ХхХ

Я мерил периметр комнаты башмаком, как будто бы это могло помочь. Сколько я собирался преодолеть, милей этих? Не смог сосчитать. Абсурд засмеялся колюче в моё лицо трясущимся домом. Здесь шли поезда: то вперёд, то назад, на покой. А я оставался. И только стёкла в зелёных рамах со мной говорили о чём-то, чего я понять не мог. Звенели себе под стук колёс. Я слушал, но слышал лишь азбуку Морзе, смазанную, монотонную. Не знал языка. Ослепнув от дыма солнце скукожилось. И радужкой глаза мне подмигнуло. Я раскачался на скрипе гнилых половиц и замер, закрыл глаза. Бесконечно тянулся вечер. Стоял, как дурак, смяв в пальцах плащ. Она не придёт. Тринадцатый поезд проехал. Но я не спешил.

Пошёл на свист чайника вслепую, мыслями весь в железной дороге. Какое одиночество на этих рельсах, какая тоска. Куда бы ты ни ехал, свою боль ты берёшь с собой. И чего это людям вздумалось пробовать убегать? Над головой что-то глухо упало, послышался вой. Голос. чуть мягче и жалобней, неуверенно возражал другому, более настойчивому и сильному. Нет... От такого я бы бросился к поезду без сомнений. Сил больше нет слушать одно и то же. Ленивое солнце ползло к депо, уляжется ночевать с пустыми вагонами. До меня они всегда доезжают пустыми.

Пар кипятка ржавел в лучах, клубился над чашками. Я зевал, сидел на подоконнике, наблюдал за тем, как коты разбегались друг от друга по рельсам. Спускались к оврагу, надеялись не свалиться вглубь из-за рыхлого песка. Я смотрел долго и не заметил, как остыл локоть: лучи и тень перерезали меня пополам. Тень была холодна ко мне.

Она не придёт. Теперь я знал.

Хлопнул муху полотенцем, набросил плащ. Пуговицы надо бы перешить, на волоске висят. Прогуляюсь к каналу. Меня здесь больше ничего не держит.