Ink

Молодой аутсайдер и выскочка покупает безнадёжную, как все считают, компанию, набирает команду — не лучших, а тех, кто согласился участвовать в этом гиблом деле, — и ставит цель: выбиться в лидеры ровно через год. И, несмотря на насмешки конкурентов и трудности, добивается цели и меняет правила игры.

Вполне себе идея для какого-нибудь голливудского фильма, в общем-то. Замените “компанию” на “газету”, назовите молодого аутсайдера и выскочку Рупертом Мёрдоком — и получите пьесу “Чернила”. Пьесу о том, как из захудалой газетёнки The Sun превратилась в одно из самых влиятельных и популярных изданий, а британская журналистика стала такой, какая она сейчас.

Покупка газеты и попытка завоевать читателей может показаться неинтересным и даже неподходящим для пьесы материалом, но Джеймс Грэм посчитал иначе. “Вот в чём секрет хорошей истории: все лучшие истории правдивы”, как говорит Мёрдок в “Чернилах”. Грэм это прекрасно знает. “Но чтобы историю услышали, нужно рассказать её хорошо”, — добавляет Мёрдок. Для Грэма это тоже не секрет.

Он вызывает восхищение. Писать интересные пьесы о политике и на околополитические темы — это, определённо, талант. Но это не всё: Грэм пишет много, по несколько пьес в год, и они неизменно оказываются по душе и критикам, и зрителям. Сейчас, например, в Лондоне с успехом идут сразу две его новые пьесы — “Усилия любви” о лейбористах с Мартином Фриманом и Тэмсин Грейг и “Чернила” с Берти Карвелом в роли Руперта Мёрдока и Ричардом Койлом в роли редактора Ларри Лэма.

Из произведений Грэма простым смертным, которые не могут съездить в Лондон, доступны уморительный спектакль “Голосование” в Донмаре с Кэтрин Тейт и Марком Гейтиссом в главных ролях (а на второстепенные позвали, кажется, чуть ли не всех британских актёров) и “Коалиция” про напряжённую неделю после выборов в Британии в 2010 году.

“Коалиция” была фильмом, но фильмом камерным, её вполне можно было бы поставить на сцене. С “Чернилами” наоборот: эту пьесу легко адаптировать для экрана. Даже в самом тексте мелькают ремарки вроде “почти что монтаж”. Некоторые сцены первого акта действительно похожи на “тренировочный монтаж” [1]: набор журналистов в новую газету или, например, судорожный поиск тем за несколько дней до первого выпуска, когда фокус смещается с одного кабинета на другой, с журналиста на журналиста, из редакции в редакцию.

“Чернила” вообще очень динамичны: герои за секунду оказываются в другом месте, разноцветные линии, обозначающие количество читателей, поднимаются всё выше, а в редакции слышен грохот прессов, печатающих новую газету. (Это при том, что пьесу я только читала — на сцене, подозреваю, всё выглядит ещё динамичнее.) Под грохот этих прессов Мёрдок с Ламбом и творят историю.

Грэм достаточно скуп в своих ремарках, они больше похожи на комментарии режиссёра во время репетиции: “Лэм, возможно, следует за ним”, “Мёрдок появляется, быть может, в дыму”, “играет Шопен или что-нибудь в этом роде”... Однако атмосфера конца 1960х, а ещё больше — дух той, старой журналистики ощущается и сквозь текст, без каких-либо дополнительных ремарок или декораций. Сценография, конечно, это ощущение усиливает, даже по фотографиям это видно. Нагромождения столов и бумаг на столах, например, тут же напомнили Карвелу старый офис The Guardian. Так прежде выглядела любая редакция. Тогда лондонские журналисты существовали в своём мире на Флит Стрит, а процесс печати контролировали профсоюзы.

И это ещё одна, возможно, не самая заметная победа The Sun и (в большей степени) Мёрдока — как он и мечтал, редакции постепенно ушли за пределы Флит Стрит, хотя последняя газета покинула Улицу всего год назад. Именно Мёрдок, по сути, и положил конец старой журналистике, именно после The Sun таблоидами стали Daily Mail, Mirror и ряд других газет.

Пьеса не только динамичная, но и очень смешная — во всяком случае, первый акт, к финалу “Чернила” мрачнеют. Джек Торн, ещё один британский драматург, писал, что в “первом актер вы влюбляетесь — разве эти люди смогут уничтожить пыльные учреждения, окружающие их? Во втором акте вы смотрите, как ваши любимые принимают неверные решения одно за другим”. И в первую очередь это касается Ларри Лэма.

Да, главный герой в “Чернилах” — не Руперт Мёрдок, как может показаться, а именно Ларри Лэм. Это он носится по Флит Стрит в поисках журналистов, он решает, о чём писать, он, по сути, и создал The Sun — газету, которая поначалу просто пыталась ответить запросам читателей, но очень быстро превратилась в своего рода монстра Франкенштейна. Однако я понимаю, почему критики в первую очередь отмечают игру Карвела — его герой до сих пор жив, о нём всё ещё говорят.

Сейчас Мёрдок — этакий злодей из фильмов в реальной жизни, медиа магнат с огромной империей. Многие зрители с удивлением писали, что симпатизировали ему во время спектакля, и их можно понять. Грэм показывает Мёрдока не карикатурным злодеем, а живым человеком: Руперт — одиночка и безжалостный бизнесмен, готовый на всё, но при этом он, например, стесняется говорить на публику, а его упорство определённо впечатляет и действительно вызывает симпатию.

Намёки на будущее “злодейство” Мёрдока в пьесе, конечно, есть — одно фото из сцены интервью чего стоит. И, к примеру, его появление сквозь дым — из той же оперы. Здесь Мёрдок, повторюсь, не главный герой, он — этакий серый кардинал, время от времени появляющийся на сцене в безупречном костюме и направляющий нервозного работягу Лэма. По сути, на это намекает уже постер спектакля. Возможно даже, их дуэт — нечто вроде Мефистофеля и Фауста.

“Чернила” — это на самом деле пьеса про Ларри Лэма, про то, как он, пусть и с подачи Мёрдока, начал менять журналистику и её принципы. Писать о том, что хорошо продаётся, чего жаждут люди, преподносить криминал как сенсацию, делать всё ради повышения читаемости — это начал именно Лэм. И именно он встаёт перед моральным выбором. В какой-то момент, приняв, по сути, роковое решение, Лэм пачкает руки в чернилах. Позже выяснится: его руки ещё и в крови.

В начале пьесы Лэм — тоже аутсайдер, тихий неудачливый редактор из Йоркшира на вторых ролях, таящий обиду на начальство. Он колеблется и не сразу принимает предложение возглавить The Sun, но понимает, что революционная по тем временам позиция Мёрдока — “дай людям то, чего они хотят”, — верна (раньше журналисты благородно пытались “улучшить” рабочий класс). Его предостерегают: такой подход породит аппетит, который газете не удовлетворить, однако Ларри это предостережение игнорирует. И когда Лэм становится по-настоящему одержим идеей обогнать самую продаваемую газету, The Mirror, открывается его тёмная, циничная сторона. Оказывается, он, как и Мёрдок, готов ради цели на всё. Смерть Мюриэл МакКей и знаменитая “третья страница” [2] — результат того самого морального выбора.

Грэм не намерен рассуждать о журналистской этике. Зритель/читатель сам задумается и об этом, и о силе и цели СМИ — что раньше, что сейчас. Финал пьесы, когда появляются некрологи Лэму, все как один называющие его “человеком, подарившим миру третью страницу” и никак иначе, работает в этом плане куда лучше нравоучительных реплик героев. Которые, собственно, и не могут читать мораль: они были уверены в своей правоте.

В конце концов, большинство ведь и правда перешло на сторону The Sun, подарив таблоиду то самое влияние, которым он владеет по сей день. “Но кто сказал, что «большинство» всегда право? Спросите американцев сто лет назад, и они бы сказали, что рабство — это правильно”. Так говорит Хью Кадлипп, редактор The Mirror. Но в “Чернилах” он — сторонник старого порядка, а потому — проигравший. Его собственная газета продержалась совсем недолго и тоже стала таблоидом. Популизм Руперта Мёрдока и Ларри Лэма победил. Лэм так и останется создателем третьей страницы. Мёрдок уже в конце пьесы спешит на самолёт. У него новая цель: купить американскую телесеть.

[1] Тренировочный монтаж — приём в кино, в ускоренном режиме показывающий подготовку героя к чему-либо.
[2] Третья страница — рубрика в The Sun на третьей полосе, в которой публикуются фотографии полуобнажённых моделей.