"Хорошее время"

Нью-Йорк в кинематографе является, пожалуй, вечной темой. Фильмов, снятых там, бесчисленное множество, а некоторые режиссеры поистине фанатами (можно вспомнить того же Джармуша с его "чужой урбанистической красотой") этого города. Каждый его видит по-разному – здесь тебе и вылизанная до лоска панорама Манхэттена, и его же грязные, печальные улицы с бьющим из люков паром. Но братья Сэфди в этой бесчисленной веренице похожих друг на друга панорам находят что-то свое и потерявшим управление локомотивом сносят все вокруг, прожигая в сознании новый взгляд на вечный город.

Вообще, братья входят в кинематограф, как правильно заметили в «Сеансе», с "черного входа". Безо всяких разрешений заглядывая в окна, они снимают свое кино в компании таких же, как и они, энтузиастов. Теперь в этой компании по счастливому стечению обстоятельств (и, как мне кажется, счастливыми они становятся больше для Патиссона, чем для Сэфди) появляется одно известное имя, а вместе с ним чудесным образом оформляется формула «их» кино.

Пустота. Статичный кадр, длящийся минуту и показывающий только пустоту и  безразличие в глазах слабоумного Ника, которого играет Бэн Сэфди. Так начинается «Хорошее время», и таким после ворвавшегося в кадр Конни (персонаж Роберта Патиссона, ебнутый братец Ника) оно не станет никогда: вплоть до финальных кадров статики и спокойствия ожидать не приходится. Фильм, презрев все законы саспенса, хватает тебя за волосы и опускает в огромную бочку говна и неприятностей.

 Уровень вовлечения поражает, и здесь комментарии излишни. Вы сами почувствуете, как каждый призвук музыкальной дорожки (кстати, саундтрек в «Каннах» очень оценили) эхом звучит в сердечке.

Кино описывает огромный круг в декорациях Нью-Йорка и не дает ни секунды на раздумья: по улицам летит судорожный Конни в поисках отсутствующего выхода, которому здесь не место, которому нестерпимо тесно в затхлых локациях и рамках кадра. Камера тоже не в силах сдерживать его беспокойное естество: картинка передает параноидальное состояние героя, желающему выпрыгнуть из этого сюра и рвущего композицию и коробку 16 на 9. И пусть все двери закрыты и твою рожу тут и там показывают: движение – залог жизни, и ты бьёшься вместе с Паттисоном о сушу, пытаясь перестать задыхаться в калейдоскопе событий.

И пусть ты ожидаешь катарсиса, пусть даже его предсказываешь, он все равно ударом в солнечное сплетение выбивает весь воздух: бежать больше некуда. Круг замкнулся. Огромный шар последствий , несущийся по Нью-Йорку, заканчивает свое движение единственным возможным способом. И фильм уходит. В пустоту.