Игорь Кон. Сексуальность и культура. Сборник лекций (ч.1)

Лекция 1.  СЕКСУАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА

1. Понятие сексуальной культуры

Пока секс воспринимается как нечто биологически-инстинктивное, он кажется опасной альтернативой культуры. Однако оба полюса этой оппозиции сконструированы искусственно: сексуальность не существует вне конкретной культуры, а культура, в свою очередь, невозможна без сексуально-эротических компонентов.

В повседневной жизни и в медико-гигиенической литературе сексуальной культурой обычно называют сумму знаний, навыков и умений, позволяющих человеку наиболее успешно и безопасно достигать своих сексуальных целей. Человек, не сведущий в анатомии и физиологии репродуктивной системы, не владеющий собственным телом, не умеющий пользоваться контрацепцией, не расширяющий репертуар сексуальных позиций и прочее, является сексуально необразованным и имеет гораздо меньше шансов реализовать в этой области свои запросы и возможности, чем тот, кто такими знаниями обладает и умеет применять их на практике.

В общественных науках понятие «сексуальная культура», как и «культура» вообще, имеет другое, неоценочное значение. Вопреки традиционным представлениям об изначальном зоологическом индивидуализме и бесконечных драках самцов из-за самок у стадных животных существует так называемая видовая социо-сексуальная матрица, которая регулирует взаимоотношения полов. В человеческом обществе она превращается в сексуальную культуру, вариативные возможности которой ограничены, с одной стороны, биологической природой человека, а с другой – внутренней последовательностью и логикой культуры как целого.

Важнейшие компоненты сексуальной культуры:

—   сексуальный символизм, то есть знаки и символы, в которых осмысливается сексуальность, включая представления о природе половых различий, любви, деторождении, сущности полового акта и т. п.;

— установки и ценностные ориентации, в свете которых люди воспринимают, оценивают и конструируют сексуальное поведение;

• социальные институты, в рамках которых протекает и которыми регулируется сексуальная жизнь (например формы брака и семьи);
• нормативные запреты и предписания, регулирующие сексуальное поведение;
• обряды и обычаи, посредством которых оформляются соответствующие действия (брачные обряды, инициации, оргиастические праздники);
• структуры и формы (паттерны) типичных сексуальных практик, отношений и действий.

Все эти элементы взаимосвязаны друг с другом и с другими компонентами культуры, но в то же время существуют относительно автономно.

2. Сексуальный и гендерный символизм

Пол и сексуальность — неотъемлемая часть символической культуры человечества. Не говоря уже о многочисленных прямых изображениях половых органов, эти понятия представлены в самых разнообразных религиозных и иных мифопоэтических символах. Крест во многих культурах является символом плодородия, олицетворяя активное мужское начало и непосредственно соотносясь с фаллосом. Такова, например, древнеегипетская эмблема рождения и жизни – «анх». Сочетание креста с кругом – символ соединения мужского и женского начал. Также знаком женского начала служила свастика, концы креста которой развернуты влево, и треугольник, устремленный вершиной вверх; мужское начало обозначала свастика с развернутыми вправо концами креста и треугольник, повернутый вершиной вниз, и т. д. Некоторые из этих знаков до сих пор фигурируют на дверях общественных туалетов.

Еще богаче словесные обозначения. По подсчетам лингвистов, английский язык насчитывает около 1000 слов для обозначения мужского полового члена, 1200 — влагалища и 800 —• полового акта. Во французском языке имеется 600 слов для обозначения полового члена, столько же — влагалища и 1500 — полового акта. В немецком языке член обозначается посредством 860 слов, влагалище - - 600 и т. д. В русском языке существует свыше 600 обозначений пениса. Анализ этих слов и словосочетаний показывает, что, наряду с культурно-специфическими значениями, в них представлены некоторые универсальные, общие для всех народов и языков понятия.

Отчасти за этим стоит анатомия: половой член и мужское начало вообще ассоциируются с удлиненными, твердыми предметами, а влагалище и женское начало — с круглыми, овальными или вогнутыми. Но эти знаки и символы имеют не только анатомо-физиологический смысл. Половой акт выступает как прообраз всякой деятельности, смысл которой передается глаголом «создавать» и которая предполагает наличие таких моментов, как активность, воля, могущество, власть, склонность, желание, удовольствие, инстинкт. Древнегреческое слово «эрос» обозначало не только любовь, но и космогоническую силу, соединяющую первоначальные элементы мира. Отождествление космической энергии с актом оплодотворения универсально.

Семантика мужских и женских гениталий обычно соотносится с разделением функций в половом акте. Метафоры, обозначающие мужской половой член, подразумевают активное, субъектное начало, а также инструмент, средство деятельности: орудия труда, музыкальные инструменты, оружие. Влагалище чаще представляется как пассивное начало, пустота, впадина: сосуд, вместилище, естественное отверстие (дыра, яма) или ограниченная часть пространства (комната, крепость). С этими образами связаны и древние архетипы мужского и женского начал вообще.

Мужские гениталии символизируют не столько инструмент деторождения, сколько силу, могущество, власть, общее одухотворяющее начало. При этом особое значение приписывается размерам полового члена.

По сравнению с половыми органами наших зоологических сородичей, мужские яички (тестикулы) сравнительно невелики: в этом отношении мужчины стоят посредине между гориллами и шимпанзе. Зато мужские пенисы значительно длиннее и толще, чем у всех приматов. Средняя длина эрегированного пениса у самца гориллы — 3, у орангутана — 4, у – 8, а у человека — 15 сантиметров. Наука связывает этот факт с прямохождением, в результате которого пенис стал более заметным и видимым, превратившись из полового органа в обобщенный символ маскулинности и знак социального статуса. Многие народы считают, что большой пенис — свидетельство повышенной сексуальной потенции мужчины, позволяющей ему лучше удовлетворить женщину. Однако более рафинированные сексуально-эротические культуры полагали иначе. Например, древние греки находили маленькие члены не только более красивыми, но и более функциональными в смысле оплодотворения (о женском удовольствии они просто не думали). Индийская Кама-сутра считает существенным не столько размеры мужских («заяц», «бык» и «конь») и женских («газель», «кобыла» и «слониха») гениталий, сколько их соразмерность и способы соединения, и отдает предпочтение небольшим пенисам. Согласно древней китайской эротологии, важнейшее достоинство «нефритового стебля» — не размер, а жесткость, причем короткие «стебли» в этом отношении надежнее длинных. Тем не менее Кама-сутра содержит специальную главу «О способах увеличения» (члена), а китайская эротология рекомендует средства для увеличения пениса и для уменьшения женских «нефритовых врат». Даже закрывая половые органы, мужчины часто стараются подчеркнуть их размеры: это проявляется и в покрое одежде, и в разговорах на эту тему. В наскальных изображениях каменного века мужчины более высокого социального ранга наделяются более длинными членами.

Подобно своим животным предкам, древний человек наделял эрегированный член особой охранительной и отпугивающей силой. Почти у всех народов был широко распространен фаллический культ. Фалл (фаллос, древнеиндийское — «линга») — это символическое изображение эрегированного члена, рассматриваемого как символ. В античной Греции перед храмами и домами стояли так называемые гермы – квадратные колонны с мужской головой и эрегированным членом, служившие предметом поклонения.

В Древнем Риме, по свидетельству Плиния, маленькие дети носили на шее фаллические амулеты как средство защиты от зла. Греко-римский бог плодородия Приап изображался в виде фаллоса; позже его имя стало поэтическим эвфемизмом для обозначения мужского члена (отсюда и термин «приапизм», означающий ненормально длительную и болезненную эрекцию, не  связанную с эротическим желанием). В Скандинавии фаллические статуи ставили рядом с христианскими <; церквами вплоть до XII века. Множество фаллических изображений можно видеть в Центральной Азии.

Отрезанный пенис поверженного врага многие народы считали почетным воинским трофеем, как скальп у индейцев. Один египетский фараон XIX династии, рассказывая о поражении, нанесенном им ливийцам, перечисляет в числе трофеев 6359 «необрезанных членов» ливийских воинов, а также сыновей и братьев их вождей и жрецов. Библейский Давид преподнес своему царю крайнюю плоть 200 убитых филистимлян.

Вид эрегированного члена, по верованиям многих народов, должен внушать окружающим страх и почтение. С этим, возможно, отчасти и связан обычай прикрывать наготу. При некоторых священных обрядах гениталии, наоборот, обнажались. У австралийских аборигенов мужчины при встрече в знак приветствия касались половых органов друг друга. У некоторых народов обнажение гениталий или позволение другому мужчине прикоснуться к ним служит жестом доверия или примирения после ссоры. Например, у австралийских аборигенов существовал следующий обряд: «Когда мужчина, подвергшийся операции подрезания пениса, появляется на чужой стоянке, он по очереди берет за руку каждого из мужчин этого лагеря и прикладывает к его ладони свой пенис — жест, выражающий дружеские чувства. Этот обряд совершают также во время разрешения конфликтов» (Р. Берндт, К. Берндт «Мир первых австралийцев», 1980).

В древнем Израиле мужчина, принося клятву, должен был положить руку на свои гениталии или гениталии того, кому он клялся. Старый Авраам, требуя клятвы от своего управляющего, говорит ему: «...положи руку твою под стегно мое» (Бытие 24:2). «Стегно» (бедро) замещает здесь половые органы; позже они заменятся другими частями тела, например коленями (обычай целовать колени или становиться на колени).

Особое значение придавалось головке члена. Древние греки и римляне иногда завязывали крайнюю плоть или применяли специальный зажим — fibula [отсюда слово «инфибуляция» (буквально — «застегивание»), обозначающее создание препятствия для полового сношения]. У античных скульптур, изображающих обнаженных мужчин, головка члена, даже если он эрегирован, прикрыта. Аналогичный обычай существует в Полинезии: до обрезания мальчик может ходить голым, но после этой процедуры его член, как выражаются жители острова Мангаиа, «не имеет шляпы» и должен быть чем-то прикрыт.

Мужское семя считалось воплощением и источником жизненной силы. Как гласит Каббала, в семенниках «собрано все масло, достоинство и сила мужчины со всего тела». В древнеиндийской мифологии семя часто отождествляется с лежащим в основе мироздания абсолютным идеальным началом — «атманом». У многих народов кастраты считались не только биологически, но и социально неполноценными.

По Ветхому завету, «у кого раздавлены ятра или отрезан детородный член, тот не может войти в общество Господне» (Второзаконие 23:1). Оскопить мужчину значило лишить его символа власти и жизни. Когда клирики одного норманнского епископства осмелились избрать епископа без разрешения герцога Джоффри Плантагенета (отца будущего короля Англии Генриха II), тот распорядился всех их, включая избранного ими кандидата, кастрировать, а отрезанные яички принести ему. Тем самым он не только унизил и жестоко наказал ослушников, но и сделал состоявшиеся выборы недействительными.

Поскольку первобытное сознание наделяет семя магическими свойствами, его потеря оказывается весьма чувствительной. Это мотивируется отчасти страхом утратить свою «жизненную силу», а отчасти - - боязнью колдовства: если в семени содержится «весь человек», то враг, овладевший семенем, может заколдовать его. Отсюда — табуирование мастурбации. Особенно суровые запреты налагаются в иудаизме. Общеизвестна библейская история об Онане, умерщвленном Богом за то, что он изливал семя свое на землю. Хотя преступление Онана заключалось не в растрате семени, а в том, что он ослушался повеления Бога жениться на вдове своего брата, слово «онанизм» стало синонимом самостимуляции. Талмуд вообще запрещает евреям касаться руками члена, даже при мочеиспускании. Запреты на мастурбацию характерны также для христианства, ислама и конфуцианства.

Женские половые органы [в качестве их обобщенного названия иногда используются латинское слово cunnus или древнеиндийское «йони» (буквально — источник)] обычно символизируют не только плодородие, но и таинственное темное начало, таящее для мужчины опасность и угрозу смерти. В ритуалах мужских инициации широко распространена тема возвращения юноши в материнское лоно, символизирующее смерть, за которой следует возрождение. Другой образ, часто возникающий в этой связи, – зубастое лоно» (vagina dentata), сквозь которое должен пройти инициируемый; иногда его заменяет какое-то ужасное чудовище. У некоторых народов существуют легенды о живущих во влагалище змеях.

Индейцы кайяпа (Эквадор) говорят, что при половом акте влагалище «съедает» член. Эти представления явно выражают мужскую точку зрения: материнское лоно рассматривается как источник жизни, теплое и надежное убежище, и одновременно женские гениталии — как сексуальный объект, проникновение куда сопряжено с преодолением трудностей и таит в себе опасность. Демонстративное обнажение женских гениталий всюду считается крайне оскорбительным и вызывающим действием, а иногда рассматривается как угроза и проклятие.

Не все первобытные народы считали половой акт причиной зачатия. Например, австралийские аборигены верили, что беременность у женщин вызывается не семенем, а психическими силами мужчины, его сновидениями, которые заставляют дух ребенка вселиться в тело женщины, где зародыш и растет до момента рождения. Зато идея взаимосвязи и обратимости оплодотворения, жизни и смерти универсальна. У многих земледельческих народов купание или ритуальное оголение считалось средством вызывания дождя.

В некоторых областях Южной и Западной России с этой целью прихожане заваливали на землю священника и, прямо одетого в рясу, обливали его водой. У пшавов и хевсуров на Кавказе существовал ритуал «вспашки дождя»: девушки впрягались в плуг и погружались в реку до тех пор, пока вода не дойдет им до пояса. В Трансильвании и в некоторых частях Индии ритуальную вспашку производили ночью нагие женщины. На одном из Молуккских островов, если ожидался плохой урожай гвоздики, обнаженные мужчины ночью приходили на плантацию и с криками «Больше гвоздики!» пытались оплодотворить деревья. Широко распространен обычай ритуального совокупления на полях в период посева или, как его замена, перекатывание парами по засеянному полю (на Украине кое-где это делали еще в XIX веке). У австралийских аборигенов диери ритуальное совокупление четырех пар мужчин и женщин считалось средством повысить плодовитость эму.

3. Смеховая культура и «матерный язык»

Историки и фольклористы В. Я. Пропп, О. М. Фрейденберг, М. М. Бахтин и другие обратили внимание на то, что и в фольклоре, и в древних ритуалах существует тесная связь между сексуальностью и смехом. Смех часто выступает как жизнедатель, очистительное, животворящее начало, противоположное смерти. Этим он аналогичен сексуальности. Как писал В. Я. Пропп, божество, смеясь, создает мир, или смех божества создает мир... При вступлении в мир смеется богиня родов, смеется мать или беременная, смеется юноша, символически возрождающийся к миру. Напротив, юноши, проходящие в процессе инициации стадию символической смерти, ни в коем случае не должны смеяться, смех – исключительная прерогатива живых.

Порождение новой жизни — прообраз всякого творчества. Акт творчества должен быть спонтанным, праздничным, свободным от ограничений. Первобытные праздники содержали многочисленные оргиастические элементы, нарушение всех и всяческих, в том числе сексуальных, табу. По мнению О. М. Фрейденберг, ассоциативная связь между оплодотворением, сексуальностью, праздником и смехом распространилась затем и на сами гениталии, а также «срамные» слова и действия. В самом деле, что смешного в детородном органе или заменяющих его символах (например кукише)? Однако их показ обычно вызывает смех. В древности существовал целый ряд праздников, участники которых, чтобы вызвать смех, показывали друг другу «срамные» вещи и говорили скабрезности. В средние века во время пасхальной службы священник специально смешил прихожан непристойностями, вызывая у них очистительный «пасхальный» смех. Оргиастические элементы были свойственны и средневековому карнавалу.

Интересен вопрос о связи сексуальности с едой. Мифологическое сознание связывает эти действия столь тес но, что во многих африканских языках значения «вкушать» и «совокупляться» передаются одним и тем же словом. Испанское слово «leche» обозначает и семя, и молоко. Много «пищевых» эвфемизмов обозначают половой член — «банан», «фига», «сосиска», «мясо», мастурбацию называют «доением» и т. п.

По словам О. М. Фрейденберг, акт принятия пищи в представлении первобытного общества сливается с актами рождения и смерти... В свою очередь, акты принятия пищи — смерти — производительности неразрывными узами связаны с окружающей природой. Когда все это приобретает сакральное (священное) значение (например, поедание тела предка или божества), возникают специальные обряды совместной трапезы для установления особенно близких отношений: с кем разделил пищу, тому нельзя причинить вред (древние обычаи гостеприимства, побратимства и т. д.). Если такая связь воспринимается как родственная, то во избежание инцеста (кровосмешения) ее дополняет пищевая экзогамия — правило несовместимости пищевого общения с сексуальным: с кем вместе едят, на тех не женятся, а на ком женятся, с теми вместе не едят, во всяком случае публично.

Человечество унаследовало от своих предков не только фаллическую символику, но и отождествление женской сексуальной позы с подчиненным, а мужской — с господствующим положением. Это весьма существенно для понимания однополых отношений. Например, в античной Греции к однополой любви относились терпимо, однако рецептивная, «женская» роль считалась знаком подчиненного, зависимого статуса. Если ее выполнял мальчик, юноша, это не роняло его достоинства; предполагалось, что, став взрослым, он будет вести гетеросексуальную жизнь, и в отношениях с мальчиками ему также будет принадлежать активная, «мужская» роль. Выполнение «женской» роли взрослым мужчиной, за деньги или по принуждению, приравнивалось к потере мужской сущности, покрывало человека несмываемым позором.

Сходные нормы существовали и во многих других обществах, где сексуальное овладение одного мужчины другим считалось достижением, а подчинение ему — позором. Одно из самых ругательных слов в древнем норвежском языке, часто употребляемое в сагах, argr (обозначает мужчину, который допустил, что его сексуально использовали как женщину). Символизм этого типа хорошо известен в исламском мире, где осквернителей гаремов иногда наказывали, подвергая сексуальному насилию. Такие представления и поныне господствуют там, где сильна идеология мужского верховенства, – в Мексике, Турции, Греции, а также в уголовном мире.

Для истории сексуального символизма очень важно изучение языка ругательств и оскорблений – инвективной лексики. Многие из этих выражений имеют очень древние истоки.

Категории архаического сознания располагаются как бы между двумя полюсами: святого, наделенного божественной благодатью и воспринимаемого как нечто особо чтимое, дорогое, и демонического, темного, нечистого. Это трактуется также в переносном смысле: грязное, низкое, низменное, непристойное.

Поскольку сила оскорбления прямо пропорциональна силе нарушаемого запрета, выбирают самые «больные» места. Как пишет В. И. Жельвис, «в национальных культурах, где особенно высок статус родственных отношений по материнской линии, большую роль могут играть сексуальные оскорбления матери («мат»); в культурах, особенное внимание обращающих на сексуальную жизнь общества, место наиболее грубых инвектив принадлежит сочетаниям с коитальным смыслом, необязательно обращенным на мать или других родственников оскорбляемого; таковы, например, англоязычные культуры. Итальянская, испанская, многие другие католические культуры для достижения сходного эффекта прибегают к оскорблению наиболее почитаемой святыни — Мадонны. Очень грубо звучат бранные слова, включающие нарушения некоторых табу, связанных с чистоплотностью, если именно это человеческое качество особенно ценится в данной национальной культуре, например японской или немецкоязычной».

Здесь можно выделить несколько основных блоков:

1) Упоминание женских гениталий, отправление ругаемого в зону рождающих, производительных органов, в телесную могилу (или в телесную преисподнюю) — «пошел ты в п...» — есть не что иное, как пожелание смерти (женское лоно — символ смерти).

2) Намек на то, что некто обладал матерью ругаемого («...твою мать»). Интерпретация «матерных» выражений, встречающихся в русском, венгерском, румынском, новогреческом, китайском, суахили и многих других языках, неоднозначна. Иногда подразумеваемым субъектом действия является сам говорящий, который как бы утверждает: «я твой отец» или «я мог бы быть твоим отцом», зачисляя ругаемого в низшую социально-возрастную категорию. Одно китайское ругательство буквально значит: «Ты – мой сын». В русском языке первое лицо единственного числа в этом контексте употребляется крайне редко; часто «матерные» обороты используются не только для описания прошлого события, но и в повелительном наклонении и в инфинитиве. Поэтому вместо значения «я обладал твоей матерью» А. В. Исаченко предложил объяснение, данное еще в XVI веке бароном С. Герберштейном, согласно которому субъектом «срамного» действия является пес. Ругательство связывается таким образом с распространенными во многих языках выражениями типа «сукин сын» (польское «пся крев» и т. п.); поскольку собака в XVI веке считалась нечистым животным, оскорбление было очень сильным.

Матерная брань уже в Древней Руси оценивалась как кощунство, оскверняющее Матерь Божию, мать-сыру землю и собственную мать ругающегося. Но эти выражения сами имеют древние языческие сакральные истоки. По наблюдениям русских этнографов, сквернословие в обращении вызывает обиду, только если произносится серьезным тоном, с намерением оскорбить, в шутливых же мужских разговорах оно служит дружеским приветствием или просто «приправой».

По мнению известного лингвиста Б. А. Успенского, матерная брань имеет мифологическое происхождение и носит ритуальный характер. На самом глубинном, исходном уровне эти выражения соотносятся с мифом о священном браке Неба и Земли, результатом которого является оплодотворение Земли. Связь матерной брани с идеей оплодотворения проявляется в ритуальном свадебном и аграрном сквернословии, а также в ассоциации ее с ударом грома. На этом уровне она не имела кощунственного смысла, а была магической формулой, священным заклинанием (аналогичные формулы существуют в буддизме).

На следующем, более поверхностном, уровне субъектом действия становится пес как противник Громовержца и демоническое начало. Матерные выражения приобретают при этом кощунственный характер, выражая идею осквернения земли псом, причем ответственность за это падает на голову собеседника.

На другом, еще более поверхностном, уровне объектом подразумеваемого действия становится женщина, тогда как субъектом остается пес. Матерная брань переадресуется от матери говорящего к матери собеседника, начинает пониматься как прямое оскорбление, ассоциирующееся с выражениями типа «сукин сын».

Наконец, на самом поверхностном, светском, уровне субъектом действия становится говорящий, а объектом — мать собеседника, брань становится указанием на распутство и т. д.

1. Обвинения в кровосмешении, широко представленные в английских ругательствах. Если в русских ругательствах фигурирует «твоя мать», то английское слово «mother-fucker» — это намек на то, что ругаемый обладал собственной матерью.
2. Обороты речи с упоминанием мужских гениталий (типа «пошел на...») помещают ругаемого в женскую сексуальную позицию. Точный смысл таких выражений, как правило, не осознается, и сами они не имеют эротической окраски, обозначая, главным образом, статусно иерархические отношения или притязания. Отголоски этого можно встретить и в повседневной речи. Выражения типа «начальство сделало ему втык» не вызывают никаких сексуальных ассоциаций. Но если проследить их происхождение, восстановится целая цепочка:

1) ситуация, в которой мужчина является более или менее пассивным объектом каких-то неприятных и унизительных для его достоинства действий;

2) интерпретация такой ситуации и действий в сексуальных терминах или выражениях;

3) древняя система полового символизма, где женская роль представляется подчиненной;

4) ее филогенетические истоки, прослеживаемые в поведении животных.

4. Сексуальные ритуалы

Один из традиционных сюжетов этнографии — обряды и ритуалы, часто включающие хирургические операции на половых органах, посредством которых общество оформляет наступление половой и социальной зрелости подростков.

У одних народов мальчика подвергают обрезанию (удаление крайней плоти), у других -- субинцизии (подрезанию — вскрывается нижняя стенка уретры, в результате чего мужчины уже не могут мочиться стоя и делают это сидя, как женщины), у третьих (в Полинезии) - - суперинцизии (надрез верхней части крайней плоти без полного ее удаления).

Медицински ориентированный здравый смысл объясняет эти операции гигиеническими соображениями (сперма, собираясь под крайней плотью, часто вызывает воспаление и т. п.). В родильных домах США обрезают большинство новорожденных мальчиков, не придавая этому никакого религиозного значения. Но такое объяснение неприменимо к субинцизии. Психологически ориентированный здравый смысл утверждает, что мучительные испытания, которые мальчик должен вынести с достоинством, проверяют и укрепляют его мужество. В этом тоже есть доля истины, но почему такие операции проводятся именно на гениталиях? Понять это вне системы культуры невозможно.

Возьмем, к примеру, обрезание. Во всем мире обрезанными являются примерно одна четверть мужчин. У евреев и мусульман мальчиков обрезают вскоре после рождения — это обязательная часть религиозного ритуала. У некоторых народов Африки обрезанию подвергают мальчиков-подростков — это элемент пубертатных ритуалов. В США данную хирургическую операцию проводят просто из гигиенических соображений. Сегодня это вызывает острые споры.

С одной стороны, журнал Population Reports сообщает новые данные о пользе обрезания для профилактики ВИЧ-инфекции. Согласно медицинской статистике, необрезанные мужчины заражаются СПИДом в 2—8 раз чаще, чем обрезанные. Обрезание предохраняет мужчин также от других ЗППП, включая сифилис, генитальный герпес и гонорею, уменьшает риск раковых заболеваний пениса и инфекций мочеиспускательного канала. Внутренняя поверхность крайней плоти содержит особые клетки, чрезвычайно чувствительные к ВИЧ и другим инфекциям. Кроме того, крайняя плоть нередко травмируется при половом акте, что облегчает проникновение инфекции. Однако само по себе обрезание не является гарантийным предохранением против СПИДа. Кроме того, оно эффективно только в том случае, если производится до 12 лет. Поэтому эксперты не считают возможным рекомендовать его массовое применение там, где это не принято.

С другой стороны, противники обрезания считают эту процедуру такой же варварской, как и вырезание клитора у девочек. На XVI Всемирном сексологическом конгрессе на эту тему развернулась острая дискуссия. С гигиенической точки зрения, регулярное мытье головки пениса под крайней плотью делает операцию обрезания ненужной. Кроме того, в крайней плоти содержится много нервных окончаний, ее удаление может снизить уровень сексуальной возбудимости мужчины.

Похоже на то, что медицинское сообщество не склонно принимать эти опасения всерьез, однако спор продолжается.

Проблема обрезания имеет также религиозно-этические и искусствоведческие аспекты. Христос, как все еврейские мальчики, подвергся ритуальному обрезанию. В некоторых католических храмах даже хранятся кусочки якобы Его крайней плоти (историки острили по поводу ее размеров: каковы они, если фрагментов хватило на столько церквей). Обрезание Христа является одним из священных религиозных сюжетов, его изображали многие великие художники (Мантенья, Содома, Тинторетто, Синьорелли, Гвидо Рени, Гверчино, Зурбаран, Рембрандт). В то же время обрезание — специфический признак иудаизма, от которого христиане всячески открещивались, в прямом и переносном смысле слова. Поэтому, хотя на картинах XV века Младенец обычно представлен нагим, с тщательно выписанным пенисом, он никогда не изображен обрезанным. Эта стыдливость распространялась и на библейских персонажей. Например, «Давид» Микеланджело изваян необрезанным, хотя художник прекрасно знал, что такого не могло быть. В антисемитской литературе из акта обрезания часто выводили «женственность» мужчин-евреев, в противоположность «мужественным» арийцам.

Инициация означает, что мальчик становится мужчиной, отсюда повышенное внимание к его мужскому естеству. Дальше начинаются споры. Одни ученые связывают генитальные операции с психическим развитием индивида. Например, 3. Фрейд считал обрезание символической заменой кастрации, направленной на предотвращение инцеста с матерью и сохранение сексуальных прав отца. М. Мид видит в обрезании средство психологического высвобождения мальчика из-под влияния матери, символический водораздел между детством, когда ребенок находится во власти женщин, и взрослостью, когда он вступает в мир мужчин. Другие этнографы объясняют мужские инициации необходимостью утверждения особого мужского статуса и поддержания групповой солидарности мужчин в противовес женскому началу. Недаром эти ритуалы особенно распространены в тех обществах, где происхождение определяется по отцовской линии и существуют замкнутые мужские союзы и тайные общества.

Суровые обряды инициации мальчиков-подростков служат своего рода противовесом детской идентификации с противоположным полом. Удаляя крайнюю плоть, которая символически рассматривается как женский рудимент (подобно тому как клитор считается мужским рудиментом), взрослые мужчины «спасают» мальчика от гендерной неопределенности, и в этом смысле именно они, а не мать, делают его мужчиной.

Женские инициации встречаются значительно реже мужских. М. Мид считает, что женщина не нуждается в искусственном социокультурном расчленении своего жизненного цикла, так как у нее есть для этого естественные биологические рубежи (начало менструаций, потеря девственности, рождение первого ребенка). Однако это связано и с социальной зависимостью женщин, развитию которых «мужская» культура уделяет меньше внимания.

У некоторых народов ритуал инициации девочек также включает весьма болезненные генитальные операции, например, выскабливание стенок влагалища до появления крови, хирургическое расширение входа во влагалище или, наоборот, зашивание его, чтобы снова открыть перед вступлением в брак, ритуальное рассечение девственной плевы, удаление (эксцизия) клитора или его части. Но с девочками такие операции проделывают значительно реже, чем с мальчиками.

Может быть, формирование мужчины требует больших усилий не только со стороны природы, но и со стороны общества (вспомним принцип Адама)? Суровый обряд инициации призван подчеркнуть символическое отделение мальчика-подростка от матери, в чем девочка не нуждается. Но у некоторых народов (например у евреев) обрезание мальчиков не связано с инициацией и производится задолго до полового созревания. Кроме того, эти обряды распределены по миру крайне неравномерно.

Интерпретация сексуальных символов - - дело трудное. Почему, например, мужчина, которому изменила жена, во многих языках называется рогоносцем, а к жене, которой изменяет муж, этот «титул» не применяется? На сей счет имеется 14 разных теорий (одна из них гласит, что «рога» – это два мужских члена в жизни прелюбодейки).

Наряду с дифференциацией мужского и женского начал, во многих обрядах представлена тема андрогинии и перемены пола. Например, у древних австралийцев инициация мальчика включала его временное ритуальное превращение в женщину. У многих африканских народов (масаи, найди, нуба и др.) посвящаемых переодевали в женскую одежду, а у южноафриканской народности суто на инициируемых девочек надевали мужское платье. Ритуальное превращение юношей в женщин существовало у папуасов Новой Гвинеи, островитян пролива Торреса и т. д. Распространенный обычай ритуальной наготы инициируемых мальчиков в течение периода их сегрегации от женщин часто интерпретируется как знак асексуальности посвящаемого, который, прежде чем обрести определенный пол, проходит фазу обладания свойствами обоих полов. Символическая инверсия, переодевание мужчин в женскую одежду и обратно, характерна и для многих архаических праздников.