Хлоя

​Медленно, неторопливыми шагами я мерил комнату. Двенадцать маленьких или девять больших шагов. Таков ее размер. Плюхнувшись на диван и вмявшись в его мягкую обивку, идеально подходившая по форме к моему телу, я открыл ноутбук и стал чистить его. Удалят пришлось многое, но это была надежда, что, удалив воспоминания из него, они удалятся и из моей памяти. Открыв первую папку «Фотографии», я стиснул зубы. Открылась целая коллекция, что она собирала эти долгие два года. Я решил открыть с самой первой сделанной фотографии и для начала посмотреть их, прежде чем удалить навсегда.

​Первая фотография, сделанная нами. Она улыбается, я тоже. Мы стоим под зонтом, который мы своровали ради адреналина в крови, она в черной, вязанной шапке, я же с красными ушами и сырыми, липнувшими ко лбу волосами. Дождь в декабре, пальто на ней, куртка на мне. Помню, как мы замерзли в тот день и руки не слушались; чтобы сделать фото нам пришлось просить туриста щелкнуть нас на дешевый фотоаппарат. Я боялся, что он убежит, а она боялась, что моргнет во время снимка. Маленький, китайский, иностранец смог, что удивительно, запечатлеть момент идеально. Казанский собор высился позади нас, высокие, густые и темно-серые тучи пролетали над ним, мы на этом фоне казались букашками. Но столько атмосферы было в той самой фотографии. Мы еще тогда были даже не вместе. Первое свидание, за Казанским. Она – голубоглазая, высокая, русоволосая, с виду пытается выглядеть нагловатой, но внутри кроется стеснение. Когда мы увиделись, она зачем-то пыталась придать себе важный вид, но разноцветные носки, выглядывавшие из-под кроссовок и глаза, выдавали ее простоту. Нет, ни в коем случае это не в плохом смысле. Я люблю простых людей, не пытающихся навязать себе пафос. Это тот тип людей, которые поддержат любую твою дурацкую затею. Она переминалась с ноги на ногу и дрожала от холода, ветер в ту пору был и правда пронизывающим до костей. Я же подошел к ней, во всей своей красе. Белоснежные кроссовки, голые щиколотки, короткие джинсы, как же нелепо это смотрелось в тот холод, черный, длинный плащ до колен и капюшон от кофты на пол головы. Мы были молоды и безрассудны. В тот день я влюбился. В тот день я понял, что хочу связать себя с ней. В тот день я знал, что не хочу никого другого видеть рядом с собой. Эта фотография единственное воспоминание о том дне. Зонт мы выкинули, вещи тоже. Осталось лишь это изображение на экране ноутбука…Delete.

Вторая фотография. Прошла неделя или чуть больше, не помню. Я тогда жутко заболел, после нашей прогулки. И едва мне стало легчать, назначил встречу в Таврическом саду. Никогда не забуду, как ждал ее полтора часа и замерз до стука зубов. Руки тогда синели, полпачки было выкурено, но я дождался. Она, увидев меня издалека, подбежала и прыгнула в объятия, после, резко отпрянула и засмущалась, потупив глаза в землю. Мне было смешно. Я, больной, промерзший до костей, готов ради одних этих объятий ждать ее еще хоть неделю на этом месте. Мы гуляли, пока фонари не зажглись и еще час после этого. Она не давала проводить себя и сказала тогда, что эта фотография, сделанная ей тут же, будет мне напоминанием о ней, до следующей встречи. Там мы, оба, краснощекие, укутанная в шарф, шапку и пуховик она и все такой же раздетый, но с огромными мешками и синяками под серыми глазами – я. В ту встречу я удостоверился в своих намерениях встретиться с ней еще. В момент этого снимка, до меня дошло, что я не знаю ее имени, а она моего, мы переписывались под разными никнеймами и нам хватало этого. Подобное сохраняло некий ореол таинственности и давало мне надежду на еще одну встречу, дабы узнать ее имя… Delete.

​Третья. Синяки под глазами стали лилового цвета. Но сами глаза светились. Искра, что проглядывала из зрачка, от нахождения рядом с ней, горела ярче любой звезды в космосе. Волосы убраны в пучок на затылке, бритые виски – пик «моды» метросексуалов. Я стоял за ней, обнимая ее за талию - чего на фотографии не увидать – ее волосы, уже розовые, развевал ветер, и они лезли мне прямо в лицо, скрывая оное, лишь, лучащие счастье, глаза выглядывали сквозь эту завесу. 

​Я помнил запах ее волос – сахарная вата, свежескошенная трава и почему-то миндаль. Этот запах, после наших встреч, мерещился мне везде. Другие ароматы отходили на второй план.

​Ее голубые глаза улыбались. Слегка пухлые губы обнажили зубы – улыбка. Она улыбалась так искренне, словно каждый момент был для нее самым-самым лучшим. Петербург, находившийся позади нас на фото, был пугающе пестр, разноцветные здания и необычная для этой страны архитектура, люди – каждый свой собственный мир – были размыты и представляли собой набор разноцветных мазков.

​Тогда я решился позвать ее к себе. Она не сопротивлялась, но видно было ее смущение по этому поводу. Тогда еще мой дом, не был ее домом; в прочем, как и сейчас. Мы смотрели фильмы, много разных фильмов, но ни один не досмотрели до конца. В тот момент я решился ее поцеловать. Губы до сих пор помнят этот момент. Сначала она, меньше чем на мгновение, отпрянула, но после снова притянулась ко мне. Она осталась на ночь. На ночи. На несколько лет…