hg

hg

Я последние три тыщи лет обещала себе написать что-то подобное, но всё руки не доходили, а теперь вот дошли. Надеюсь, Вам понра…

А начнём мы с человека, стихи которого в своё время повергли меня в культурный шок. Прошу любить и жаловать, Бродский.

А вот и первый мем

Всем свой и всем чужой. Поневоле станешь стоиком.

Чтобы хоть каплю понимать созданное человеком, нужно знать как он жил. Опустим всякое разное википедийное, поговорим о главном.

Иосиф Бродский родился 24 мая 1940 года в Ленинграде в самой простой семье. Все мы знаем что было дальше с этим городом, правда ведь? Его детство совпало с войной, блокадой, голодом и всеми вытекающими. Очевидно, не самые подходящие условия для получения образования. Собственно поэтому с 8 класса Иосиф работал, чтоб как-то помогать родителям держаться на плаву. За это время он успел сменить кучу профессий(от фрезеровщика на заводе до работника морга). Уже чувствуете его крутость, да? Но то, что ещё круче - он умудрялся совмещать работу с изученим философии, языков, поэзии. Вот вам бы после смены на заводе хотелось бы изучать философию? А ему хотелось. Шах и мат, прокрастинация.

Писать стихи он начал лет в 18 (а кто из нас не начинал). И всё бы хорошо было, да вот только быть поэтом в СССР - занятие неблагодарное, а иногда и вредное. Зетс вай, власть не оценила творчество молодого поэта, перед ним стали закрываться двери издательств и редакций, а через несколько лет его и вовсе посадили. За тунеядство. Тогда, в 24(!) года у него случился первый сердечный приступ.

Всё это продолжалось до определенного момента(здесь ему 32), когда поэту дали выбор - психушка или эммиграция. Выбор был очевиден, поэтому через 5 лет Бродский становится американцем.

Здесь стоит отметить кое-что очень важное. Бродский безумно любил свою страну. Цитируя панков "Я так люблю свою страну и ненавижу государство". Это проходит через чуть ли не всё его творчество, и это, пожалуй, главная трагедия его жизни. Увы, хоть он и предпринимал попытки остаться (как вам идея написать письмо Брежневу лично с просьбой остаться хотя бы переводчиком?), ничего не сработало. Эммиграция это эммиграция.

Однако чтобы опустить лапки, смириться и грустить до конца дней своих, нужно быть кем-то другим, явно не Бродским. Он преподавал историю русской литературы в американских универах, переводил на инглиш Набокова, писал. В 87-м вот получил Нобелевку по литературе. Как тебе такое, мистер Брежнев?

Если вы подумали, что проблемы у него после эммиграции закончились, нет. Его родители 12(!) раз подавали прошение о том, чтобы им разрешили поехать и присматривать за сыном( из-за серьезных проблем с сердцем). 12 раз им отказали. Когда же они умерли, сначала мать, а через год отец, Бродскому не разрешили приехать даже на похороны. И это очень сильно его подкосило.

28 января 1996 года утром поэта нашли мертвым, врачи диагностировали смерть от инфаркта. К слову, он пережил 4 сердечных приступа, но курил как паровоз. «Жизнь замечательна именно потому, что гарантий нет, никаких и никогда». Вот примерно поэтому не бросал.

А ещё его большой страстью были кошки. Поэтому у него куча фоток с ними(скажите крутой!) Бродский считал, что у них нет ни одного некрасивого движения. А быть таким таким крутым, да еще и кошатником, верный путь к сердечку любого человека.

Бродский и его коть (на самом деле на фотке два кота, присмотритесь)



Так а теперь перейдём к самому крутому - к стихам. К слову, не стихами едиными - Бродский писал прозу, много переводил и поэзией его творчество ограничивать ну совсем неправильно. Но всё же, поехали к стихам. Перед этим стоит поговороить о штуках, которые делают Бродского Бродским. Что важно и интересно,

Вспомню здесь только парочку, своих самых любимих.

Конец прекрасной эпохи

Потому что искусство поэзии требует слов,

я – один из глухих, облысевших, угрюмых послов

второсортной державы, связавшейся с этой, —

не желая насиловать собственный мозг,

сам себе подавая одежду, спускаюсь в киоск за вечерней газетой.

Ветер гонит листву. Старых лампочек тусклый накал

в этих грустных краях, чей эпиграф – победа зеркал,

при содействии луж порождает эффект изобилья.

Даже воры крадут апельсин, амальгаму скребя.

Впрочем, чувство, с которым глядишь на себя, —

это чувство забыл я.

В этих грустных краях все рассчитано на зиму: сны,

стены тюрем, пальто; туалеты невест –

белизны новогодней, напитки, секундные стрелки.

Воробьиные кофты и грязь по числу щелочей;

пуританские нравы. Белье. И в руках скрипачей —

деревянные грелки.

Этот край недвижим. Представляя объем валовой

чугуна и свинца, обалделой тряхнешь головой,

вспомнишь прежнюю власть на штыках и казачьих нагайках.

Но садятся орлы, как магнит, на железную смесь.

Даже стулья плетеные держатся здесь

на болтах и на гайках.

Только рыбы в морях знают цену свободе; но их

немота вынуждает нас как бы к созданью своих

этикеток и касс. И пространство торчит прейскурантом.

Время создано смертью. Нуждаясь в телах и вещах,

свойства тех и других оно ищет в сырых овощах.

Кочет внемлет курантам.

Жить в эпоху свершений, имея возвышенный нрав,

к сожалению, трудно. Красавице платье задрав,

видишь то, что искал, а не новые дивные дивы.

И не то чтобы здесь Лобачевского твердо блюдут,

но раздвинутый мир должен где-то сужаться, и тут —

тут конец перспективы.

То ли карту Европы украли агенты властей,

то ль пятерка шестых остающихся в мире частей

чересчур далека. То ли некая добрая фея

надо мной ворожит, но отсюда бежать не могу.

Сам себе наливаю кагор – не кричать же слугу —

да чешу котофея…

То ли пулю в висок, словно в место ошибки перстом,

то ли дернуть отсюдова по морю новым Христом.

Да и как не смешать с пьяных глаз, обалдев от мороза,

паровоз с кораблем – все равно не сгоришь от стыда:

как и челн на воде, не оставит на рельсах следа

колесо паровоза.

Что же пишут в газетах в разделе «Из зала суда»?

Приговор приведен в исполненье. Взглянувши сюда,

обыватель узрит сквозь очки в оловянной оправе,

как лежит человек вниз лицом у кирпичной стены;

но не спит. Ибо брезговать кумполом сны

продырявленным вправе.

Зоркость этой эпохи корнями вплетается в те

времена, неспособные в общей своей слепоте

отличать выпадавших из люлек от выпавших люлек.

Белоглазая чудь дальше смерти не хочет взглянуть.

Жалко, блюдец полно, только не с кем стола вертануть,

чтоб спросить с тебя, Рюрик.

Зоркость этих времен – это зоркость к вещам тупика.

Не по древу умом растекаться пристало пока,

но плевком по стене. И не князя будить – динозавра.

Для последней строки, эх, не вырвать у птицы пера.

Неповинной главе всех и дел-то, что ждать топора

да зеленого лавра.



Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря,

дорогой, уважаемый, милая, но неважно

даже кто, ибо черт лица, говоря

откровенно, не вспомнить, уже не ваш, но

и ничей верный друг вас приветствует с одного

из пяти континентов, держащегося на ковбоях;

я любил тебя больше, чем ангелов и самого,

и поэтому дальше теперь от тебя, чем от них обоих;

поздно ночью, в уснувшей долине, на самом дне,

в городке, занесённом снегом по ручку двери,

извиваясь ночью на простыне —

как не сказано ниже по крайней мере —

я взбиваю подушку мычащим «ты»

за морями, которым конца и края,

в темноте всем телом твои черты,

как безумное зеркало повторяя.



Север крошит металл, но щадит стекло.

Учит гортань проговаривать «впусти».

Холод меня воспитал и вложил перо

в пальцы, чтоб их согреть в горсти.

Замерзая, я вижу, как за моря

солнце садится, и никого кругом.

То ли по льду каблук скользит, то ли сама земля

закругляется под каблуком.

И в гортани моей, где положен смех

или речь, или горячий чай,

всё отчетливей раздаётся снег

и чернеет, что твой Седов, «прощай».



Сумев отгородиться от людей,

я от себя хочу отгородиться.

Не изгородь из тёсаных жердей,

а зеркало тут больше пригодится.

Я озираю хмурые черты,

щетину, бугорки на подбородке.

Трельяж для разводящейся четы,

пожалуй, лучший вид перегородки.

В него влезают сумерки в окне,

край пахоты с огромными скворцами

и озеро — как брешь в стене,

увенчанной еловыми зубцами.

Того гляди,

что из озёрных дыр

да и вообще — через любую лужу

сюда полезет посторонний мир.

Иль этот уползёт наружу.


Report Page