Хемингуэй

Я просто сел и я просто пишу. Это мрачная заметка.

Хемингуэй говорит: «Если вам хочется избавиться от какой-то мысли, запишите её».

Это ложь.

Хемингуэй врёт. Я ему не верю.

Чтоб мысль ушла, нужно... не знаю, что нужно. Можно прорабатывать её, протаскивать через себя по кишкам и венам, засыпать и просыпаться, засыпать в Москве и просыпаться чёрной грязью в деструктивных настроениях, можно пытать свою плоть трогательным ножом самоанализа и выплёскивать на бумагу, но она подобно чёрному мясу зайдёт обратно, вцепится когтями, и останется внутри отдыхающей кошкой, накипью, странгуляционной полосой — незатираемой, как солнечный зайчик, и досадной, скучной, невозможной, как музыка для меблирашек, потерявшая эффект неожиданности.

Я читал «Кошку под дождём», я читал «Белых слонов», и прочее, и прочее, и прочее — и не увидел там мыслей на выход; конечно же, валю всё на себя — автор тут ни при чём, автор, который на родине известен в первую очередь как военный корреспондент, скупым квадратным языком слагающий верхушки айсбергов. «Океан не вытолкнет больше», заявляет старый журналист. Из-под его пера выходят крохи, которых почему-то оказывается достаточно — мысль отпускает.

А меня нет. Покуда мой айсберг перевёрнут, верхушка, ныне спрятанная под водой, не менее загадочна и желанна — как если бы видимая сторона луны была обратной.

Чтоб мысль ушла, нужно трудиться в поту, лепить неказистую посуду из словесной глины, а после — трудиться ещё, чтоб превратить их недостатки в особенности, пока с круга не сойдёт райская ваза Светы Цепкало — сосредоточение мук и предельной красоты.

Вазу нужно взорвать. И, скорчив лицо, можно будет пожалеть об этом, ведь придётся признать свои ошибки, когда стукнет осознание: может быть, Хемингуэй в чём-то прав.