Гросс-Егерсдорф, или Героическая победа, которая сразу потеряла смысл

В 1756 году Россия, дабы поддержать статус крупной европейской державы, центра силы в европейской политике (а также ради новых территориальных приобретений), вступила в Семилетнюю войну. Если кратко, то в этой войне прусский «выскочка» король Фридрих II схлестнулся с целой компанией государств (заводилами в компании были Австрия и Франция). Вначале Фридриху удалось без особых проблем откусить у Австрии Силезию и еще кое-что по мелочи. Мария-Терезия, правительница Священной Римской империи и по совместительству Австро-Венгрии, понимая, что дело плохо, приказала усилить работу на дипломатическом фронте. Австрияки усилили. И буквально за шиворот втянули в войну Россию - императрица Елизавета Петровна приказала собирать армию.

Собирали долго, около года, но к весне 1757 года это получилось. Собрали много – от 80 до 100 тысяч солдат и офицеров, включая т.н. иррегулярные войска – казаков, калмыков, башкир и прочих потомков степняков. "Иррегуляры", кстати, хоть и уступали в выучке линейным полкам, но силой были грозной, прежде всего силой психологической: Европа уже тогда дрожала от одного упоминания башкир или казаков (чуть ниже про этих ребят будет прекрасная цитата из труда одного немецкого барона). Возглавил русское воинство генерал-фельдмаршал Степан Апраксин, фигура довольно двусмысленная: в военных талантах не замеченная, зато отметившаяся стремительным карьерным ростом и связями при дворе. За Апраксиным стоял могущественный канцлер Бестужев-Рюмин, в руках которого были бразды правления всей внешней политикой государства.

Кампания началась в июле 1757 года выдвижением корпуса генерала Фермора к Мемелю – хорошо укрепленной крепости, прикрывавшей с севера Восточную Пруссию. После недолгой осады Мемель пал и тогда основная армия под командованием самого Апраксина тяжеловесно, гремя обозами и артиллерией, перевалила границу Восточной Пруссии. Неспешно, так, как будто торопиться было некуда, двинулись на запад в сторону Кёнигсберга. Без боя сдавались крупные города: вначале Гумбиннен, потом Инстербург… Прусское население русскую армию, мягко говоря, не приветствовало. Вот что пишет о иррегулярных подразделениях войска Апраксина немецкий историк, барон Архенгольц:

"Между тем легкие отряды русских, в числе 12 000 человек казаков, калмыков и татар, производили в стране столь ужасные опустошения огнем и мечом, каких Европа не испытывала со времени нашествия гуннов. Эти изверги убивали и калечили безоружных людей с сатанинским наслаждением. Их вешали на деревьях, отрезывали им носы и уши, отрубали ноги, распарывали животы и вырывали сердце из груди. Они зажигали из дикого сумасбродства села и местечки и оцепляли обреченную на сожжение местность, чтобы люди сгорели живьем. Могилы были разрыты, и кости покойников разбросаны, дворян и священников разрывали на части крюками, клали нагишом на горячие уголья и всячески истязали. У родителей отнимали детей или же убивали их тут же, над женщинами и девушками ругались; многие из них лишали себя жизни, чтобы избегнуть грубости этих палачей. Множество людей бежало в Данциг, куда перевезен был также королевский архив из Кёнигсберга".

В этих словах, конечно, много пропагандистского вранья, Архенгольц откровенно предвзят, но грабежи, вероятно, были. Как, впрочем, и в любой войне. Интересно, что верхушка прусских городов стремилась минимизировать эффект от вторжения чужеземцев и пыталась заручиться лояльностью Апраксина и его генералов, чтобы избежать лишнего ущерба. Русское командование чаще всего шло навстречу.

С 22-тысячным корпусом прусского генерала Левальда Апраксин столкнулся недалеко от реки Алле, за которой пруссаки обустроили укрепленную позицию. Апраксин был хоть и бездарь, но в общем-то не дурак, поэтому в лоб атаковать не стал и не доходя до прусских позиций на Алле, повернул на юг, чтобы обойти силы Левальда и незамеченным выйти к Кёнигсбергу. Но на его беду Левальд был тоже не дурак и маневр заметил. Он, конечно, мог бы отступить к Кёнигсбергу и ждать Апраксина там, подключив к работе гарнизон и крепостную артиллерию, но решил разгромить русскую армию на марше. В этом был, конечно, большой риск, учитывая двукратный численный перевес наших (Апраксин привел в Пруссию примерно 57 тысяч человек), но немец решился, полагаясь на внезапность, а также на выучку и четкую организацию своих войск (армия Фридриха II тогда, после первых побед над австрийцами, считалась одной из лучших в Европе).

Сказано – сделано: 30 августа 1757 года Левальд атаковал Апраксина. Как все произошло? Русская армия, двигаясь на юг, форсировала реку Прегель, а затем основная ее часть – 2-я дивизия Лопухина и 1-я Фермора (в это время последний подошел уже из Мемеля) - углубилась в довольно обширный Норкиттенский лес, 3-я дивизия Брауна решила обойти чащобу и двинулась вдоль реки на запад (см. схему). Утренний туман начал уже рассеиваться, когда авангард дивизии Лопухина при выходе на лесную опушку обнаружил вдруг прямо перед собой ровные линии синих прусских мундиров – армия Левальда была готова к бою. И как только первые части появились на открытом пространстве, заговорила прусская артиллерия, а инфантерия начал давать залп за залпом. Торопясь, русские – вначале 2-й Московский и Выборгский полки, а затем и остальные части дивизии Лопухина - выстроились в линию, и ввязались в яростный огневой бой. На правом фланге у пруссаков в атаку устремилась конница принца Гольштинского и после схватки обратила в бегство русскую конницу, юркнувшую за шеренги пехотинцев, которым серией залпов удалось остановить неприятельскую кавалерию.

В это время к северу от Норкиттенского леса сюжет развивался иначе. Полки 3-й дивизии Брауна, обходившие лес, также были атакованы прусской кавалерией. Бой принял авангард под командованием Леонтьева, в состав которого входили в том числе иррегулярные части, и этот бой уже сложился не в пользу немцев. Донские казаки и казанские татары, помахав шашками и пиками для приличия, вдруг развернулись и бросились в бегство. Пруссаки – за ними. Но это было ложное отступление, которое очень любила и часто применяла русская иррегулярная конница. Увлеченные преследованием прусские «черные гусары» наткнулись на русские пушки, которые начали их крошить буквально в упор.

Тем временем в центре Левальд все более усиливал натиск, сместив основной удар на правый фланг русских построений. В итоге два русских полка – Нарвский и 2-й Гренадерский - были совершенно разбиты и стали в беспорядке отходить. Досталось и солдатам 1-й дивизии Фермора, которые позже соратников из дивизии Лопухина вошли в лес, и им сходу пришлось вступать в бой. Однако остановить наступление немцев и они не смогли. Здесь, в эпицентре сражения, чаша весов неумолимо стала склоняться на сторону Левальда и его гренадеров.

И тут в игру вступил Петр Румянцев, спутавший прусскому военачальнику все карты. 32-летний Румянцев возглавлял тогда резерв 2-й дивизии, который стоял к северу от Норкиттенского леса. Он не получал никаких приказов от Апраксина (генерал-фельдмаршал вообще крайне вяло руководил действиями своих войск), но, услышав шум приближающегося боя, решил, что пришло его время. И не ошибся. Он двинул своих солдат прямиком сквозь лес, наплевав на все устои линейной тактики. Его полки – Воронежский, Троицкий, Новгородский мушкетерские и Сводный гренадерский – дали всего один залп и пошли в штыковую атаку на открытый левый фланг пруссаков, увлеченных боем с обескровленными уже полками Лопухина и Фермора. Немцы после такого удара свежих сил растерялись, занервничали и подались назад. Встрепенулся и Лопухин со своей дивизией. Ему удалось собрать полки и отправить их в контратаку (сам Лопухин, кстати, шел в первых рядах и был смертельно ранен). В итоге пруссаки не выдержали и дрогнули, начали в беспорядке отступать. Может быть, через какое-то время и смогли бы остановиться, собраться с мыслями и развернуться для повторной атаки, но не судьба. Помешали свои же. Дело в том, что в это время пошел в атаку второй эшелон прусской армии и, увидев бегущих в дыму солдат (Апраксин приказал подпалить окрестные деревни, чтобы скрыть передвижение своих войск), дал залп по соотечественникам, расстроив их окончательно и бесповоротно. Паника усилилась, вслед за разгромленным первым эшелоном начал отступать и второй, так толком и не повоевав. Казаки и калмыки бросились в преследование (это они умели лучше всего), но надолго их не хватило. Армия Левальда отступила более-менее организовано.

Потери пруссаков в этой битве составили 6 тысяч человек убитыми, ранеными и пленными, Апраксин потерял 4,5 тысячи. Русский главнокомандующий простоял на поле битвы еще три дня, затем еще немного продвинулся на запад, заняв городок Велау и… На этом его победоносное шествие по Восточной Пруссии закончилось. Внезапно отдается приказ к отступлению на север, к Неману. Апраксин со своей армией буквально бежит и вскоре покидает пределы Восточной Пруссии. Ответ на вопрос, почему, до сих пор беспокоит историков. Официальная версия, о которой говорил сам Апраксин, - отсутствие провианта и эпидемии в войске. Неофициальная – интриги в Санкт-Петербурге, вызванные тяжелой болезнью императрицы и вероятностью прихода к власти пропрусски настроенного Карла Петера Ульриха (или – Петра Федоровича, или позже – Петра III). Как бы то ни было, но победа при Гросс-Егерсдорфе – к большому удивлению всех заинтересованных сторон, включая Фридриха II, Марию-Терезию и Елизавету Петровну, - никак не повлияла на ход кампании 1757 года.

Что дальше? Елизавета поправилась, осенью Апраксин был снят с должности, доставлен в Санкт-Петербург, арестован и вскоре умер в темнице. Русское войско возглавил Виллим Фермор. В начале следующего 1758 года уже под его руководством русская армия появилась в Восточной Пруссии и захватила эту провинцию практически без боя. Власти Кёнигсберга и прусские сословия присягнули на верность российской короне. Они сохраняли эту верность четыре года, до смерти Елизаветы. А весной 1762 года новый император Петр III вернул Восточную Пруссию своему кумиру Фридриху II, сделав Гросс-Егерсдорф и другие русские победы в Семилетней войне окончательно бессмысленными.