Интервью с военным историком Евгением Нориным

Популярнейший военный историк Евгений Норин любезно согласился дать интервью нашему проекту, заглянув под лёд. Свят Павлов припас немало острых вопросов — про Чечню, Донбасс, Сталина и, наконец, про сотрудничество со «Спутником и Погромом».

НЕРАЗРЕШЕННЫЕ КОНФЛИКТЫ

Свят Павлов: В этом году у вас вышла дебютная книга «Под знаменами демократии», посвященная постсоветским конфликтам. Почему сейчас эта тема сама по себе если не табуирована, то ей уделяется так незаслуженно мало внимания? С чем вы это связываете?

Евгений Норин: Смотрите, во-первых, мне не кажется, что эта тема именно табуирована. Скорее ее предпочитают не трогать. Работает политкорректность. Люди просто не хотят обсуждать некоторые темы, которые до сих пор болезненные. Многие вооруженные конфликты 90-х и сейчас не сняты. Эти конфликты загнаны на периферию, они заморожены, но продолжают существовать.

П: Тот же Карабах по-прежнему тлеет.

Н: Да, тот же Карабах. Как мы недавно выясняли, это конфликт способен взорваться с десятками трупов единовременно. В случае с Карабахом никто не ожидал, что давно замерзнувший конфликт опять расконсервируется и много людей снова будет убито.

Тем не менее, я считаю, что в обществе существует широкий запрос на тему постсоветских конфликтов. Я работаю журналистом по исторической части, и когда начинаешь обсуждать эти темы, реакция всегда оказывается выше среднего. Людям это одновременно и не очень нравится, и при этом интересно.

П: Скажите, в вашей книге вы говорите, что одной из главных причин постсоветских конфликтов было нежелание центральных властей идти на компромиссы с автономиями и нацменьшинствами. А был вообще возможен этот компромисс? Например, в вопросе того же Карабаха?

Н: Вопрос Карабаха – это как раз тот случай, когда конфликта нельзя было избежать в том или ином виде. Но вот если говорить о Приднестровье, то это война без особых причин.

Ее вообще не должно было быть, если бы Кишинев продемонстрировал хоть какую-то гибкость. Вообще у меня в книге нет такой главы, но ее стоило бы ввести. Войны, которых не было. Например, в Прибалтике.

П: История с рижским ОМОНом?

Н: История с рижским ОМОНом как раз так и осталась локальным противостоянием, участников минимум, погибших немного. Конечно, любая смерть – это трагедия. Но по сравнению даже не с Таджикистаном, а с Приднестровьем, это война, которой не было.

П: До сих пор ведь доподлинно неизвестно, кто убил латвийских таможенников?

Н: Да, я следил как раз за процессом Константина Никулина, рижского омоновца. Он оставляет крайне тягостное впечатление: по качеству доказательств, по уровню проведения. Я могу с уверенностью говорить, что этот процесс – результат политической воли. Само задержание, приговор. Поймали того омоновца, который есть, и повесили на него резонансное преступление. Причем есть обстоятельства, позволяющие сомневаться в его причастности к этому конкретному преступлению (убийству латвийских таможенников – ред.). Ну так вот, возвращаясь к теме несостоявшихся конфликтов, в Прибалтике его не произошло, в Татарстане тоже был развит региональный сепаратизм.

П: И в Татарстане есть нефть.

Н: Да. Кстати, благодаря во многом истории с Татарстаном просмотрели Чечню. Под эту сурдинку Чечня была оттеснена на вторые роли. Тоже самое касается насчет Ельцина и Верховного Совета. Теоретически, там можно было достичь компромисса. Но Борису Николаевичу было важно установить режим личной власти.

П: Вы имеете ввиду, что Ельцин преследовал своей целью установление авторитарного режима?

Н: Да, по сути благодаря Ельцину Россия превратилась в суперпрезидентскую республику. Поэтому нынешний российский режим мягкой диктатуры в огромной степени был заложен в 1993-м году.

МИНСКИЕ СОГЛАШЕНИЯ — ПРОФАНАЦИЯ

П: По поводу компромиссов. Вы неоднократно высказывали мнение, что причины нынешнего украинского конфликта появились сразу же после развала СССР. Все это время он был просто подморожен, но закономерно вспыхнул в 2014 году. Возможно ли мирное разрешение конфликта между Киевом и Донбассом?

Н: Проблема в том, что у сторон неустранимые разногласия по принципиальным вопросам. Украинская сторона готова обсуждать только капитуляцию республик (ДНР и ЛНР – ред.). Ну и очевидно, что республики не готовы тоже обсуждать собственную капитуляцию, собственное упразднение. Все нынешние мирные инициативы подразумевают под собой именно капитуляцию Донбасса.

П: Считаете ли вы, что минские соглашения – это профанация?

Н: Это абсолютная профанация. Над ними ржут. Я не видел в Донбассе ни одного человека, который бы к ним серьезно относился. Ни в окопах, ни в кабинетах, нигде. Можно делать вид, что эта клоунада имеет какое-то реальное значение, но никакого значения она не имеет. Напомню, с чего они (Минские соглашения – ред.) начались. обсешники не смогли попасть в нужный район, потому что там шел бой. Да, можно сейчас говорить, что конфликт в Донбассе подморожен. Но тем не менее речь идет о десятках убитых ежемесячно. Да, для линии фронта в 200 километров два человека в день, это немного, конечно. Но люди продолжают гибнуть. А если говорить про год? Это сотни людей в год. Да, теоретически можно говорить о компромиссе, но не с действующей украинской властью.

П: То есть для мирного урегулирования конфликта в Донбассе нужен другой режим на Украине?

Н: По сути да. Но никакой пророссийский режим в обозримой перспективе к власти на Украине не придет. Поэтому наиболее оптимистичный из реальных вариантов для Донбасса сейчас – это большое Приднестровье.

РОССИЯ ВИНОВАТА В КОНФЛИКТЕ НА УКРАИНЕ – ПЕРЕД ДОНБАССОМ

П: Вы недавно возили в Макеевку в Донбасс гуманитарную помощь. Как местные жители сейчас относятся к России, после почти четырех лет войны?

Н: Как там одна девушка выразилась, «российский паспорт – это ксива». Да хорошо относятся. В прошлый раз в Макеевку я привез немного гуманитарной помощи, и мне стало неловко от того, каким меня теплом и вниманием там окружили. С огромной теплотой к нам относились. Конечно, там разные люди есть. Есть даже сторонники Украины. Их в Донецке и в Луганске немного, но они есть. Есть даже диверсионное подполье. В прошлом году классическим терактом женщину-медика убили. Бомба в мусорном контейнере.

П: А зачем убивать девушку-медика? Это же не полевой командир и не должностное лицо.

Н: Чтобы никакой нормальной жизни в Донбассе не было. Во-вторых, чтобы держать местные власти и армию в постоянном напряжении. При этом большой трафик людей через линии соприкосновения, поэтому отправить диверсионную группу в таких условиях не составляет труда. Чисто техническая задача. Но основная часть населения в Донбассе, конечно, настроено пророссийски.

П: А если говорить об отношении непосредственно к российским властям? Жители Донбасса разве не рассчитывали на крымский сценарий?

Н: В Донбассе не очень любят говорить о политике. Но, разумеется, чрезвычайно деморализует местное население двусмысленность нашей политики на Украине. В том числе людей, которые активно за нас. «Когда вы нас уже к себе заберете?», - я это слышал там в разных вариантах много раз. Люди восстали, рассчитывая на Россию. Я сейчас скажу довольно крамольную вещь, Россия действительно виновна в конфликте на Украине, но не перед Украиной, а перед жителями Донбасса.

УКРАИНСКАЯ АРМИЯ СТАЛА СИЛЬНЕЕ, НО ВСЕ РАВНО НИЩАЯ

П: Вы рассказывали об украинских диверсантах. А как изменилась украинская армия в принципе по сравнению с 2014 годом, когда она терпела поражение за поражением. Стала ли она сейчас сильнее?

Н: Да, она стала сильнее. В реальных фронтовых условиях солдаты и командиры младшего звена растут очень быстро. Тут действует естественный отбор. Если ты плохой солдат, то тебя убивают. Условия реального конфликта лучше любого полигона. При это украинская армия получила возможность отремонтировать какое-то количество техники. Они сформировали очень много таких «эрзац-соединений», мотопехотных бригад. Да, конечно, они уже учатся жить без бронетехники. Какое-то количество бригад недостаточно вооружены. Но тем не менее это уже модуль обороны, ты его можешь встраивать во фронт. Однако нужно понимать, что украинская армия – это армия бедная. И даже нищая. Солдат нужно гонять на полигоне, летчику нужно много летать, офицеру играть с живыми солдатиками в свои игры. Украине все это очень сложно обеспечить. Тоже самое и снабжение боеприпасами. По ряду номенклатур боеприпасов Украина испытывает проблемы прямо сейчас.

П: То есть украинская армия стала сильнее, но ее главные проблемы – это финансирование и обеспечение?

Н:Да, финансирование и обеспечение. Но при этом у них появилась ночная оптика, современная связь. С нелетальными вооружениями все стало значительно лучше. И это все серьезное влияет на оперативную обстановку. Я говорил с днровским снайпером. Он говорит, что они (ВСУ – ред.) экипированы намного лучше, чем наши (ДНР – ред.). При этом как солдат он превосходит их радикально. Собственно поэтому я говорил с ним, а не с украинским снайпером. У вооруженных сил Донбасса как раз с оптикой проблемы. А это ведь человеческие жизни. Один танкист с Донбасса, он погиб уже, говорил, что силы ДНР – это ублюдочное подобие российской армии 90-х.

П: То есть у ЛДНР все настолько плохо с вооружением?

Н: Все не настолько хорошо, как должно быть. Обычным вооружением части иногда обеспечены до зубов, до бровей. Но при этом очень плохо все со вспомогательным оборудованием, с экипировкой.

КАК НУЖНО ПРАЗДНОВАТЬ 9 МАЯ

П: Судя по украинскому конфликту мифология Второй мировой войны жива до сих пор и кровоточит. Крайне серьезно, а иногда и болезненно она воспринимается и в России. Буквально через месяц будет праздноваться день Победы 9 мая. Полагаю, что как всегда предельно помпезно и с широким размахом. Как вы относитесь к такому формату празднованию? Не принижает ли он реальный подвиг русского солдата?

Н: Для меня лично 9 мая – это однозначно святой день. День, когда забороли самого грозного противника в самой великой войне в человеческой истории. Насчет формата и разных проявлений празднования. Заигрываются, кроме шуток. Когда все это коленопреклонение, это не очень хорошо. Но я действительно считаю, что нужно праздновать 9 мая, и это должен быть большой помпезный праздник.

В ЧЕМ ВРЕД МИФОВ О ВОЙНЕ?

П: Как раз в том и вопрос, не размывает ли вся эта вычурность и помпезность реальный подвиг, в том числе о котором вы пишете в своих статьях?

Н: Тут есть эффект размывания, но это не относится конкретно к 9 маю. Иногда действительно фактически девальвируется подвиг.

П: Вот об этом и речь.

Н: Это проблема. Мы, конечно, во многом стали заложниками эпичности нашей истории. Да, иногда берутся истории прямо неоднозначные. Берутся сюжеты даже не то, чтобы выдуманные, но сильно приукрашенные. При этом забываются реальные истории с реальными людьми.

П: Например, вы в своих статьях про Брестскую крепость и 28 панфиловцев по сути деконструируете два главных мифа о Великой Отечественной войне.

Н: Если говорить о Брестской крепости, то да, из реального сражения и настоящего подвига, это превращают в какую-то вампуку про прокалывание вилами БТРа. Если говорить о панфиловцах, то да, именно в тот день у разъезда Дубосеково случился ординарный и не очень успешный бой. Хотя при этом «панфиловская дивизия» имела долгую страшную и мощную историю. Она, например, попала в сборник по обучению опыту войны. Правда, она туда попала за октябрьские войны под Волоколамском. Что было до известного всем боя у Дубосеково. Панфиловская дивизия очень эффективно действовали при контрнаступлении под Москвой. Она очень успешно действовала в кампании 1944 года.

П: И почему нам об этом так мало рассказывают? А вместо этого нам предлагают по большому счету выдуманную историю?

Н: Я был сам поражен, когда начал заниматься конкретно историей «панфиловцев». Сколько всего там осталось закрыто для широкой общественности. Хотя во сейчас у нас действительно прорыв по крайней мере по оцифровке архивов Великой Отечественной. По архивам я смог найти дедушку знакомой, она знала лишь то, что он воевал и имел наградные. Я нашел, где именно он воевал и за что был награжден. Попал снарядом в склад боеприпасов. Немцам стало кюхельбекерно и тошно. Каким-то еще попаданием обеспечил наступление нашей пехоты. Классная совершенно история. Если говорить про память народа, то это именно документы воинских частей. И сейчас есть реальная возможность написать историю войны на новом техническом уровне. И это делается, но делается по большому счету энтузиастами. То, что накопали специалисты, руду, я в своих статьях рассказываю в популярном формате. Или вот, например, в фильме «Брестская крепость» отряд Кижеватова атакует немцев с табуретками.

П: И в реальности никакого подобного рукопашного боя в Брестской крепости с немцами не было?

Н: В реальности у Кижеватова пулемет был. Или вот есть историк, который занимается уличными боями в Сталинграде. Он недавно опубликовал статью про «дом Павлова». И дом не тот, и не только Павлов. У Павлова и его команды самым страшным местом был совершенно не тот дом.

ПОЧЕМУ В СССР БЫЛО ТАК МНОГО КОЛЛАБОРАНТОВ?

П: У меня еще один вопрос по Второй мировой войне. Он менее приятный. С чем вы связываете, что такое количество коллаборантов среди граждан Советского Союза оказалось в частях вермахта, от 1 миллиона до 1,5 миллионов человек? Самые большие цифры во Второй мировой войне.

Н: Во-первых, очень много граждан Советского Союза попало в оккупацию и плен. Абсолютное большинство этих людей были «хиви» (нем. Hilswilliger, добровольные помощники – ред.), которым доверяли не оружие, а в лучшем случае лопату. В противном случае в лагерях пленных они попросту померли с голоду. И если человек помирает с голоду, мы не можем ему говорить, мужик, давай помирай. Я лично не готов «хивиков» осуждать. Тот, кто шел в карательные части, это без вопросов негодяй.

П: А если говорить о РОА? Об осознанной коллаборации.

Н: Если говорить об осознанной коллаборации, то мы делаем опять-таки выборку из большого количества людей. Часто это были нерусские, крупные национальные формирования, типа «Галичины» той же. Ну и давайте уж говорить прямо, у очень многих людей советская власть вызывала мало восторга. Другое дело, что в союзе с крокодилом съесть твоего врага, крокодил от этого не становится травоядным. Если говорить о белой эмиграции, то это огромная ошибка – связываться с Гитлером. Если говорить о людях, которые шли в какую-нибудь РОНА (пехотная дивизия СС коллаборанта Бронислава Каминского, комплектовалась преимущественно из русских – ред.), тут ничего хорошего сказать нельзя. Такому я не могу найти ни объяснений, ни оправданий. На оккупированных территориях СССР жило очень много людей, среди них были и те, что голодали, и идейные враги советской власти, и просто преступники.

П: Другими словами, такое количество советских коллаборантов вы объясняете масштабами самой войны, не сопоставимыми с войной в Европе?

Н: Да. Но, кстати, если говорить о боевых действиях, то наши «коллабы» не так много в них участвовали. Та же РОА, у нее буквально несколько было ситуаций, когда она шла в бой.

П: А это связано с чем? Что немцы им не доверяли?

Н: Немцы не доверяли, а боевые качества вызывали вопросы. Известная история, когда их пытались использовать на Одерском плацдарме, они что-то там повоевали и просто ушли с фронта. А если говорить о РОНА, то она просто делала грязную работу. Во время подавления восстания в Варшаве в 1944-м году, с массовыми душегубствами. То есть мы не можем сказать, что коллаборационисты были эффективной боевой силой.

О РАЗНОГЛАСИЯХ СО «СПУТНИКОМ И ПОГРОМОМ»

П: Давайте поговорим об издании, благодаря которому вы стали широко известны, «Спутнике и Погроме». У вас в профайле в ВК говорится, что вы по убеждениям социал-демократ и христианин. Как так получилось, что вы стали одним из ключевых авторов правого атеистического издания?

Н: Говоря о том, что я социал-демократ, я имею ввиду не современных левых. Когда я забивал это себе в профайл, я не очень хорошо себе представлял современных левых. Я все-таки имею ввиду классическую западную социал-демократию именно XX века. Да, я считаю, что социальные гарантии должны быть высокими. Даже ценой высоких налогов. Должен быть максимально широким доступ к медицинским услугам, к образованию. В этом моя социал-демократия.

П: Как тем не менее так получилось, что вы стали автором правого издания, монархического во многом?

Н: Я считаю, что некая доля национализма нормальна в принципе. Ну мы живем в специфическое время в специфической стране, где скажешь слово «национализм», а тебя спросят, когда вы начнете мерить черепа? Это собачья чушь, конечно. Я всегда смотрю, на чем я могу с людьми сойтись. Мы со «Спутником» регулярно оказываемся на одной стороне. Они за Новороссию, и я за Новороссию. Если они регулярно пели осанну батальону «Азов» (украинское националистическое подразделение, на участников которого в РФ заведены уголовные дела – ред.), я бы не смог с ними сотрудничать. Я не смогу, например, сотрудничать с изданием, которое призывает к независимости «Ичкерии». С программой «Спутника» на демократическое устройство России я тоже абсолютно согласен, меня абсолютно устраивает эта программа. У нас больше общего, чем различий.

ВОЙНА В СИРИИ – КОЛОНИАЛЬНАЯ ВОЙНА. И ЭТО ХОРОШО.

П: Тем не менее различия в ваших позициях все же есть. Cамый показательный пример – это война в Сирии. В отличие от редакции «Спутника и Погрома», вы считаете, что в ней есть необходимость. Так зачем нам нужна война в Сирии?

Н: Во-первых, по поводу «Спутника». Начальство хвалить легко и приятно. Егор (главный редактор «Спутника и погрома» Егор Просвирнин – ред.) вполне допускает внутриредакционную дискуссию. За что я могу сказать большое авторское спасибо. Возвращаясь к войне в Сирии. Для России война в Сирии – это возможность стать авторитетом для всего Ближнего Востока. История про нефть и газопроповод из Катара совершенно вторичная. Россия таким образом утверждается на Ближнем Востоке в целом. Это хорошо видно по Египту. Оттуда уже пошли обширные заказы и по оружию, и по энергетике, и по нефтянке. Мы просто подключаем ко всему этому услугу «национальная безопасность», и когда местные правители видят, что мы это можем обеспечить, то разговаривают уже совершенно иным тоном. То есть война в Сирии – это колониальная война, за сферу влияния. И мы в колониальную войну смогли. Говорить о том, что мы никогда в нее не выиграем, уже по сути выиграли. Если говорить о денежном аспекте, то уже все отбилось.

П: Вы имеете в виду контракты с ближневосточными странами?

Н: В том числе. Есть только одно возражение против этой войны. Но, подчеркну, очень серьезное – это гибель наших граждан. Я, безусловно, выступаю за самое ограниченное участие (в этой кампании – ред.) Вряд ли имело смысл кого-то использовать, кроме летчиков, инструкторов и советников.

ЗАЧЕМ НУЖНЫ ЧВК?

П: Хорошо, а как вы относитесь к использованию российских чвкшников?

Н: Я как раз хотел подойти к этому. Мне кажется это большой ошибкой. Особенно когда они используют в качестве ударной силы на передней линии. Потому что это реально потери. Да, это добровольцы. Но все равно это наши люди. И когда они гибнут, то оказываются какими-то пасынками Отечества. Даже смерть официально не желают признавать, мне кажется, это дико нехорошо.

П: Ну если говорить о последней ситуации с погибшими от американского удара русскими чвкшниками, то Захарова (представитель МИД РФ Мария Захарова – ред.) признала все же гибель российский граждан. Правда, конечно, речи о наградах, памятниках и пенсиях не идет.

Н: Мне категорически не нравится эта идея. Я за то, чтобы ЧВК Вагнера или какие-либо другие были легализованы.

П: То есть вы за легализацию частных военных кампаний в России?

Н: Да, чтобы они входили в какие-либо силовые структуры официально, законно и публично.

П: Как в США, например.

Н: Как в Штатах. Потому что когда они участвуют в боях, все должны знать, что это наши люди, ты их не трогай. Что касается ситуации с «вагнеровцами», то американцы не вполне себе четко представляли, кто это вообще лезет и не рассматривали их как российских солдат при исполнении. Думаю, если бы они понимали, что это именно российские солдаты, то все могло обойтись как-нибудь по-другому. Я за легализацию ЧВК. Пусть в качестве специфической воинской части, с особыми способами комплектования, но официально.

А БУДЕТ ЛИ ВОЙНА?

П: Если говорить в контексте геополитического противостояния с США, то вот 1 марта в своем послании Федеральному собранию президент России Владимир Путин презентовал новые виды вооружения: «Сармат», «Кинжал» и так далее. Какое ваше отношение к выступлению президента? Многие говорили, что Путин показывает видео 2007 года, что это фейк и так далее. Ну или напротив, доходило до того, что мы уже выиграли «гонку вооружений». Что вы думаете?

Н: Мне вообще не нравится идея, когда ключевой темой выступления президента страны становится не просто военщина, а обещание порвать всех при помощи вундерваффе (нем. чудо-оружие – ред.). Второе, я считаю, что все представленное оружие действительно существует. Не думаю, что у нас страна оружейных фейков. Вообще у нас все довольно неплохо с вооружением, довольно большой оборонный бюджет.

П: При этом на военный бюджет уступает почти в 10 раз американскому (611 и 70 миллиардов долларов соответственно – ред.).

Н: Одно дело зарплата российского военнослужащего, другое дело американского. Одно дело стоимость НИОКР (научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы – ред.) в России, другое дело в США. Да, конечно, у России не такая мощная и высокотехнологичная армия, как у Соединенных Штатов. Но все эти разговоры, что мы вот сейчас будем воевать с США – это полная туфта. Если у нас, не дай Бог, дело дойдет до Третьей мировой войны, то она будут вестись штуками, которые разработали ботаны из «Арзамас-16» и которые превратят войну через два дня в коллективную спасательную операцию.

П: То есть мы может себе жить и не волноваться? Существует ли реальный военный паритет?

Н: Можно жить и не волноваться, да. Конечно, если умозрительно представить, что у нас начнется конфликт с американцами, при этом без применения ядерного оружия (что уже делает ситуацию маловероятной), то, безусловно, они нас сомнут.

П: А если конфликт между США и РФ начнется в Сирии?

Н: Смотрите, у нас не столько интересов на планете, не столько военных баз, как у США. При этом на нужном направлении мы может сосредоточить больше ресурсов, чем они своих. Мы не можем тягаться со Штатами в качестве глобальной военной силы, но можем на конкретном направлении. Но нам глобально это и не нужно. Сейчас в мире есть один военный монстр США и много стран, которые могут добиваться вооруженной силой своих целей в конкретных регионах. Россия, Китай, Иран, Турция, Индия, саудиты. Скажем, Ирану удалось прорубить шиитский коридор до Средиземноморья. Что США категорически не нравилось. У Ирана сейчас есть эффективная коммуникация с подконтрольными ему группировками в Ираке и Сирии вплоть до Ливана.

П: Где «Хезболла».

Н: Да, или вот эталонная локальная сила – это Израиль.

П: У которого нет особых интересов за пределами своего региона.

Н: У которого все интересы на Ближнем Востоке. Вот они их и защищают, в том числе вооруженной силой.

ПОЧЕМУ КИМ ВСЕХ ПУГАЕТ?

П: Если говорить о локальных силах. Проблема КНДР. Не так давно Северная Корея испытала баллистическую ракету «Хвасон-15». По словам Пхеньяна, ракета может долететь до самого Вашингтона. Насколько Северная Корея может представлять собой реальную военную угрозу?

Н: У Кима (лидера КНДР Ким Чен Ына – ред.) главная задача, чтобы его в угол не зажимали. Не трогайте нас, а то долбанем. Не думаю, что этот «Хвасон» долетит даже до Лос-Анджелеса. Но что будет, если он дотянется до американской военной базы в Японии? Сеул чисто физически недалеко, туда и из пушки дострелить можно. Но при этом Ким себе не враг. Он не будет ломиться всеми силами на Сеул. У него совершенно иные задачи. Все эти страшные заявления не то что бравада или блеф. Он просто пытается донести, что нас не надо трогать, потому что это будет чревато реальными военными потерями.

П: А какова вероятность самого военного конфликта на Корейском полуострове?

Н: Невелика. Потому что в нем никто не заинтересован на самом деле. Южная Корея уже не так заинтересована в воссоединении, много лет прошло, там уже разные цивилизации.

П: И разные экономические модели. Даже немцам было сложно инкорпорировать ГДР, а тут все гораздо запущеннее.

Н: Все гораздо хуже и дальше зашло. Это, во-первых. Во-вторых, японцы тоже в гробу видали эту войну. Китаю она тоже не нужна. Конфликт может произойти, если стороны слишком увлекутся, в духе Первой мировой войны. Слово за слово, ракетой по столу и все начнется. Но вероятность этого ничтожна.

О ЧЕЧНЕ И УГРОЗАХ

П: Перейдем к последней теме. У вас готовится к публикации новая книга про Чеченский конфликт.

Н: Еще не готовится. Тут такая история. Когда вышел мой чеченский цикл на СиПе, сразу появилась мысль о написании полноценной книги. Думаю, соберу эти статьи и отнесу в издательство. Но когда я начал редактуру, я понял, что мои мысли не умнее грачевского «взять Грозный за 2 часа одним десантным полком». Вдруг появились новые сюжеты, новые темы, аспекты, о которых я не сказал, а надо. Появилось очень много мемуаристики. Мучительно изучаю англоязычные источники. Например, масхадовский «министр иностранных дел» написал мемуары. Это все дико интересно.

П: В какие примерно сроки планируете закончить книгу?

Н: Надеюсь в пару месяцев уложиться. Например, один омоновец недавно постучался в личку по поводу моих статей на «Спутнике» и говорит, что у меня там и там неточно. И наваял девять страниц как все было на самом деле. Я его рассказ включу в книгу целиком. Мужик оказался очень толковый, с бойким пером и даром рассказчика. Я не имею право это не включать.

П: Как специалист по чеченскому конфликту, как вы видите его разрешение? Учитывая тот факт, что он до сих пор не разрешен до конца, а скорее заморожен.

Н: Конечно, должен быть пересмотрен сложившийся контракт между Москвой и Грозным. В существующем виде он вреден. Причем в долгосрочной перспективе даже для самой Чечни. Нездоровая ситуация, когда республика находится на содержании, ничего не производя. И находясь в собственном правовом поле. Второе. Здесь огромную роль играет время. Просто банально должны помереть люди, для которых война была частью актуальной реальности. При этом не должно быть каких-то резких движений. Когда говорят «хватит кормить Кавказ», то не должна случиться ситуация, когда Москва не дает Чечне сразу ничего.

Это должно выглядеть как постепенное снятие с иглы. Я полагаю, что в течение ближайших 10 лет чеченский конфликт может быть разрешен терапией, а не хирургией.

П: В свете последних событий с чеченцами и бесконечными извинениями, вы как автор, пишущий на столь опасную тему с явно русофильских позиций, не боитесь за собственную безопасность? Вам не поступали угрозы?

Н: Как-то в комментариях у меня спрашивали, какой у меня домашний адрес.

П: Это была фейковая страница или реальная?

Н: Это был вполне реальный какой-то ингуш, который спрашивал у меня адрес.

П: Как вы отреагировали?

Н: Я спросил, а тебе зачем? Да, писали всякие гадости. Как книжка выйдет, думаю личка вообще в сортир превратится. Я уже столько сил на это положил. Я что не буду публиковать книжку, потому что на это может кто-то обидеться? Это смешно же. На том стою, не могу иначе. Я всегда обвешиваю ссылками и справочным аппаратом там, где я могу чьи-то чувства ранить. Но эта история, ее надо изучать.

СТРАННЫЕ ВОПРОСЫ

П: Предлагаю перейти к блицу, это буквально пара вопросов, на которые нужно ответить быстро и предельно коротко.

Н: Сразу отвечу, Путин – красавчик.

П: Назовите три главных русских военных победы в истории.

Н: Стояние на реке Угре, Сталинград и 1812-й год. Полтава. Пусть будет четыре.

П: Хорошо. Лучший полководец Второй мировой войны.

Н: Эйзенхауэр, Жуков, Маннштейн, Василевский.

П: А если один?

Н: Василевский.

П: Кто круче: Брусилов или Деникин?

Н: Скорее Деникин.

П: Последний вопрос. Кто хуже: Сталин или Ельцин?

Н: Вы такие вопросы задаете. Все такое вкусненькое. Сталин – это достижения с преступлениями, Ельцин – это и преступления не такие масштабные, но и с достижениями все совсем плохо. Оба хуже. Я к обоим не очень отношусь.

П: Спасибо большое за беседу.

Н: И вам.

Больше наших материалов в телеграм-канале t.me/podled
и группе в Вк: vk.com/podled18