Истоки человеческого воображения

Не считая нескольких замысловатых отрывков в творчестве Аристотеля и Канта, философы почти ничего не писали о воображении. А те, кто изредка поднимал эту тему, так и не смогли объяснить нам, что же такое «творческое воображение», как его принято называть.

Аристотель описывал воображение как способность человека и большинства других животных воспроизводить, хранить и воссоздавать образы, которые используются для той или иной умственной деятельности. Даже наш сон подпитывается плодами нашего воображения. Иммануил Кант в свою очередь говорил о воображении как о синтезаторе чувств и пониманий.

Хотя между идеями Аристотеля и Канта много различий, последний соглашался с тем, что воображение — это подсознательная способность, которая объединяет чувственное восприятие. Воображение — это способность, выступающая посредником между индивидуальными ощущениями и общим, универсальным пониманием того, что мы чувствуем. По мнению обоих философов, воображение является своего рода познанием или, точнее, необходимым требованием для познания.

Этот довольно механистический подход к воображению отражен в более поздних вычислительных и модульных теориях разума, согласно которым человеческое мышление формируется врожденными процессами. К примеру, американский философ Денис Даттон‌ в книге The Art Instinct утверждал, что пейзажная живопись так популярна, потому что пробуждает наше инстинктивное влечение к изучению местности, доставшееся нам от предков, рассматривавших окружающее пространство с позиции возможных угроз и ресурсов. Эта точка зрения — доминирующая в современной эволюционной психологии — кажется очень далекой от художественного взгляда или даже от взгляда инженера.

Ничуть не удивительно, что философы и когнитивные теоретики довольно рационально относятся к воображению, но и повседневное представление о нем не намного лучше. Как и античные греки, мы по-прежнему думаем, что наши творческие способности снисходят на нас подобно музе — как своеобразная духовная одержимость или удивительное безумие, которые наполняют гениев вроде Ван Гога и Джона Леннона, но лишь едва затрагивают нас.

Мы настолько романтизировали творческий процесс, что отказались от раскрытия тайны его появления в нашем сознании. Мы почти отказались от веры в музу, но все еще не нашли, чем можно заменить это представление о природе творчества.

Австрийский художник Эрнст Фукс описывает вдохновение как «таинственную потерю себя». «Я нахожусь в некоем трансе, моей рукой создаются неясные вещи. Нередко я попадаю в это состояние, когда рисую. В такие моменты сознание притупляется, уступая дорогу чувству полета — и я создаю вещи, о которых я почти ничего не знаю в повседневности».

Этот мистический взгляд на воображение расплывчат и неясен, но, по крайней мере, он немного описывает децентрализированное психологическое состояние творчества. Психолог Михай Чиксентмихайи‌ отдавал ему должное, изучая «потоковые» состояния, однако идея «потока» оказалась не более, чем новой формулировкой таинственного той самой «музы».

Эволюционное мышление предлагает выход из этой путаницы. Наравне с другими развитыми аспектами человеческого разума, происхождение воображения имеет свою историю. Давайте изучим феномен воображения как археолог изучает место раскопок с множеством культурных слоев. Они возникают медленно в течение длительного времени — прерывистый, но сбалансированный процесс, который основывается на том, что мы унаследовали у животных.

Чтобы понять это, нам необходимо покопаться в «осадочных слоях» разума. В книге «Происхождение человека и половой отбор» Чарльз Дарвин говорит: «Воображение — одна из высших прерогатив человека. Благодаря этой способности человек невольно объединяет уже существующие образы и собственные идеи, в результате получая новый блестящий результат. Мечтание дает нам лучшее представление об этой силе; как говорит поэт Жан Поль Рихтер: "Мечта — невольное искусство поэзии"».

Известные палеоантропологи, в числе которых Ричард Клейн‌, Морис Блох‌и многие другие уверены, что прошло несколько тысячелетий после появления анатомически современных нам людей, прежде чем у него сформировалось воображение. Частично эта теория отражает идею о том, что художественные способности — это, своего рода, «эволюционный чизкейк», побочный продукт более серьезных когнитивных адаптаций, таких как язык и логика. Что более важно, она основана на относительно позднем появлении пещерного искусства в период верхнего палеолита (около 38 тыс. лет назад). Обычно археологи делают из этого вывод, что воображение появилось у человеческого вида поздно — после языка. Согласно этой теории, наскальная живопись является признаком работы современного мышления, взглядов и творчества в том виде, в котором мы с вами привыкли его понимать.

Вопреки этой интерпретации хочется предположить, что феномен воображения, переосмысленный должным образом, является одной из ранних человеческих способностей, а вовсе не поздним эволюционным приобретением. В самом деле, развитие языка серьезно повлияло на наши мышление и коммуникацию. Но «образное мышление» и даже «телесное мышление», скорее всего, предшествовали развитию языка на сотни тысяч лет. Это часть нашего наследия как млекопитающих — считывать и хранить эмоционально окрашенные, зашифрованные образы. Все это мы делаем благодаря условным ассоциациям, а не при помощи вербального мышления.

Львы в саванне, к примеру, обучаются и могут делать прогнозы, потому что их опыт создает прочные ассоциации между восприятием и ощущениями. Животные, по всей видимости, пользуются образами (визуальными, слуховыми и обонятельными воспоминаниями) для ориентирования на новых территориях и решения сложных задач.

Но у древнего человека между стимулом и реакцией образовался своего рода интервал — временная задержка, позволившая человеку давать разные реакции на раздражитель, вместо единственного молниеносного ответа. Этот интервал имел решающее значение для воображения: именно он создал внутреннее пространство в наших умах. А затем мозг раннего человека научился не только записывать и обрабатывать информацию, но и генерировать её. Мы начали создавать представления о вещах, которых никогда не было, но которые могли бы быть. Если рассуждать так, то появление воображения можно отнести, по крайней мере, к эпохе плейстоцена (примерно 2,6 млн – 12 тысяч лет назад), и предположить, что оно начало развиваться уже у наших собратьев Homo erectus.

В современной философии «представление», как правило, в основном понимается с точки зрения языка. Представление — это внутренняя психическая данность, которая приобретает смысл через контакт с внешним миром или в контексте другого реального опыта (т.е. других представлений, правил и схем). Например, представление о собаке — это образ реального млекопитающего из плоти и крови. Традиционные семантические теории (от эмпиризма и позитивизма до семиологии) предполагают, что основным смысловым элементом является слово — в нашем случае «dog» или «chien» или «gou». Тем не менее, некоторые философы, среди которых Марк Джонсон из Университета Орегона, оспаривают эту концепцию, показывая, что в самом языке существуют глубоко укорененные метафорические конструкции, а смысл появляется в теле, а не в голове.

Смысл основывается не на словах, а вытекает из действий, связанных с восприятием или образами. Даже когда наш мозг обрабатывает кажущиеся на первый взгляд нейтральными лексические термины, мы находим для них более глубокую систему имитации образа. Например, когда мы слышим слово «чашка», то в нашем мозгу активизируются двигательные нейроны и тактильные системы, так как мы понимаем язык, «имитируя в сознании то, что бы нам хотелось испытать из описанного языком» утверждает ученый-когнитивист Бенджамин Берген в своей книге «Громче слов». Когда мы слышим слово «чашка», двигательные отделы нашего мозга как будто поднимают воображаемую чашку.

Это исследование серьезным образом повлияло на наше понимание работы сознания. Однако, чтобы в полной мере осознать, чем же является воображение, необходимо исследовать эволюционный период, предшествующий языку — предлингвистический, к которому, вероятно, у нас все еще имеется доступ.

Взрослые люди, подобно младенцам, еще не научившимся говорить, или даже низшим приматам, представляют себе собаку при помощи ассоциаций и эмоций. Если ассоциация будет приятной, человек отнесется к собаке дружелюбно. Если ассоциация окажется негативной, он постарается избежать ее. Образ собаки в нашем восприятии или памяти будет подкреплен чувствами и возможными действиями по отношению к ней. Более позднее слово «собака», напротив, находится на более смягченном и абстрактном уровне восприятия — нейтрализованном эмоциональным и моторным содержанием.

Таким образом, воображение— это слой сознания, находящийся над поведенческой реакцией (стимул-ответ), но ниже языковой метафоры и смысла предложения. Наше современное воображение уходит корнями в раннюю эпоху образного мышления или образной семантики. Этот исторический момент (вероятно, начавшийся в раннем плейстоцене, примерно 2 млн лет назад) воспроизводится в нашей творческой деятельности. Благодаря этому наше сознание может работать в автономно, не вступая в контакт с потоком восприятия, и может самостоятельно моделировать виртуальные реальности.

Наша сегодняшняя творческая жизнь нами унаследована от далеких предков. Понимание этой связи ставит своей целью растущее исследовательское движение — биосемантика. Оно определяет человеческое бытие через первичные социальные взаимодействия, а не только с помощью языка. Как и высшие приматы, мы, люди, используем при коммуникации язык тела. Психологи, изучающие приматов (например, автор книги «За пределами мозга» Луиз Барретт), выяснили, что структура их взаимодействий медленно усложняется в процессе эволюции и преобразуется в подобие языка жестов, который служит для установления доминирования, подчинения, спаривания, объединения, обмена пищей, и т.д. Но и мы сами используем язык жестов куда чаще, чем замечаем это за собой.

Родственные нам приматы благодаря развитому мозжечку обладают впечатляющими способностями по выполнению последовательной программы действий. У них есть своего рода «задачники» для выполнения сложных действий, например, переработки несъедобных растений в съедобную пищу. Так, гориллы едят крапиву лишь после того, как сорвут ее и скатают листы, чтобы не пораниться.

Это уровень решения проблем подразумевает поиск наиболее разумных путей через успехи и неудачи. А такой вид последовательных действий можно считать первой стадией в приобретении навыков импровизации и воображения. Образное мышление и следующая за ним поведенческая активность, вероятно, сформировались в нашем сознании благодаря этому «задачнику» еще задолго до появления языка. И лишь позже мы начали мыслить словами и фразами. Хотя развитием абстрактных символов — слов — связь между представлением, воспроизведением и непосредственным опытом начала постепенно утрачиваться, но сами слова создавали и несли в себе смысл благодаря воздействию на древние системы (например, на эмоции) у рассказчиков и слушателей.

Творческие люди — музыканты, танцоры, спортсмены или инженеры — напрямую обращаются к смысловому содержанию в его доязыковой форме. Иногда его называют «системой актуального сознания» — это вентральный путь в мозге, который обеспечивает нас эмоциональным и полуинстинктивным решением внешних проблем. Музыкант-импровизатор или человек, действующий по интуиции, по всей видимости, использует это древнее вопросно-ответное знание языка тела, чтобы ориентироваться в социальной среде. Мы делаем ход и наблюдаем за реакцией, затем следующий шаг — и продолжаем наблюдать. Мы уклоняемся от одного и принимаем другое. Интуитивные действия в этом случае — не просто аналогия доязыкового общения, а его сущность.

В частности, техника «вопрос-ответ» — один из старейших методов импровизации, как и синхронизация музыки и наших движений (как в танце). С древних времен эмоциональная и вдохновляющая совместная активность использовалась для укрепления связей внутри социума. Поначалу люди просто пытаются согласовывать свои движения в танце, чтобы попадать в такт. Затем они запоминают получившийся танец и учатся экспериментировать на основе этого опыта, переделывая его под себя. Такие методы имитации позволяют исследовать множество вариантов действий в рамках социальных и технических правил. В конечном итоге такие исследования превращаются в более автономные эксперименты, использующие мышление образами, звуками, жестами.

Эмоциональный аспект такой автономной симуляции очевиден. Считается, что нашим собратьям-животным требуются химические раздражители и прямое восприятие сексуально привлекательного тела, чтобы испытать возбуждение. Но людям для этого достаточно просто вообразить желанный объект. Так что сначала наши предки имитировали поведение других людей в реальном времени, воспроизводя танцы и процесс создания орудий труда, но затем по мере развития памяти эта симуляция стала доступна в автономном режиме без наглядного примера.

Вычислительные теории разума, которые приравнивают наш мозг к бинарному коду поисковика Google, подходят для описания более позднего языкового мышления. Но они не объясняют более раннее образное познание. Образное мышление опирается на высокоинформативные детали, эмоциональные и моторные ассоциации. Мы присваиваем образам и жестам новые смыслы, а затем используем их для обозначения каких-либо вещей. Нейробиолог Эрик Кандел рассуждает об этом в своей книге «Возраст самопознания».

Возможно, способность выражать себя на языке живописи эволюционно предшествовала способности выражать себя в речи. Но необходимые для творчества когнитивные процессы, когда-то являвшиеся универсальными, затем подменились универсальной способностью использовать человеческую речь.

Хочется верить, что язык живописи, равно как и язык движений, все еще никуда не делся и мы можем использовать их, когда наш рассудок успокаивается — во время импровизации и творческой деятельности. Это доказывают и случаи из медицинской практики: в 1998 году психолог Николас Хамфри из Кембриджского университета обнаружил удивительное сходство между наскальной живописью в пещере Шове‌ и рисунками современной девочки Нади, страдающей тяжелой формой аутизма. Несмотря на то, что к шести годам Надя еще не могла говорить, ее рисунки отличались поразительной аккуратностью и выразительностью — и были очень похожи на рисунки наших доисторических предков. Случай Нади усиливает уверенность в том, что живопись и рисунок могли бы предшествовать появлению языка в целом.

Существует вероятность, что и Homo Sapiens 40 тыс. лет назад освоили первоначально письменную (невербальную), а затем уже устную речь.

Схожесть рисунков Нади и доисторических людей — это не загадка и не свидетельство внутреннего представления. Скорее, это доказывает, что человеческий разум способен на точную имитацию. А графическая имитация — равно, как и текстовое описание — просто разновидности этого навыка.

Мы не можем быть слишком уверены в неподтвержденных данных, но история Нади должна хотя бы спровоцировать некоторое сомнение по поводу убеждения, что в эпоху позднего палеолита мозг человека уже был схож с современным. Если Надя настолько хорошо рисовала, не имея при этом языковых навыков, возможно и Homo Sapiens 40 тысяч лет назад освоили сначала живописную, а только затем уже устную речь. Говоря точнее, Надя была так пунктуальна и точна в своих рисунках, потому что не отвлекалась на лингвистический и концептуальный контекст. Без словесного воспроизведения образов в собственном сознании Надя, вероятно, была более восприимчивой.

Надя прекрасно выражала себя и без символических инструментов и сложных высказываний. Наши предки могли иметь такое же впечатляющее невербальное мышление — возможно, благодаря воображению. Образное мышление могло развиваться по собственному эволюционному пути параллельно с языком, а могло появиться даже раньше, когда выживали те, кто изготавливал наилучшие орудия труда и наскальные украшения.

Воображение — будь то графическое или более позднее лингвистическое — особенно сильно связано с эмоциональной коммуникацией, и оно могло развиться потому, что эмоции зачастую управляют нашими действиями и формируют адаптивное поведение. Мы должны помнить, что воображение появилось как адаптивный механизм в среде социальных приматов, а потому неудивительно, что хороший рассказчик, художник или певец может манипулировать нашей внутренней «второй вселенной», обращаясь в нашем сознании к образам и событиям, которые несут сильный эмоциональный заряд.

Самые волнующие фантазии, к какой бы культуре они ни относились, обычно тесно переплетается к нашим древнейшими страхам и надеждам. Это понимали Эдгар По, Сальвадор Дали, Эдвард Мунк и Ханс Гигер — они обращались за вдохновением к древнейшим частям своего сознания, а затем привносили добытые оттуда образы в свои последующие работы и истории.

Воображение не только отлично справляется с образными ассоциациями, но и очень неплохо подготовлено к работе со смешанными ассоциациями. Мышление и взаимодействие с образами требует доступа к внутренним представлениям, но художники преобразуют эти образы в неестественном и неожиданном порядке. Наши древние древние когнитивные способности к свободным ассоциациям связаны с более сложными аспектами познания, такими, как исполнительная функция и способность смешивать или изменять систематические категории, создавая гибриды образов. Когда мы фантазируем, то смешиваем картины и предположения, воспоминания и события в реальном времени, звуки, истории и чувства. Это мультимедийный процессор, который перескакивает через коннотации, а не ищет логических решений.

Большая часть этого процесса происходит бессознательно, поэтому его так часто описывают как «музу», но за этой фазой следует фаза повторного входа, где свободные ассоциации или вольный поток сознания возвращаются под исполнительный контроль сознания и интегрируются в более целенаправленное творчество мыслителей и художников.

Приматы свою осознанную жизнь могли быть ближе к свободным ассоциациям, чем наше современное воображение

Все потаённое сосредоточено на этой, лишенной эгоистичных намерений потоковой фазе воображения, в то время как механика сосредоточена на комбинаторных результатах, созданных в темных чертогах нашего воображения. Каждая из двух моделей отражает аспект воображения, но когда мы рассматриваем эволюцию разума, мы видим, как обе они соединяются в работе нашего сознания. На самой ранней фазе эволюционного развития (вероятно, в эпоху плиоцена‌) у нас было своеобразное рефлективное воображение. Приматы в этот момент могли находиться ближе к свободным ассоциациям, чем наше современное сознание. Наши предки могли, очевидно, распознать льва в саванне, но случайные образы льва могли непредсказуемо всплывать из памяти при повседневной деятельности.

Затем, в эпоху плейстоцена, возникло полуосознанное воображение, подобное тому, которое мы можем испытать в процессе мышления. Мы можем представить себе, например, как поведение в ритуальных обрядах, контролируемое шаманами, вызывало в сознании образы льва в саванне через привычные действия и жесты. И, наконец, в период от верхнего палеолита до эпохи голоцена возникло осознанное воображение, которое собирает ассоциативные продукты из первых двух фаз и подводит их под контроль четкой когнитивной деятельности (медленное, логичное обдумывание).

Например, «львиный человек» пещерной живописи в Холенштайн-Штадель в Германии и «зубры» в пещере Габиллу во Франции могут быть ранними примерами сознательного комбинирования животных и человеческих образов в изобразительном искусстве. Гибридизированные или композиционные существа предстают перед нами особыми формами ранних культурных проявлений — от наскальных рисунков до месопотамской, египетской и ведической мифологий. Такие нарушения зоологической категории кажутся ранними (и постоянными) маневрами в логике воображения.

Между модульным мышлением и таинственными полетами фантазии лежит скромное царство эволюции. Прежде, чем у вас появится глаз в его современной форме, вам понадобится более простой оптический предшественник, а перед этим — светочувствительная ткань. эволюция масштабируется начиная с самых базовых элементов. Аналогичным образом, эволюция создала примитивную способность к воображению прежде, чем язык и культура усовершенствовали ее. Базовая система (в которой преобладают эмоциональные и перцептивные ассоциации) все еще существует и лежит в основе нашей психологии. Вы можете получить некоторое представление об этом во сне — или взять музыкальный инструмент, бумагу или кисть и увидеть мир глазами предков.

Источник: Дискурс