Игра

Когда я отвернулся, Пеше вырвал у меня противогазную сумку с бутылкой воды и швырнул ее в янтарную пшеницу:

— Ну, теперь ищи. У тебя минута.

Влево и вправо, сколько хватало глаз, тянулась унылая дорога, отделявшая пшеничное поле от луга. Рядом с нами лениво пережевывали траву сельские коровы. Часть из них лежала, часть щипала выцветшую траву. До ближайшего дерева по прямой было где-то метров 600, но это по прямой — впереди лежал пруд. Когда я первый раз увидел его, я направился к нему, чтобы искупаться. Бирра и Пеше окликнули меня:

— Ты куда?

— Поплавать, жарко!

— Туда коровы ходят на водопой, а на другом берегу заезд для тракторов. Там их моют. Мы бы там купаться не стали.

И они стали мерзко хохотать.

Я тогда остановился и поглядел на них презрительно. К тому времени я прочитал в хрестоматии, что герои иногда глядят презрительно. К сожалению, художники не показывали, что значит «презрительно», поэтому я пытался вложить во взгляд всю ненависть, которую я испытывал к братьям.

Биррой и Пешей я прозвал их по одной простой причине: однажды, приехав на лето, я привез с собой русско-итальянский разговорник, а моих родственников звали Паша и Боря. Прозвища закрепились за ними и все в деревне их только так и звали. Они сначала злились, но потом смирились и, по-моему, им это даже в какой-то мере льстило: ничего более итальянского в этом медвежьем углу больше не было.

Для них я был «слишком городским». Несмотря на то, что я по воле родителей проводил в деревне все лето, превзойти своих родственников хоть в чем-то я не мог. Я изо всех сил старался быть хоть в чем-то сильнее. Мы бегали наперегонки, мы боролись до изнеможения, мы воровали яблоки и черешню в чужих дворах. Они учили меня украинскому языку довольно своеобразно: телевизор показывал только украинские каналы и, хотя для меня тогда все было понятно в пределах 40-50%, эти два мерзавца делали вид, что понимают все. Однажды они подговаривали меня угнать велосипед почтальона, но я сказал им, что они идиоты и нам всем «прилетит» от их матери. Они обиделись и хотели побить меня, но бегал я прилично, а то, что я кидал в них камни левой рукой, вводило их в ступор. В ответ на это, я отобрал у них все книги (все равно их никто не читал).

Бирра был младше меня на год и хвастался тем, что вместе с сыном лесника каждый четверг ездил в ближайший город. Там они занимались тем, что называлось «характер со спины»: они бродили по улицам и пытались познакомиться с девушками. Какой был в этом для Бирры, которому было 12 лет, интерес, мне до сих пор непонятно.

Когда нас отправили пасти коров (в селе это называлось «череда»), мы договорились, что потребуем у взрослых графин вина, как это делали все пастухи. Бабушка с тетей хохотали до упаду, когда мы заявили о своих требованиях.

На поле играть в карты я отказался: мне не везло, а эти двое играли вдвоем против меня. И не было ясно: то ли это я такой неудачник, то ли стратегия у них была хорошая.

У нас было с собой радио, но слушать усатых мужиков в пиджаках (почему-то я представлял говорящих именно такими), которые разговаривали об проблемах сельскохозяйственных регионов страны, мне не хотелось. Никаких других волн, как мы ни старались (даже влезали на деревья), поймать не могли.

Тогда мы придумали себе довольно дурацкую игру: по очереди, раскрутив, забрасывать сумки с водой в траву и давать ограниченное время для поиска. Так уж вышло, что мне везло чаще других. Поэтому, когда Пеше швырнул мою в пшеницу, я был готов к очередному триумфу. Бирра начал громко считать до шестидесяти.

Я быстро отыскал подсумок и помчался к братьям. Бирра насчитал всего 40.

— Вот, — я бросил сумку им под ноги.

Бирра считал дальше, а Пеше ухмыльнулся:

— Нет, ты ничего не нашел.

— Как это нет? Вот же!

Бирра взялся за шестой десяток

— Вот так. Ты не нашел, — отчеканил Пеше.

— Скотина! Вот же сумка! Я выиграл!

— Нет.

Бирра невозмутимо отсчитывал секунды.

— Ты охренел?

— Это не твоя сумка.

Над нами плыли громадные дождевые облака, а где-то в небе высоко пели жаворонки.

Сейчас я уже не помню точно, куда лег первый удар. Помню только, что про себя удивился, что удар палки, с которой ходил каждый уважающий себя пастух, по человеку и по корове очень разнился. Я размахивался и вкладывал в каждый удар всю свою злость. Когда Пеше упал, держась за бок, я отбросил палку в сторону и прыгнул на него. Бирра хохотал и не переставал считать. Пеше закрывал голову руками и пытался укрыться от моих ударов. Через пару минут я выдохся и остановился шумно дыша. Бирра подскочил ко мне и повалил на землю. В траве ползали муравьи и маленькие жуки. Пеше с трудом поднялся и сел. Над нами висел огромный купол неба, коровы равнодушно жевали траву, а откуда-то из далека доносился гул самолетного двигателя.

Потом, отдышавшись, мы молча сидели и удивленно смотрели друг на друга. Братья держались от меня подальше до самого вечера, когда мы погнали стадо в деревню. До сих пор я не знаю, откуда тогда во мне появилась эта ярость. И даже сейчас я боюсь, что однажды она снова возьмет верх надо мной.