I.
Eugene Orpheline BusardКомната, похожая на грезу, поистине бесплотная комната, где оцепеневшая атмосфера слегка окрашена розовым и белым цветом.
Здесь душа погружается в лень, в ароматическую ванну лени, напоенной сожалениями и желаниями. — Это что-то сумеречное, бело-розоватое; греза сладострастия во время затмения солнца.
Мебель здесь расплывчатая, удлиненная, томная. Она как будто грезить, живет какой-то летаргической жизнью, подобно растениям. Ткани говорить немым языком, как цветы, как небеса, как закаты.
На стенах — никакого технологического хлама. Здесь во всем царить умеренная ясность и очаровательная смутность гармонии.
Неуловимый изысканный аромат, с примесью легкой влажности, пропитывает воздух, где дремлющий дух убаюкивается ощущениями оранжерейной теплоты. Кисея струями ниспадает вдоль окон и вокруг постели, расплываясь белоснежными волнами. На этой постели, запрокинув ногу на стену, покоится Идеал, властительница грезъ. Но отчего же она здесь? Что привело меня сюда? Какая волшебная власть перенесла меня к этому трону мечтаний и сладострастия? Не все ли равно? она здесь! я узнаю ее.
Да, это ее глаза, огонь которых пронзает сумрак, нежные и страшные глаза; я узнаю их по их ужасающему коварству! Они притягивают, они покоряют, они пожирают взор неосторожного смертного, их созерцающего. Я так часто изучал эти чёрные звезды, которые внушают любопытство и восторг.
Какой доброе проведение окружило, меня любовью, тишиной, покоем и благоуханиями? О блаженство! То, что мы обыкновенно называем жизнью, даже в самом счастливом ее проявление не имеет ничего общего с этой высшей жизнью, которую я теперь познал, которой я упиваюсь, минута за минутой, секунда за секундой.
Нет, какие там минуты, какие секунды! Время Время растворилось; Вечность воцарилась, вечность блаженства!
Но вот раздался грозный, тяжеловесный звук пришедшего сообщения и, как в адских сновидениях, мне показалось, будто меня ударили заступом в грудь.
И затем появилась Химера. Это подруга жизни моей, очаровательная жеманница, своим странным очарованием пробудившая во мне жажду своего расположения, сожительница, перед своим отъездом, принявшая мое помолвочное кольцо, — она явилась со своими переживаниями, и, прибавляя к мукам моей жизни пошлые мелочи своего существования, говорит, что страдает и желает утолять свою похоть, — говорит, что больше не любит, что не готова больше ждать.
Райская комната, Идеал, властительница грёз, — все это волшебство исчезло при грубом появлении Химеры.
О, ужаса! я очнулся! вспомнил! Не было ничего. Эта конура, эта обитель вечной скуки,— мое жилище. Я снова здесь.Вот нелепая мебель, запыленная и изломанная; унылые окна со следами плесени на потолке; рукописи, испещренные помарками и растрепанный; календарь, где карандашом обведена зловещее число 23 !
И благоухания иного мира, которым я упивался с такой утонченностью, увы! оно сменилось зловонием табачнаго дыма с примесью какой-то отвратительной гадости. Отовсюду веет затхлостью и запустением. В этом тесном, но преисполненном скуки и отвращение миру один только знакомый предмет улыбается мне: бутылка с любимым вином; старая, коварная подруга,—как все подруги, увы! сулящая ласки и таящая измену.
О, да! Время вошло в свои права; действительность вновь стало властелином! и вместе с отвратительным стариком вернулась вся его дьявольская свита: Воспоминания, Сожаления, Судороги, Страхи, Тоска, Кошмары, Гнев и Неврозы.
Уверяю вас, теперь секунды отчеканиваются тяжело и торжественно, и каждая, срываясь со стенных часов, говорит: «Я твоя Жизнь, невыносимая, безжалостная Жизнь!»
Есть только одна Секунда в человеческой жизни, которой дано нести благую весть, благую весть, внушающую всем неизъяснимый ужас.
Да! Время царствует по прежнему; действительность снова провозгласила свою тяжкую диктатуру. И вновь она гонит меня, как вола, своей рогатиной. — «Ну, тащись, скотина! Мучайся и обливайся потом, жалкий раб! Живи, живи проклятый!»