит усердная работа коррекции своих неизданных в России книг и публикация рассказов в престижном журнале Ньюйоркер, а после и долгожданный дебют наконец-то Писателем на прилавки книжных полок.

Стал кем хотел:

«Бог дал мне именно то, о чем я его всю жизнь просил. Он сделал меня рядовым литератором. Став им, я убедился, что претендую на большее. Но было поздно. У Бога добавки не просят». 

Иронично, что автор не подозревал насколько станет известен. После смерти его творчество всё больше распространяется, приходит популярность, переводятся рассказы на многие языки. В конце концов восторжествовала справедливость и на родине автора (и нашей с вами) — печатается произведение "Заповедник". Эта динамика продолжается до сих пор. Как автор статьи могу отметить, что всё чаще замечаю как где-то да мелькают отсылки к Довлатову. Начиная упоминаниями некоторыми блогерами, цитатами в сообществах, заканчивая экранизацией части рассказов из сборника "Компромисс" в 2015 году.

Довлатов — прозаик. Его рукописи это новеллы и рассказы приправленные рассуждениями. Не самый популярный жанр в литературе, однако это не помешало автору найти отклик у читателей. Его гениальность заключается в том, что спустя сорок лет проблемы им поставленные актуальны, юмор не устарел, а виртуозная ирония по-прежнему близка современному человеку. 

Довлатов захватывает интерес используя само повествование, а не какую-то конечную развязку. Его манера письма максимально лаконична настолько, насколько это вообще возможно написать не в убыток содержанию: быстрые штрихи описания обстановки, богатые юмором и сутью реплики персонажей, выразительные детали подчеркивающие быт. И никаких подробностей. Ничего лишнего. Совсем. Перфекционизм его письма это пожалуй отдельная тема разговора. Выверенная точность каждого используемого слова под его руководством выливается в бойкие фразы которые даже вне контекста смотрятся цельно. А ведь все тексты Довлатова такие! К слову, для него даже синонимы никак не равны по смыслу:

«Тарасович давно интересовался:

— Есть у тебя какие-нибудь политические идеалы?

— Не думаю.

— А какое-нибудь самое захудалое мировоззрение?

— Мировоззрения нет.

— Что же у тебя есть?

— Миросозерцание.

— Разве это не одно и то же?

— Нет. Разница примерно такая же, как между штатным сотрудником и внештатным.»

Короткая форма его прозы рождает необыкновенный стиль. Достаточно прочитать пару предложений, как сразу же узнаешь автора. На мой взгляд, даже Чехову не удавалось так искусно уместить в пару строчек столь много смысла, моментально отзывающихся у читателя изобилующим набором эмоций.

Форма это ещё не всё. Не менее важно о чём пишет Довлатов. Само собой, о жизни нашей бренной. Со всеми её радостями, грустью, ненавистью и любовью. В его творчестве есть несколько прослеживающихся веток переходящих от произведения к произведению. Абсурд действительности, общий трагизм сосуществования, отсутствие классификации персонажей на злодеев и ангелов. У него получается тонко, эффектно высказаться о какой-то, на первый взгляд очевидной вещи, подметить в ней иное не удаляясь в степи заносчивости и нравоучения. Например, из упомянутой выше теме неимения деления на добро и зло:

«Я давно уже не разделяю людей на положительных и отрицательных. А литературных героев — тем более. Кроме того, я не уверен, что в жизни за преступлением неизбежно следует раскаяние, а за подвигом — блаженство. Мы есть то, чем себя ощущаем. Наши свойства, достоинства и пороки извлечены на свет божий чутким прикосновением жизни...»

Поразительная наблюдательность к явлениям жизни на руку сыграла писателю. Мало кто умел подмечать жизнь так незатейливо и метко как Довлатов. Пронзительностью его мысли остаётся только восхищаться. Но они непросто лишены занудного морализаторства, графомании, а зачастую пронизаны искромётным ненавязчивым юмором:

«И вообще, чем провинились тараканы? Может, таракан вас когда-нибудь укусил? Или оскорбил ваше национальное достоинство? Ведь нет же... Таракан безобиден и по-своему элегантен. В нем есть стремительная пластика маленького гоночного автомобиля. Таракан не в пример комару — молчалив. Кто слышал, чтобы таракан повысил голос? Таракан знает свое место и редко покидает кухню. Таракан не пахнет. Наоборот, борцы с тараканами оскверняют жилище гнусным запахом химикатов. Мне кажется, всего этого достаточно, чтобы примириться с тараканами. Полюбить — это слишком. Но примириться, я думаю, можно. Я, например, мирюсь. И надеюсь, что это — взаимно...» 

Довлатов часто в своих произведениях касается той стороны жизни, которую трудно описать без вмешательства своих взглядов. Но у него и это выходит! Вообще, здравомыслие и трезвость взгляда на реалии — характерная черта писателя. Вынести миру его картину отыскав в нём курьёзное и умело это донести, но ни в коем случае не захламляя экспозицию собственной оценкой. Давать наставления, учить: бессовестное посягательство на мироощущение других людей. Ведь Довлатов — созерцатель, рассказчик, а не учитель нравственности (в плохом смысле этого слова). Об этом очень подходяще выразился товарищ Довлатова, Иосиф Бродский:

«Читать его легко. Он как бы не требует к себе внимания, не настаивает на своих умозаключениях или наблюдениях над человеческой природой, не навязывает себя читателю.»

Упомянутый ясный взгляд на жизнь Довлатова сбалансирован. Он не впадает в излишнюю трагичность или неуместную комичность. Однако, и в его здравомыслие есть место сентиментальности:

«Когда-то мы жили в горах. Они бродили табунами вдоль южных границ России. Мы приучили их к неволе, к ярму. Мы не разлюбили их. Но эта любовь осталась только в песнях. 

Когда-то мы были чернее. Целыми днями валялись мы на берегу Севана. А завидев красивую девушку, писали щепкой на животе слова любви. 

Когда-то мы скакали верхом. А сейчас плещемся в троллейбусных заводях. И спим на ходу. 

Когда-то мы спускались в погреб. А сейчас бежим в гастроном. 

Мы предпочли горам — крутые склоны новостроек. 

Мы обижаем жен и разводим костры на паркете. 

НО КОГДА-ТО МЫ ЖИЛИ В ГОРАХ!» 

Нам и правда не достаёт романтики...

Может, отчасти этим обусловлено нежелание писателя придерживаться строгой автобиографической последовательности и фактов. Подноготная претит стилю Довлатова, он позволяет себе преувеличивать события, добавлять придуманные подробности в повествование. Изысканно утрируя конъюнктуру жизни ему удаётся сильнее передать её абсурдность, подчёркивая для невнимательного читателя. 

А ещё ему свойственны внезапные метафизические отступления о всем сущем:

«Я вдруг увидел себя издали, растерянным и нелепым. Кто я? Зачем здесь нахожусь? Почему лежу за ширмой в ожидании бог знает чего? И как глупо сложилась жизнь!..» 

Истории Довлатова реалистичны, живы, в хорошем смысле гротескные, вызывают при прочтения диаметрально противоположные чувства: есть место в его текстах угнетающей печали, восторгу от непутёвости жизни и крику благоразумия о странности её течения. В этих историях обитают колоритные персонажи каждого которого можно по-своему понять. Писатель на протяжение чтения радует найденным только им уникальным рецептом совмещения тоски и юмора. И всё это в емком самобытном стиле сказа.

Из-за величины мысли его видят по разному. Не стоит к кому-то прислушиваться, лучше составить мнение о Довлатове самому — его читая.

Хотелось бы завершить текст любимой цитатой:

«Истинное мужество в том, чтобы любить жизнь, зная о ней всю правду.»