hot

Казуха уже и не мог сказать, когда в последний раз случалась такая жара. Куда ни глянь, пыльная черепица на крышах домов тускло отсвечивала свинцом, поблёскивала вдалеке раскалённая под солнцем дорога; истомлённые зноем, поникли деревья, нигде не видно было ни единого свежего росточка. В небе, мутном от влажной духоты, плавали мелкие не сулящие тени облака.

Выходить на улицу в такую погоду было сродни самоубийству, но и торчать дома с каждым часом становилось всё невыносимее. А всё потому, что Скарамучча ни в какую не соглашался установить дома кондиционер.

«Простудишься». — отмахивался он. — «Да и пыль оттуда вытирать…»

У Казухи права голоса не было, в конце концов квартира-то не его. И пусть жил он здесь уже год, всё равно временами ощущал, что прав у него не больше, чем у оставленной в раковине десертной ложки. Оставалось только держать окно в гостиной чуть приоткрытым и радоваться, что до верхних этажей жаркий ветер не доносит пыль.

Тот день казался невыносимо бесконечным ещё и оттого, что Скарамучча с утра закрылся в кабинете и носа оттуда не показывал, занимаясь то ли курсовой работой, то ли домашним заданием. Казуха не знал, да и вникать не собирался. Уткнувшись носом в приоткрытое окно он грыз дынное мороженое и прислушивался к звукам клацающей клавиатуры, которые то становились громче и интенсивнее, то замедлялись и становились тише, то вовсе прекращались.

Поначалу Казуха развлекался тем, что поглядывал на раскалённое добела небо и редких прохожих внизу, но, после того, как перед глазами начало темнеть, а от мороженого осталась лишь сладкая деревянная палочка, занятие это пришлось оставить.

Когда солнце оказалось в зените, Казуха отошёл от окна и, часто моргая, посмотрел на закрытую дверь маленького кабинета. Уж не сварился ли там Скарамучча? От компьютера наверняка было жарко, а этот упрямец едва ли додумался открыть окно и у себя тоже. К тому же, никаких звуков за дверью слышно не было…

Вздохнув, Казуха подумал, что неплохо было бы предложить Скарамучче хотя бы стакан воды и, легонько постучав пару раз по косяку, приоткрыл дверь. В лицо ему тут же ударил спертый и душный воздух.

Гудел натуженно компьютер, тусклый свет монитооа светил прямо в лицо Скарамуччи, который в ответ смотрел на него, недовольно прищурившись. Шторы в кабинете были задёрнуты, вероятно, из-за желания не впускать жаркие солнечные лучи, и расползался по стенам полумрак.

Скарамучча, в майке и в коротких до неприличного шортах, сидел в компьютерном кресле, одну ногу согнув в колене и прижав её к груди. Одной рукой он двигал мышку, а пальцами второй отбивал нервный ритм по столу.

— Чего тебе? — спросил он, нисколько не отвлекаясь от своего занятия.

Казуха пожал плечами. Больше по привычке, ведь жест этот всё равно остался незамеченным.

— Подумал, вдруг ты пить хочешь. — ответил он неуверенно. — Или перекусить.

Скарамучча ответил не сразу. И без того прищуренные глаза он прищурил ещё сильнее, всмотреться в экран монитора и, пару раз щёлкнув мышкой, что-то напечатал.

— Не. — промычал он неопределенно, хотя наверняка уже и не помнил, на что именно отвечал.

Более, чем просто сосредоточенным, Скарамучча казался ещё и раздражённым. Может, работа заняла больше времени, чем он планировал. Может, тема письменной работы его не устраивала.

Лицо его было покрыто испариной, и тонкие пряди тёмных волос смешными завитками липли ко лбу. Весь он тоже казалось, изнывал от жары, и Казуха даже представлять не хотел, какого это — сидеть несколько часов подряд на кожаном кресле.

Он прошёл глубже в кабинет, приоткрыл окно немного, совсем немного потревожив задёрнутые шторы. Те сразу стали покачиваться; в комнату постепенно проникал свежий воздух.

Казуха остановился за спиной Скарамуччи и посмотрел на экран компьютера, где ровными строчками были написаны слова, вникать в которые совершенно не хотелось. Сложно.

Казуха положил ладонь на влажную от пота макушку Скарамуччи и поинтересовался:

— Много осталось?

В ответ на это Скарамучча повёл плечами, потянулся и размашисто, громко зевнул, после чего принялся тереть уставшие глаза.

— Как написать «они всё моральные идиоты, которые из-за своих ублюдских амбиций не видели ничего дальше носа», но, знаешь, вежливо. — спросил он.

Казуха, задумавшись, сжал губы в тонкую линию и нахмурил брови.

— Напиши, — начал он, — напиши, что, проанализировав ситуацию и взяв во внимание все аспекты, можно сделать вывод, что принятые решения нисколько не улучшили, а даже наоборот, усугубили положение. Но на тот момент это был единственный возможный вариант.

Скарамучча мотнул головой и принялся печатать, ничего больше не отвечая. Казуха положил ладони ему на плечи и чуть сжал пальцы, массируя. Кожа, которой он касался, на ощупь была немного влажная и холодная. Как у лягушки.

— Не хочешь сделать перерыв? — словно намекая на ответ, который он хочет услышать, Казуха поцеловал Скарамуччу в макушку.

— Лучше закончу сначала. — тот либо не понял, либо не захотел понять.

Казуха фыркнул и отступил на шаг.

— Проветри голову. — продолжил настаивать он. — Пройдись хотя бы до холодильника.

В этот момент ветер из приоткрытого окна задул сильнее. Заколыхались шторы, по ногам скользнула прохлада и с шумом захлопнулась дверь в кабинет.

Повернув голову, Скарамучча недовольно посмотрел сначала на неё, а потом на босые ноги Казухи.

— Ты этим сквозняком хочешь убить себя, меня или нас обоих?

— Лучше обоих. Не хочу возиться с похоронами. Пусть этим кто-то другой занимается.

Казуха хихикнул, надеясь, что Скарамучча тоже оценит глупую шутку, но тот снова вперился взглядом в монитор и совершенно перестал реагировать. Удивительно, что он даже не дал сполна волю своей нервной ипохондрии!

Казуха попытался расшевелить его.

— Я мороженое съел. — сказал он.

Обычно в ответ на такое Скарамучча начинал ворчать, рассказывать про ангину, тонзиллит или, что ещё хуже, про гнойные миндалины. Но в этот раз, задумчиво набирая текст на клавиатуре, он ограничился безразличным:

— Ага.

Казуха счёл это за личный вызов и решил повысить ставки.

— Стоя у открытого окна съел. И твоё тоже. Целых два мороженых сразу.

Скарамучча по-прежнему ничего не отвечал.

Постояв так с минуту и не дождавшись хоть одного слова, Казуха решил сменить тактику. Что ж, если его парень не хотел говорить про болячки, стоило зайти с другой стороны. Опустившись на колени, Казуха протиснулся под стол, уселся прямо перед креслом Скарамуччи и потянул на себя его согнутую в колене ногу.

— Что ты, по-твоему, делаешь? — Скарамучча посмотрел сверху вниз, и синие глаза его, несмотря на привычную оттеночную холодность, вспыхнули жаром. От этого взгляда по спине Казуха пробежала капелька пота.

— Хочу, чтобы от твоей слишком умной головы кровь отлила хоть на пять минут. — сказал он, стягивая со Скарамуччи шорты, под которыми (как будто удивляться этому даже не стоило) не оказалось белья.

— Мешаешься. — фыркнул тот, отставив ноги так, чтобы Казухе удобнее было устраиваться между ними.

— Разве? — хмыкнул в ответ Казуха, короткими сухими поцелуями проходясь по тонкой лодыжке. — Или хочешь сказать, что членом печатаешь?

Скарамучча не ответил. Только пожал плечами, мол делай, что хочешь. А после где-то над головой раздался клацающий звук клавиатуры.

То, чем они занимались — не только сегодня и не только в постели — то, как они взаимодействовали друг с другом, с самого начала больше проходило на игру, чем на нормальные отношения. И правила придумывал всегда Скарамучча.

Даже сейчас.

Казуха никуда не торопился. Он задавал темп, выцеловывая неторопливо холодные стопы, прижимаясь губами к выступающей округлой косточке и самым кончиком языка ведя влажную линию до самого колена. Но он же позволял Скарамучче забираться пальцами в волосы, тянуть нетерпеливо и перехватывать инициативу.

— Осторожнее с зубами. — говорил тот, обводя лицо Казухи кончиками пальцев, а потом заталкивая их в послушно приоткрытый и жаркий рот.

Если Скарамучча хотел, Казуха не был против…

Он мягко посасывал пальцы, обводил языком короткие ногти и выпускал их изо рта только для того, чтобы вдохнуть чуть глубже и начать всё сначала. Казуха наученный — он знал, где именно эти пальцы могут оказаться в любой момент, а бутылочка со смазкой ещё с прошлой ночи одиноко покоилась у кого-то под подушкой в спальне.

Казуха не помнил подробностей. В его голове остались только влажные поцелуи, невозможность хоть раз сделать полноценный вдох и хриплые, почти умоляющие просьбы не останавливаться. Горло саднило до сих пор, и напрягать его, позволяя пальцам проникать всё глубже — это почти что маленькая и приятная смерть.

У Скарамуччи блестели глаза, когда он, вытаскивая влажные пальцы изо рта Казухи, провёл ими по губам, позволяя напоследок оставить поцелуй на фалангах.

…И опять всё его внимание сосредоточилось на мониторе компьютера!

Казуха прикусил губы, посмотрел загнанно и, сжав пальцами острые колени Скарамуччи, ещё сильнее развёл их в стороны. Он придвинулся совсем близко — край кресла теперь упирался в ключицы, а сам он едва-едва, задевая одним одним дыханием, прикасался к бесстыдному и желанному возбуждению.

Казуха выдохнул, ещё раз облизнул и без того влажные губы и осторожно, будто пробуя, коснулся головки кончиком языка, после чего позволил Скарамучче толкнуться чуть глубже. Член коснулся нёба, солоноватые капельки смазки смешались со слюной. Внутри, чуть сжимая губы, Казуха обвёл языком границы крайней плоти.

Он почувствовал ладонь, опустившуюся на макушку, и пальцы, одобрительно погладившие по голове. Неторопливо. Размеренно. В том темпе, который избрал Казуха в самом начале, но теперь-то хотелось ему совсем не этого. Постанывая, он представлял грубый, торопливый темп и член, царапающий горло. Он хотел, чтобы поглаживающие головы пальцы тянули волосы, чтобы нельзя было отстраниться, чтобы немели разбитые от грубого секса губы.

Становилось всё жарче. Футболка липла к телу, по плечам и вдоль позвоночника стекали капли пота, а подбородок и шея были мокрыми от слюны и сочившейся смазки.

С трудом сдерживания желание выстонать какую-нибудь стыдную просьбу, Казуха выпустил член изо рта и ребром ладони вытер разгорячённые покрасневшие губы. Он бросил на Скарамуччу всего один взгляд — всего лишь удостоверился, что тот, упрямо продолжающий делать вид, что ему не интересно, с помутнёнными от желания глазами продолжал таращиться в монитор, но ни черта уже перед собой не видел.

А потом всё началось сначала. Неспеша Казуха облизнул головку члена, кончиком языка цепляя крайнюю плоть. После — широко провёл по всей длине, помогая себе руками. Позволив члену вновь скользнуть в горло, Казуха теперь не выпускал его, вылизывал, позволял упереться в щёку, где кожа была особенно приятной на ощущения.

Наконец Скарамучча потерял самообладание. Казуха слышал его сбивчивое дыхание, чувствовал толкающиеся всё глубже движения, слышал сбивчивый шепот, в котором едва-едва различил своё имя.

Это всё больше и больше напоминало игру. И Казуха едва ли мог руководить собственным телом, когда на всю длину высовывал язык, позволяя члену проникать всё глубже глубже, и чувствовал, как в уголках глаз собираются слёзы.

Немного хриплый стон и заполнившая рот горячая сперма были ему в награду, наверное. Казуха чуть отстранился, чувствуя, как тонкая влажная нить тянется по от губ по подбородку вниз. То, что осталось, он поспешно сглотнул.

Скарамучча к этому времени сполз с кресла на пол и, подогнув ноги, уселся рядом с Казухой. Взгляд его блуждал из стороны в сторону, скулы горели жарким румянцем, алеющие и искусанные губы были чуть приоткрыты. Он потянул руку, большим пальцем стёр с Казухи остатки спермы, а потом, обрамив его лицо двумя руками, потянулся за поцелуем.

Жарким. Жадным. Душным. Влажным.

— Ну и мерзость. — хихикнул Казуха, отстраняясь.

— Заткнись. — ответил Скарамучча и потянулся, желая поцеловать снова.