Хозяйка Дома Риверсов

Чтобы добраться до нас, Элизабет потребовался почти целый день; она прибыла в сопровождении вооруженного эскорта, поскольку ездить по дорогам стало очень опасно, слишком много развелось бандитов и грабителей, в которых превратились те, кому пришлось бежать из Франции, ведь теперь они не имели ни дома, куда могли бы вернуться, ни жалованья, на которое могли бы прожить. Элизабет уже исполнилось четырнадцать, ростом она была почти с меня, и я, увидев ее, с трудом заставила себя скрыть улыбку восхищения, поскольку моя девочка стала настоящей красавицей, одаренной к тому же редким природным изяществом. Возможно, и я в ее возрасте внешне была не хуже, однако Элизабет была полна удивительного покоя и очарования, которых никогда не было во мне. Она унаследовала от меня чистую бледную кожу и светлые волосы; и глаза у нее тоже были серые, но ее лицо обладало столь идеально правильными чертами, что казалось лицом прекрасной статуи, вырезанной из мрамора. Когда она смеялась, то выглядела совсем ребенком; но порой она так смотрела на меня, что я понимала: великий Боже, да ведь моя девочка тоже обладает даром предвидения, унаследованным от Мелюзины! Элизабет, безусловно, была женщиной из моего рода, и я чувствовала, что впереди у нее столь великое будущее, какого я не могу ни вообразить себе, ни предсказать.

Младшая сестра Элизабет, Анна, — ей было двенадцать лет — попросту превратилась в ее тень; она следовала за ней по пятам, точно преданный щенок, и копировала каждый ее жест. Ричард постоянно подшучивал надо мной, что я слишком сильно люблю своих детей, и это было правдой, однако самым большим моим любимцем был Энтони, младший брат Элизабет. Ему было всего девять, но он блестяще учился и долгие часы с наслаждением проводил в библиотеке. Впрочем, несмотря на увлеченность чтением, он был обыкновенным мальчишкой: играл с деревенскими приятелями, бегал так же быстро, как они, и дрался тоже не хуже их — и на кулачках, и в борьбе один на один. Отец учил его как будущего участника турниров верховой езде и владению оружием, и Энтони сидел на лошади так, словно родился в седле. Невозможно было и представить, чтобы он хоть раз сполз со спины коня: они казались единым целым. Энтони часто играл с сестрами в теннис, но по доброте душевной позволял им побеждать; а со мной он сражался в шахматы, заставляя меня подолгу обдумывать каждый ход; однако для меня самым очаровательным в нем было то, как он вечером и утром преклонял передо мной колено, желая получить материнское благословение, но, стоило мне ласково коснуться его головы, тут же резво вскакивал, обнимал меня и слегка ко мне прислонялся, точно новорожденный козленок. Нашей Мэри исполнилось восемь, и она каждое лето вырастала из своих платьев. Особенно нежно она была привязана к отцу и ходила за ним повсюду; она готова была целыми днями

Когда Ричард собрал отряд, который намеревался взять с собой в Кале, и начал обучать его, как правильно пользоваться копьем и другим оружием, сопротивляясь натиску врага во время решительной атаки, мне пришлось уговаривать себя, что так и нужно, что мы с детьми должны благословить его и проводить в Кале; но я отчего-то боялась созывать всех детей вместе, чтобы они попрощались с отцом; одна мысль об этом уже наполняла мою душу безотчетным ужасом.

— Жакетта, ты что, боишься за меня? — не выдержав, спросил у меня Ричард как-то вечером.
Я молча кивнула; мне было почти стыдно признаться, что это действительно так.
— Ты что-нибудь… видела? — уточнил он.

— Ох, слава Богу, нет! И дело совсем не в этом. У меня не было абсолютно никаких предчувствий, но мне все равно отчего-то страшно, — ответила я. — Я не пыталась ни смотреть в магический кристалл, ни гадать по картам, раз ты велел мне все это прекратить после процесса Элеоноры Кобэм. Но я действительно боюсь за тебя.
Он взял мои руки и поцеловал их — сначала одну, потом другую.

— Любовь моя, ты не должна за меня бояться. Разве ты забыла? Разве я не говорил тебе всегда, что непременно вернусь? И ведь я действительно всегда к тебе возвращался.
— Да, это правда.
— Разве я когда-нибудь тебя обманывал?
— Никогда.
— Один раз я потерял тебя и поклялся, что никогда больше тебя не потеряю.
— Ты нашел меня по лунному лучу, — улыбнулась я.

— Нет, просто благодаря удачному стечению обстоятельств, — возразил Ричард; он всегда был земным человеком. — Но я действительно тогда поклялся, что никогда больше тебя не потеряю. Так что тебе нечего опасаться.
— Может, и нечего, — эхом откликнулась я. — Но я должна сообщить… видишь ли, у меня… у нас… снова будет ребенок. К следующему лету.

— Великий Боже! — воскликнул он. — Ну, уж теперь-то я точно не смогу тебя оставить. Это же все меняет. Как ты будешь жить тут одна, с детьми, да еще и в преддверии новых родов?
Конечно, я надеялась, что он обрадуется, и он действительно обрадовался, и я решила во что бы то ни стало скрыть свои страхи.
— Любимый, я рожала уже девять раз! И по-моему, довольно хорошо умею это делать.
Но лицо Ричарда было омрачено тревогой.

— Опасность всегда остается, — заметил он. — Опасность при родах одинакова, что в первый раз, что в последний. Кроме того, мы уже потеряли одного сына; ведь после смерти Льюиса я боялся, что у тебя просто сердце разорвется от горя. И потом, из Лондона приходят плохие вести. Королева явно пожелает, чтобы ты неотлучно находилась при ней, а я ведь могу застрять в Кале с Эдмундом Бофором надолго.
— Если вообще туда доберешься, — обмолвилась я.

Он затих. Я знала, что его гнетет: что корабли болтаются без дела у причалов, а собранная им армия лишь бессмысленно тратила время и деньги и целый год провела в бесплодных ожиданиях, пока те, кого это армия должна была поддержать, умирали на подступах к Бордо.
— Смотри веселей! Не слушай меня. Я совершенно уверена, что ты не только благополучно доберешься до Кале, но и удержишь его, — быстро поправилась я.

— Возможно, да только уж больно не хочется мне оставлять тебя, пока король так и льнет к Сомерсету, а Йорк собирает под свое крыло все больше и больше сторонников, которые, как и он, считают, что у нашего короля очень плохие советники.
Я пожала плечами:
— Но ведь выхода-то у нас нет, не правда ли? Я уже беременна, и вряд ли мне теперь стоит тебя сопровождать. Пусть уж лучше она появится на свет здесь, а не в гарнизоне Кале.
— Ты думаешь, это будет еще одна девочка? — осведомился Ричард.

— Дочери — вот главное богатство нашей семьи! — Я усмехнулась. — Подожди и сам увидишь.
— Это будут воинствующие королевы?
— Нет. Просто одна из наших дочерей вступит в брак, который станет основой богатства и процветания всей семьи Риверс, — предсказала я. — Зачем же иначе Господь создает их столь прекрасными?

В общем, у меня хватило храбрости почти беспечно поговорить с Ричардом, но когда он во главе своего отряда покинул двор и направился в Лондон, где им предстояло сесть на корабль и отплыть в Кале, настроение у меня здорово упало. Моя дочь Элизабет отыскала меня, когда я, накинув на плечи теплый плащ и засунув руки в меховую муфту, прогуливалась по замерзшему берегу реки и казалась себе такой же заледеневшей изнутри от мрачных мыслей, как и прибрежные тростники. Элизабет взяла меня за руку и просто пошла рядом. Я была теперь лишь немного выше нее, так что она легко шагала в такт со мною.

— Что, уже скучаешь по отцу? — ласково спросила она.
— Да, — подтвердила я. — Понимаю, конечно, что я, жена солдата, должна быть готова в любой момент отпустить его, но с каждым разом, по-моему, это становится сделать все тяжелее.
— Неужели ты не можешь предвидеть его будущее? — тихо поинтересовалась Элизабет. — Разве не можешь выяснить, благополучно ли он вернется домой? Я, например, не сомневаюсь, что на этот раз опасность его минует. Я это просто знаю.
Я повернулась и посмотрела на нее.

— Элизабет, а ты способна — по своему желанию — что-то предвидеть?
Она слегка пожала плечами:
— Ну, я не уверена… Нет, не знаю…
И на мгновение я как бы вдруг снова оказалась в покоях моей двоюродной бабушки Жеанны в тот самый жаркий летний день, когда она протянула мне гадальные карты и преподнесла браслет с магическими амулетами, а потом рассказала о нашей знаменитой прародительнице по женской линии.

— Ты можешь не отвечать, я не стану настаивать. Ни в коем случае не стану! — пообещала я. — Но учти: такая способность — это и великий дар, и тяжкое бремя. К тому же сейчас не самые хорошие времена для тех, кто этим даром обладает.

— Да нет, я и не думала, что ты будешь настаивать и что-то у меня выпытывать, — разумно произнесла Элизабет. — И вряд ли ты могла бы просто подарить мне эту способность, ведь так? Но иногда я что-то такое чувствую… В Гроуби есть один укромный уголок возле часовни, и вот когда я туда прихожу, я иногда вижу там женщину, точнее, призрак женщины; она стоит, склонив голову набок, словно прислушиваясь, и ждет меня, ищет меня взглядом. Но только я приближаюсь, как там никого не оказывается.

— Ты, наверное, знаешь, какие легенды существуют о нашем семействе? — спросила я.
Элизабет прыснула со смеху.
— Так я и сама их рассказываю — каждый вечер! Я уже сто раз, наверно, рассказывала историю Мелюзины нашим малышам. Они просто обожают ее, да и я тоже.
— Значит, тебе известно, что некоторые из женщин в нашей семье унаследовали дар Мелюзины? Например, способность к предвидению?
Она молча кивнула, а я продолжала:

— Моя двоюродная бабушка Жеанна немного учила меня использовать этот дар. А затем мой первый муж, герцог Бедфорд, заставил меня работать вместе с его учеными-алхимиками. И прислал ко мне одну женщину, которая научила меня выращивать разные целебные травы.
— А чем ты занималась с алхимиками?

Как и все дети, Элизабет приходила в восторг от историй о тайнах магии, находившейся у нас в королевстве под запретом. А вот умение использовать различные травы казалось ей чем-то обыденным, и я уже многому успела научить ее у себя в кладовой. Зато о черной магии, о запретных искусствах она, разумеется, мечтала узнать как можно больше.
— Мы вместе с ними читали разные книги, а иногда они просили меня что-то для них растереть, или что-то куда-то налить, или выставить на холод, — поведала я.

Мне тут же вспомнились наковальня во внутреннем дворе, пылающий горн и огромная лаборатория в крыле дома, похожая на гигантскую кухню, где алхимики нагревали и охлаждали спирт и экспериментировали с различными камнями.

— А еще у моего тогдашнего супруга было большое зеркало, и он заставлял меня смотреть в него и предсказывать будущее. Особенно ему было интересно будущее английских владений во Франции. Но, увы. — Я даже рукой махнула. — У меня почти ничего не получилось. Но я даже рада, что ничего не сумела разглядеть достаточно ясно. По-моему, более точные сведения разбили бы ему сердце. Но тогда я искренне сожалела, что не в силах оправдать его надежд. Зато теперь понимаю: самую лучшую службу я сослужила ему как раз тем, что ничего толком не увидела.

— Значит, что-то ты все-таки видела?
— Иногда видела, — кивнула я. — Но, скорее всего, лишь то, что могло бы случиться. Так бывает и при гадании на картах или с помощью амулетов: заметишь что-то мельком и думаешь, что так могло бы произойти и в действительности. А иногда видишь лишь собственные желания и мечты. Но все же — хотя и крайне редко — можно вложить в эти мечтания всю свою душу и заставить их воплотиться в жизнь. То есть претворить мечту в реальность.

— С помощью магии? — выдохнула Элизабет; при одной лишь мысли о возможности применить магию у нее явно голова шла кругом.

— Насчет магии не знаю, — честно ответила я. — Но однажды я почувствовала, что мы с твоим отцом любим друг друга, и захотела, чтобы он женился на мне и привез меня в Англию в качестве своей жены. Я догадывалась, что он никогда не осмелится сам предложить мне это, ведь я была гораздо выше него по положению, я была знатной дамой, и он опасался стать причиной моего, как он выражался, «падения и краха»…
— И ты сотворила заклинание? — перебила меня дочь.

Я улыбнулась, вспомнив ту ночь, когда я вытащила свои амулеты и поняла, что никакой магии мне не нужно, нужна лишь собственная решимость.

— Заклинание, молитва, четкое осознание своих желаний — все это вещи родственные, — заметила я. — Когда теряешь что-то для тебя бесценное, то идешь в церковь, опускаешься на колени перед маленьким витражом с ликом святого Антония и молишься в надежде отыскать утраченное. То есть убеждаешь себя, что непременно хочешь получить обратно потерянную вещь, настаиваешь, что эта вещь тебе необходима. И просишь вернуть ее тебе. Или призываешь эту вещь к тебе вернуться. Я, например, помолившись святому Антонию, очень часто вспоминала, где оставила потерянную вещь, шла туда и находила ее. Так что это: ответ Бога на твою молитву или действие магии? А может, мы просто разрешаем себе понять свои желания и у нас это получается? Молитва — это, в общем, тоже заклинание, ведь ты, четко формулируя, что именно тебе нужно, как бы мысленно призываешь эту вещь к себе, думаешь о ней, и она действительно к тебе возвращается. Ты согласна со мной?

— Но ведь именно заклинание возвращает тебе эту вещь, сама бы ты просто так не нашла ее.

— И все-таки я считаю, что страстное желание, молитва и заклинание — это почти одно и то же, — заявила я. — Когда ты молишься, то всегда знаешь, чего хочешь, это-то и есть самый первый шаг. И порой именно его сделать труднее всего. Потому что у тебя должно хватить мужества понять, чего именно ты так сильно желаешь. Должно хватить мужества признать, что без этого ты несчастлива. А порой должно хватить мужества и на неприятную правду: ты потеряла эту вещь из-за собственной глупости или ошибочных действий, так что прежде, чем произносить молитву или заклинание, которые могли бы вернуть ее, нужно изменить себя. Это одна из самых глубоких душевных трансформаций.

— Как это — трансформаций?
— Ну, например: ты выйдешь замуж и захочешь ребенка…
Дочь понимающе кивнула.

— Но сначала тебе придется постигнуть нехитрую истину: твое чрево, твои руки и твое сердце пусты. Это может быть очень болезненным. Затем придется набраться мужества, посмотреть на себя и понять, откуда у тебя это ощущение пустоты, ужасной потери. Ну а затем тебе придется изменить свою жизнь, чтобы в ней нашлось место для твоего ребенка, который просто так не появится. Тебе придется открыть свое сердце, позаботиться о безопасном убежище для малыша, а потом… молчать и держать в себе свою страстную мечту о ребенке, свое неисполненное желание, и вот это больнее всего. Ведь ты, возможно, так и не получишь того, к чему стремишься. Всегда надо учитывать вероятность того, что твое страстное желание не осуществится.

— Но ведь с тобой такого никогда не случалось? — уточнила Элизабет.
— Случалось, во время моего первого замужества, — тихо промолвила я. — Мне было известно, что мой муж никогда не будет иметь детей. И мне было тяжело признаться себе, что я-то совсем другая, не такая, как он, что я мечтаю о ребенке и страстно хочу быть любимой.
— И ты загадала желание? — предположила дочь. — Ты сотворила заклятие, чтобы заставить его перемениться?

— Нет, я не пыталась его менять, но была вынуждена испытать великую печаль и ощутить, чего не хватает мне в жизни. Мне пришлось проявить мужество и заставить себя признать: я совершила огромную ошибку, выйдя замуж за человека, который никогда не любил и не полюбит меня ради меня самой, который никогда не подарит мне ребенка. И когда я это поняла — поняла, что так и осталась нелюбимой девственницей, хоть и считалась женщиной замужней, — вот тогда я смогла наконец пожелать, чтобы меня кто-то любил.

— И ты пожелала, чтобы это был отец?
Я улыбнулась ей.
— Не только. Еще и ты.
Она вспыхнула от удовольствия.
— Так это магия?
— Отчасти. Магия — это действие, призванное к осуществлению мечты. Как и молитва. Как и заговор. Как и приготовление из трав любовного зелья. Как и навязывание всему миру своей воли. Так или иначе, это способ вызвать некое действие, заставить что-то случиться.
— А меня ты этому научишь? — спросила Элизабет.

Я оценивающе посмотрела на нее. Она была истинной дочерью нашего Дома и, возможно, самой красивой из его дочерей. Ей, безусловно, передался от нашей прародительницы Мелюзины дар предвидения. Ведь кто-то же из моих детей должен был впоследствии унаследовать карты и браслет с магическими амулетами, подаренные мне бабушкой, и, по-моему, я всегда догадывалась, что их унаследует Элизабет, моя старшая дочь, рожденная от страстной любви с помощью волшебных трав и моего горячего желания. И потом, моя бабушка Жеанна всегда говорила, что это должна быть старшая из девочек в семье.

— Да, научу, — пообещала я. — Хотя сейчас времена для этого совсем неподходящие. Ведь все это запретные умения, Элизабет. Но я научу тебя.

В течение ближайших недель я показала ей и браслет с амулетами, и карты, а также объяснила свойства кое-каких особых трав, которых она наверняка не найдет в кладовой у леди Элизабет Грей. А однажды морозным утром я взяла всех своих старших детей на прогулку и научила их искать воду в подземных источниках; продемонстрировала, как можно почувствовать, что родничок словно бьется у тебя в ладонях. Дети смеялись от восторга, когда нам действительно удалось найти крошечные роднички — один на заливном лугу, а один прямо у нас на конюшенном дворе в старой канаве.

Я поведала Элизабет, что, открыв любую страницу Библии и прочитав тот или иной отрывок, надо задуматься над этими словами и помолиться, связывая с ними свои мысли. Я также подарила ей речную жемчужину, подвешенную на тонкой нитке, и показала, как следить за ее колебаниями, чтобы ответить на тот или иной вопрос. Но, что важнее всего, я начала учить свою дочь тому, как очистить мысли с целью познать свои сокровенные желания, и как судить себя беспристрастно, отбросив всякую снисходительность.

— Алхимики моего первого мужа всегда повторяли, что нужно быть чистым, ведь ты сам и есть основа и главный ингредиент любого опыта, — наставляла я ее. — Ты должна быть чиста сердцем, Элизабет.

Когда моей дочери пришло время возвращаться в Гроуби-Холл, она призналась мне, что ей очень нравится Джон Грей, молодой человек, живущий в одном с нею доме. Он обладал прекрасными манерами и образованием и казался ей самым красивым и добрым на свете. И больше всего ей хотелось, чтобы он увидел в ней не просто одну из трех или четырех девиц, находящихся у его матери на воспитании, а заметил именно ее, Элизабет Вудвилл.

— Да он наверняка уже тебя заметил и давно понял, какая ты необыкновенная, — заверила я дочку. — Тебе просто нужно проявить терпение.
— Ой, мама, он так нравится мне! — вырвалось у нее, и она, потупившись, залилась румянцем. — Но стоит ему обратиться ко мне, как я начинаю нести какую-то чушь. Веду себя как последняя дура! Да он, наверное, и считает меня маленькой дурочкой.
— Не считает.
— Может, мне приготовить любовное зелье и дать ему? Можно?

— Погоди до весны, — посоветовала я. — А весной сорви несколько цветков с яблони в его саду. Выбери самое красивое дерево…
Дочь послушно кивала.
— С этого дерева сорви цветы и лепестки положи в карман. А потом, когда на дереве появятся плоды, возьми одно яблоко, разрежь пополам и одну половинку намажь медом и дай ему, пусть он съест. А вторую непременно сохрани.
— И что, от этого он полюбит меня?
Я улыбнулась.

— Он тебя и так полюбит. А лепестки и яблоко с медом позволят тебе чем-то заняться, пока ты этого ждешь.
Элизабет захихикала.
— Не такая уж ты умелая чаровница, матушка!
— Когда красивая молодая женщина хочет очаровать мужчину, ей никакая магия не нужна, — пояснила я дочери. — А такой девушке, как ты, и вовсе ничего не надо делать — стой под дубом да жди, когда твой возлюбленный поедет мимо на коне. Но ты помнишь, что самое главное для воплощения заветной мечты?

— Чистое сердце, — отозвалась она.
Мы вместе вышли на конюшенный двор. Охранники, которые должны были доставить Элизабет обратно в Гроуби, уже сидели в седлах, готовые к отъезду.
— И еще последнее, — проговорила я и взяла дочь за руку, прежде чем она взобралась на сажальный камень.
Она тут же повернулась ко мне — вся внимание.
— Никогда никого не проклинай, — напутствовала я. — И никогда никому не желай зла.
Элизабет покачала головой.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь