Глава 7

Не то чтобы они ничего не cделали.

Альбин знал, что каждый студент имеет право попросить ректора уделить ему пять минут, надо только написать специальную бумажку. И пока Марсен искал по карманам свой студенческий, подсунул Джил заполненный бланк. Джил соображала быстро и успела положить его на стол перед ректором, звонко припечатав ладонью.

- Не надо, - вполголоса сказал ей Марсен.

Джил полыхнула на него глазами:

- Я не обязана делать то, что ты говоришь. Не забыл?

Марсен пожал плечами и вышел из кабинета. Альбин застыл между ними. С одной стороны, ужасно хотелось знать, каким именно образом Джил будет расчленять ректора. С другой стороны, никак нельзя было бросать Марсена одного. Джил помогла ему разрешить эту дилемму, быстро сунув в ладонь крошечную ракушку.

В раковинках, которые валялись на побережье Ленхамаари, шумело не только море. Требовались совершенно незначительные технические навыки, чтобы усовершенствовать ракушку до маленького передатчика. Да, работали они на смехотворно коротком расстоянии, с перебоями. Но сколько заблудших душ было спасено с их помощью на экзаменах!

У Альбина плохо получалось работать на два фронта, он предпочитал фокусироваться на одном объекте. К счастью, Марсен ничего из ряда вон выходящего не делал. Молча стоял, прижавшись спиной к стене, всё такой же прямой и напряжённый. Смотрел вокруг себя так, будто хотел впитать взглядом коридор университета.

В общем-то, Джил тоже ничего из ряда вон выходящего не делала. Если передавать суть, то она в разных, подчёркнуто вежливых формулировках интересовалась у ректора, какого чёрта происходит. И какого чёрта он, ректор, поступает как последняя скотина. Ректор отвечал, что сеньора Хьюз — взбалмошная девчонка, и если бы она вела себя как полагается благородной сеньоре, то у некоторых студентов, возможно, не возникало бы тяги к насилию. Джил сказала, что если бы он выполнял свою работу как полагается хорошему ректору, некоторым студентам не пришлось бы нарушать университетский устав ради спасения своей жизни. Ещё она хотела знать, с каких это пор за боевую звукомагию вышвыривают из университета и с каких это пор студенческими драками интересуется лично сеньор Канселар. Ректор посоветовал ей обратиться с этими вопросами к Марсену. Альбин уже испугался, что Бемоль позволит себе шпильку в духе «а вы, похоже, не так уж с ним и близки». Но у того, видимо, оставались какие-то рудименты инстинкта самосохранения, поэтому драконить Джил на эту тему он не стал.

Джил вышла из кабинета, явственно звеня от злости.

- По крайней мере, мы дали сдачи, - сказал ей Альбин.

Она бросила на него мрачный взгляд.

- Ага. Уже во второй раз.

Марсен, не проронив ни слова, отлепился от стены и пошёл впереди них по коридору.

- Ты спросишь его? - Едва шевеля губами, шепнул Альбин. - Или я?

Джил сдвинула брови.

- Лучше я. Но сначала доберёмся до дома.

- Предчувствуешь скандал и не хочешь привлекать общественность?

Джил посмотрела на него, будто впервые увидела.

- Нет. Просто хочу дать Марсену возможность немного прийти в себя. Хотя, - вздохнула она, - скандал тоже предчувствую.

На улице уже совсем стемнело и похолодало. Фиолетовое небо казалось низким и каким-то перекосившимся, а с моря опять наполз туман. Путь домой получился гораздо более тревожным и напряжённым, чем тогда, три недели назад, когда Марсен едва волочил ноги, только что вернувшись с грани тишины. Но на этот раз он не стал и пытаться уходить от вопросов. Просто дождался, когда Альбин и Джил последуют за ним, к камину с саламандрами в общем пространстве. И сам спросил, когда Альбин затеплил фонарик под потолком:

- Ну? О чём вы хотите узнать в первую очередь?

- Не нужно на нас кидаться, - буркнула Джил, присев на край дивана. - Мы тебе не ректор и не Канселар. Мы не собираемся тебя ниоткуда изгонять и исключать. А в первую очередь мне интересно вот что. Когда ректор сказал, что обо всём тебя предупредил… что он имел в виду?

Марсен невесело усмехнулся.

- Ровно то, что сказал.

- Хорошо, - терпеливо начала Джил, - сформулирую по-другому. Когда и по какой причине у вас зашёл разговор о Яне Ленце?

Марсен на секунду плотно сжал губы. Затем неохотно ответил:

- В начале сентября. У меня не всё получалось даже с учётом принципиально другого подхода. Я нуждался в помощи. И слишком привык, что преподавателей в университете можно спросить о чём угодно. Я думал — это не так уж и странно, что почти никто не слышал о Яне Ленце и его команде. Но преподаватели-то должны знать. Всё-таки, новый вид звукомагии. Здорово — продемонстрировать, что ты в курсе последних разработок. И оказалось, что они действительно знают. Но не то, что известно мне.

- Кто именно? - Спросил Альбин.

Марсен пожал плечами:

- Кафедра боевой звукомагии, конечно. И Бемоль. Они-то мне и сказали… только не «забудь об этом шарлатанстве», а «забудь, никогда не вспоминай, никому не рассказывай».

- Дружеское предупреждение, - заметил Альбин. - Похоже, они и вправду к тебе хорошо относились.

- Как видишь, это не помешало им меня вышвырнуть, - хмуро отозвался Марсен.

- Потому что ты, конечно же, продолжил копать, - кивнула Джил. В голосе её снова была болезненная дрожь, как тогда, когда Марсен показал им новое заклинание. - А мы ничего не знали. Здорово.

Как ни странно, её слова будто встряхнули Марсена.

- Да, - с неожиданным лихорадочным блеском в глазах отозвался он, - ничего не знали, и мы вообще ничего не знаем! До сих пор. И не только мы. Вы слышали когда-нибудь о Яне Ленце из других источников?

Альбин и Джил покачали головами.

- Тони Рик? Анна-с-гитарой?

Марсен назвал ещё несколько имён. Все они звучали незнакомо. Всё, что мог сказать о них Альбин — это определённо были имена людей с Западного Архипелага.

- Я так и думал, - сказал Марсен, закончив перечислять незнакомцев. - И не только вы. Никто не слышал. А теперь посмотрите на это. Надеюсь, вы хоть немного помните школьный курс кэлинги.

Он некоторое время рылся в рюкзаке, после чего достал и положил перед Альбином и Джил нечто напоминающее газету. Собственно, как понял Альбин при ближайшем рассмотрении, это и была газета. С первой страницы улыбались четверо парней, старший из которых тянул максимум на третий курс. Славные такие ребята. Сразу видно, что славные. И что вот этот, растрёпанный, горазд на весёлые безобидные хулиганства. Что вот этот, с удивительно правильными чертами лица, тысячу раз вытаскивал остальных из передряг и невозмутимо раздавал обещания повлиять на своих безответственных товарищей. Что у вот этого, с большими печальными глазами, сердце размером с целый мир. Что вот этот, улыбающийся по-детски открыто, бесконечно предан своим друзьям, даже когда они ссорятся.

Это были не просто звукомаги. Это были люди, с которыми хотелось играть музыку. С которыми хотелось подружиться.

Альбин не слишком хорошо знал кэлингу. Но всё-таки сразу понял, что имена под фотографией — те самые. Те самые, которые так надоели ему, которые так расстраивали Джил. Ян Ленц, Фо Энхан, Рэй Мальти, Уилл Ариден.

- А помните того парня, которого вы все называли «какой-то звукомаг с Архипелага»? - С какой-то странной горечью в голосе спросил Марсен.

- Помним, конечно, - фыркнула Джил. - Он же накормил наших саламандр той дурацкой травой! Такое сложно забыть.

- Ага, - сказал Марсен. - А теперь откройте предпоследнюю страницу.

Альбин даже вздрогнул, когда увидел фотографию. Нет. Не может быть. Просто очень похож. Те же тёмные вьющиеся волосы, тот же высокий лоб, тот же острый подбородок.

Но притворяться было бессмысленно. Альбин видел этого человека в своём доме. А на фотографии он стоял рядом с тем, чьё лицо и имя были известны всему миру. Рядом с тем, кого звали Фаррел Уль-Иланский. Рядом с Его Величеством, правителем шести островов Западного Архипелага, Королём-Миротворцем.

- Кстати, его зовут Аллен, - всё с той же горечью добавил Марсен. - У него даже никто не спросил, кроме меня. Никто не знал.

Альбин наскоро пробежал глазами ровные чёрные строчки. «Голос поколения», «вдохновитель миллионов»… да, титулам Его Величества явно пришлось потесниться.

- Я не знаю, в чём всё-таки дело, - тяжело сказала Джил, - но это очень плохо. Очень, очень плохо. И зря ты нам ничего не говорил.

- Я пытался, - хмуро откликнулся Марсен. Бросил взгляд на Альбина: - Вот скажи, наследник древнего рода. Это что, и есть уважение к традициям? Последняя война между Континентом и Архипелагом была почти тридцать лет назад. Последняя война, в которой участвовал Ленхамаари — больше, чем пятьдесят лет назад. И всё это, по сути, было столкновениями на границе, никто даже не погиб. Ну, если только в воду кто-то с корабля свалился. Откуда это злопамятство? Почему нельзя просто обмениваться информацией, которая могла бы продвинуть звукомагию для всего мира? Мы бы сейчас, может быть, даже в космосе бы звучать научились. Может быть, поняли бы, что такое Тихие Земли. Но нет, вместо этого мы сидим по углам и обсасываем кости полувековой давности!

Альбин терпеливо выслушал всю тираду и ответил:

- Я, конечно, наследник древнего рода — если отец передумал лишать меня наследства. Но того, о чём ты говоришь, сам никогда не понимал. По моим наблюдениям, всё именно так. Сидеть по углам и трясти пятидесятилетними костями — это очень… континентальный подход.

Джил долго смотрела то на него, то на Марсена. Молчала.

- А вам не кажется, - наконец начала она, - что стоило бы выяснить причины, по которым эта новая звукомагия вызывает у серьёзных шишек такие стрессы?

Марсен сердито фыркнул:

- Разве ты сегодня не видела, как это происходит? Ты же говорила с Бемолем. Ну как, много удалось узнать?

- Но ты — не я, - настойчиво возразила Джил. - Ты — не какой-то непонятный целитель, который пользуется непонятными методами. Сам же слышал. Ты — перспективный студент.

- Был, - отозвался Марсен, прекратив наконец нервно расхаживать по комнате и опускаясь на коврик перед камином. И неожиданно тихо добавил: - Я устал.

Это было хуже всего. Сам факт; он сказал то, чего не говорил никогда. Марсен всегда вырубался раньше, чем решал кого-то об этом уведомить. И то, как он это сказал. Никогда ещё его голос, вмещая столько злости и отчаяния, не звучал так тихо.

***

У Канселара болела голова.

Канселару казалось, что голова у него болит уже несколько лет. Ровно с того момента, как он получил пригласительное письмо на церемонию бракосочетания Вирджинии и Фаррела. И с тех пор ничего от неё не помогало, от этой чёртовой головной боли. А сейчас всё становилось только хуже.

Западный Архипелаг представлял собой семь островков, на каждом из которых когда-то была своя королевская династия. Потом Уль-Илан предложил объединение. Естественно, остальные шесть островов посоветовали Уль-Илану придержать амбиции. Очень скоро они поняли несколько важных вещей.

Первая: Уль-Илан не повторяет дважды.

Вторая: Уль-Илан страдает навязчивыми идеями.

Третья: Уль-Илан весьма успешно претворяет свои навязчивые идеи в жизнь.

До недавнего времени оставался только один островок, противостоящий домогательствам Уль-Илана. Шамер-иланцам идея с объединением понравилась меньше всех, потому что они ближе всех находились к Континенту. Это что же, сказали они, каждый раз, как вам приспичит выяснить отношения, вы будете гонять свои драные армии через наши земли? Сначала в одном направлении, потом в другом?

Звучит здорово, но мы пас.

Шамер-Илан оказался адски неудобным противником. Во-первых, почти весь остров состоял из лесов, болот и холмов. Всё это было населено шайн, которые очень любили своих людей и очень не любили войны. Во-вторых, Шамер-Илан поддерживал самые тёплые отношения с Ра-Хьярти. Ра-Хьярти находился в вечном нейтралитете, а Шамер-Илан как бы выступал в роли посредника между Ра-Хьярти и остальным миром. И очень этой ролью дорожил. Нейтралитет нейтралитетом, а топить уль-иланский флот гораздо удобнее, когда у тебя совершенно случайно нашёлся знакомый виндмейстер. Который — вот удача! – как раз на днях рассказал тебе, какой ветер подойдёт для таких целей.

В общем, воевать с Шамер-Иланом Уль-Илану не понравилось, и седьмой островок оставили в покое. Временно.

А шамер-иланцы устроили у себя то, что одни называли республикой, а другие — конституционной монархией. Их королевская династия продолжалась до сих пор, но власть короля носила чисто формальный характер. Просто на Архипелаге было слишком много ритуалов, в которых никак нельзя было обойтись без коронованных особ. Поэтому никакого искоренения монархии не случилось. Вопросы управления же взял на себя Совет, по вполне континентальной схеме. С той лишь разницей, что на островах было по несколько маленьких городков, а континентальные Советы управляли городами-государствами.

Так было до недавнего времени. Шамер-Илан держал нейтралитет, остальной Архипелаг причинял Континенту в целом и Ленхамаари в частности проблемы. Не то чтобы только проблемы. Но с учётом неуемности уль-иланцев даже хорошие их идеи континентальные правители предпочитали выслушивать сидя.

И вот случилась эта свадьба.

Насколько было известно Канселару, принцесса Вирджиния никогда не хотела быть королевой. Да и монархию как явление на дух не переносила. Но принц Фаррел почему-то полюбился ей так, что она философски вздохнула – «что же, если это единственный ваш недостаток...» – и приняла предложение руки и сердца.

Бракосочетание, конечно, не стало поводом для присоединения Шамер-Илана к островному королевству. Но объединило Архипелаг на более глубоком уровне, неформальном. И предотвратило ещё одну войну. Так Фаррел получил прозвище Короля-Миротворца, а Канселар — головную боль.

Во-первых, теперь, если Архипелагу вздумается развязать войну, – не факт, что Шамер-Илан будет сохранять нейтралитет. Даже, скорее всего, не будет. А население Архипелага росло, а на Континенте были прекрасные, почти что никем не занятые территории.

Во-вторых, Вирджиния и Фаррел для Канселара выглядели ненадёжными шалопаями. Вернее, Фаррел ещё с грехом пополам создавал впечатление человека, на которого было можно положиться. Но Вирджиния…

Если бы Канселар чуть меньше уважения питал к королевской чете, он подумал бы, что Вирджиния — сумасшедшая девчонка, страдающая совершенно особенным видом безголовости. У неё была чистокровная шамер-иланская безголовость. А шамер-иланская безголовость — это разговор отдельный. Это когда ты нападаешь с серьёзным просчитанным заклинанием, а тебе в ответ летит издевательское «бе-бе-бе». Но почему-то твоё заклинание рикошетит или вовсе не срабатывает. А вот «бе-бе-бе» почему-то ещё как срабатывает и делает из тебя котлету.

Ко всему прочему, ей ещё и было что-то около двадцати лет. А Канселар не любил и не понимал детей. Сопляки вроде Вирджинии всё время пытались либо сделать из него Капитана Крюка, либо поиграть с ним в разведчиков и в шутку снять скальп. Почему нельзя? Мы же всего разик.

Вот, например, поросль сорняков в количестве четырёх штук. Не то чтобы они оказались совсем уж самыми первыми. Но точно — самыми громкими. До них был душка Аллен, но Аллен был целителем и вообще ра-хьяртианцем. Хотя это ещё ни о чём не говорило, поскольку молодые сорняки тоже начинали как целители. А в итоге сотворили, ни много, ни мало, новый вид боевой звукомагии. Точнее, во всех газетах писали, что просто «новый». И если бы не вовремя подсуетившиеся свои люди, Ленхамаари мог бы уже только опытным путём обнаружить, что это был новый вид боевой звукомагии.

Пришлось подвергнуть свою прессу жёсткой цензуре. К счастью, человека, который опубликовал восторженную статейку о новом виде звукомагии, быстро нашли. Статейка была маленькая и широкого резонанса не получила. Большинство почему-то считает, что разработки в звукомагии их совершенно не касаются, а меньшинство, которое должно было знать, уже знало. Но всё равно. Учитывая бешеную популярность четвёрки сорняков на Архипелаге, стоило больших трудов сделать так, чтобы они не приобрели такую же армию фанатов и здесь. Но Канселар справился. Можно, конечно, было наоборот растрезвонить о них по всему Континенту, а потом выставить в самом неприглядном свете. Злодея, который раньше был героем, легче и приятнее ненавидеть. Но слишком уж велик был риск, что злодеев из них сделать не получится и тогда в случае столкновения Ленхамаари даже не станет сопротивляться.

С этой новой звукомагией Канселар не очень разобрался. Лично у него она не работала. Но эксперты с кафедры боевой звукомагии ответственно заявили, что метод работающий и очень действенный.

Не прошло и года, как в Ленхамаари узнали, насколько действенный. Сорная трава есть сорная трава. Хотя теперь Канселар, скорее, сравнил бы их с какими-нибудь зловредными насекомыми. О них вроде бы знаешь, но никогда нельзя угадать, в какой момент они обнаружатся именно на твоей грядке. От сорной травы они невыгодно отличаются отсутствием корней. И, как следствие, невозможностью вырвать их раз и навсегда. Уполз хоть один — начинай сначала.

А всё почему? Потому что сопляки имеют свойство совать свой нос именно туда, куда их просили не совать свой нос. Канселар знал об этом. И взял с кафедры боевой звукомагии слово, что они будут докладывать ему обо всех нетипичных заклинаниях, которые творятся на территории университета. Именно университет вызывал у него наибольшую тревогу. Университет и старшая школа. Именно там вылезает больше всего гвоздей, которым ещё не успели как следует надавать по шляпкам. Да, они подвергают себя опасности, когда вылезают. Да, они получают молотком. Но при этом они вызывают у остальных гвоздей искушение тоже вылезти. Хотя бы просто посмотреть, что же такого в этом нашёл сотоварищ. И вот ты уже имеешь дело не с одним вылезшим гвоздём, а с десятью, а вот тебе не хватает молотков, а вот дом твой развалился и корабль твой потонул.

В общем, гвоздь не замедлил вылезти. И сегодня Канселар имел не слишком приятный разговор с ректором университета.

И у него болела голова.

Возможно, что у ректора тоже.

Даже наверняка болела.

- Ничего не понимаю, - растерянно сказал ректор. - Это какой-то абсурд.

- Пожалуйста, - поморщился Канселар, - давайте отложим эмоциональные реакции. Я не хочу знать, насколько непредсказуемо это было. Просто скажите, кто виновен.

- А что ему за это будет? - Немедленно поинтересовался ректор.

Общение со студентами явно влияло на него не лучшим образом.

- Зависит от обстоятельств, - туманно ответил Канселар. - Ну же. Давайте пройдём эту мёртвую точку. Нам всё равно придётся решать, что с ним делать.

Ректор вздохнул и полез в портфель. Достал оттуда потрёпанную папку личного дела, положил её перед Канселаром.

Секретарь наверняка пошутила бы, что великие звукомагические возможности мальчика заметны уже с обложки личного дела. Когда фотографии для документов получаются удачными, без колдовства явно не обходится. Впрочем, разгадка, возможно, была в том, что на фотографиях для документов мало кто улыбается, и ещё меньше тех, кто делает это искренне. Вигге Марсен явно был из таких. В остальном же — совершенно непримечательная личность. Узкое лицо, светлые в рыжину волосы, глаза непонятного зеленоватого оттенка. Полжизни будет выглядеть пятнадцатилетним, почти с жалостью подумал Канселар. Наверняка часто бывает бит. Ну не могут избежать насмешек и нападок люди с такими открытыми лицами. Особенно если им не сидится спокойно, а этому-то явно не сидится.

Канселар пролистнул личное дело. Портрет вырисовывался типичнейший. Не хватало только клячи с пафосным именем и верного оруженосца. Отец — учитель средних классов, переехал сюда из Ра-Хьярти (так вот откуда эта вырожденческая тонкокостность). Мать — уличный музыкант, родилась и выросла в Ленхамаари. В школьной характеристике отмечалось, что ученик очень общительный и склонный к дискуссиям.

Ясно. Читай: невыносимый спорщик и в каждой бочке затычка, всюду лезет со своими представлениями о жизни и насаждает справедливость своими тощими ручонками.

Конечно же, пытался поступить на факультет боевой звукомагии. Конечно же, не поступил. Добился заметных успехов на факультете погодной звукомагии. Проявил себя изобретательным студентом, предпочитающим несколько неожиданные, но интересные подходы. Тоже не ново — «я слишком умный, чтобы делать то, что велено, поэтому буду выпендриваться как могу и ждать, что все меня за это будут хвалить». Занимался изучением множества разных областей звукомагии, находя новое применение общеизвестным приёмам. Великая Изначальная Гармония, как предсказуемо — «не могу определиться, поэтому хватаюсь за всё сразу, авось сойду за разносторонне развитую, сложную и противоречивую личность».

И вот теперь, значит, освоил всё-таки боевую звукомагию, только совсем не ту, которую следовало бы. И применил её не на тех людях.

Чистые квинты, такой типичный неудачник, что даже скучно.

- Это точно был он? - Канселар приподнял папку.

Ректор пожал плечами:

- Говорят, с ним были его девушка и лучший друг. Но они явно пришли позже.

Ага, подумал Канселар, вот теперь всё окончательно встало на место, оруженосец и кляча всё-таки имеются.

- В целом, мне всё понятно. - Канселар вернул личное дело ректору. - Честно говоря, у меня даже немного отлегло от сердца.

Ректор посмотрел непонимающе.

- Я уже испугался, что он и в самом деле гений звукомагии, - вздохнул Канселар. - А он просто мальчишка с кучей комплексов. Здесь, к счастью, нечего анализировать. Решение простое, думаю, вы и сами догадываетесь.

В ответе ректора неожиданно послышался явственный металл:

- А не хочет ли сеньор Канселар подробнее узнать об обстоятельствах, при которых моему студенту пришлось защищаться?

- Не хочет, - поморщился Канселар.

Ректор скептически поджал губы.

- То есть вы, - начал он, - взяли и упростили целого человека до его личного дела? До школьных характеристик и стандартной фотографии за пятнадцать ликко?*

Канселар улыбнулся почти снисходительно:

- Личные дела для этого и существуют. Просто исключите его. Это отобьёт у него желание совать нос куда не просят, а также изолирует его от сотоварищей. Там, - Канселар кивнул на личное дело в руках ректора, - сказано, что он общительный. Будет не очень хорошо, если вдруг окажется, что у него уже есть последователи. Вы меня понимаете?

- Я вас понимаю, - сдержанно сказал ректор. - А вы? Вы-то понимаете, что просите меня исключить отличного студента всего лишь потому, что он смог за себя постоять?

- Не поэтому, - вполголоса отозвался Канселар, откидываясь на спинку кресла. - Он покинет ваш университет потому, что его неуемное любопытство чуть не пустило псу под хвост всю идеологическую работу последних лет. А это уже, знаете ли, немного серьёзнее студенческих разборок. Мы не готовы к войне с Архипелагом. Вот когда разработаем что-нибудь как минимум равное по силам — тогда можете его вернуть. А пока скажите, что исключаете его без права восстановления.

Ректор долго сидел, хмурясь. Наконец иронически хмыкнул:

- Ну, допустим. Но вам, знатоку человеческих душ…

«...способному составить непогрешимо правильное мнение на основании трёх страниц личного дела», - почти услышал Канселар.

- ...Должно быть известно, что изгой любой системы — привлекателен. О неприятном инциденте уже все забыли. Пострадавшие никогда не заговорят о стычке. Издевательства над Марсеном долгое время были их любимым способом самоутверждения. Поверьте, они совершенно не ожидали вдруг получить от него сдачи. И им плевать, что за вид звукомагии так их опозорил. А теперь представьте, что сейчас, спустя три недели, я его исключу.

Улыбка Канселара снова была снисходительна:

- Дорогой друг, - проникновенно начал он, - о человеческих душах вы знаете ничуть не меньше меня. Не хотите делать из него героя-мученика — так и не делайте. Исключите его с позором, но не слишком громко. Только не говорите мне, что не накопаете причин. Нет в мире человека, которого нельзя было бы выставить мерзавцем. А себя вы можете утешать тем, что делаете доброе дело. Чем меньше бедолага будет пересекаться с этими злодеями, которые так его не любят, тем меньше у него поводов для применения боевой звукомагии.

Ректор пристально посмотрел на него сквозь очки. Затем склонил голову набок.

- Если бы вы, - вежливо начал он, - не были таким опытным в сфере взаимодействия с людьми, я бы позволил себе дать вам совет.

Канселара это почти развеселило. За время, проведённое на этой должности, он успел приобрести определённую репутацию. Поэтому общительных и склонных к дискуссиям людей ему теперь попадалось мало. А от ректора, кабинетной серой мыши в огромных очках, он тем более ничего такого не ожидал.

- Не могу обещать, что я им воспользуюсь, - дружелюбно отозвался Канселар, - но мне интересно.

Ректор благодарно кивнул и продолжил:

- Есть люди, которые чётко видят границы. Например, вы осознаёте себя Канселаром Ленхамаари, заботитесь о благе нашего города и сохраняете преданность этому городу. Но есть и другие. Если дверь закрывается, они не сидят под ней в ожидании. Они ищут другую дверь. Или лезут в окно. Или ломают стену. Или разбирают крышу. Или роют подкоп. Всё, что угодно.

Он сделал паузу, выжидательно глядя на Канселара.

- Всё ещё интересно, - подбодрил его Канселар.

Ректор вздохнул.

- Вы, похоже, считаете, что Марсен прибежит обратно, когда мы ему свистнем.

- А вы считаете, что не прибежит? - Усмехнулся Канселар. - Ну, невелика беда.

- Я считаю, что Марсен может даже не услышать, что ему кто-то там свистит, - очень серьёзно отозвался ректор. - Или услышать, но просто не отнести на свой счёт. Он не идёт на свист. А если бы и шёл, то вполне может выйти так, что свистеть будет уже не для кого. Представьте себе всего на миг, что ваши представления о нём… не совсем соответствуют истине. Никакой человек не является постоянной величиной. Я говорю это как смотритель системы, которая пытается измерять людей числами. Так вот, представьте. Пусть даже не то, что ваша сегодняшняя оценка несправедлива, а хотя бы то, что она может не совпасть с завтрашней.

- О, - восхитился Канселар, - продолжайте, продолжайте. Ещё немного — и я решу, будто вы намекаете, что мне следует его опасаться.

Ректор усмехнулся в ответ, мрачно и криво. Встал.

- Вовсе нет, - всё ещё ухмыляясь, сказал он. - Но всё-таки позволю себе напомнить о причинах, по которым мальчик стал вашей проблемой. Сформулировать?

- Конечно.

- Мы с вами здесь из-за того, что пятеро его обидчиков тоже не смогли представить себе, будто его следует опасаться.

- Нет, - мирно возразил Канселар. - Вы всё напутали. Было интересно, но в действительности всё совсем не так. То, как вы сформулировали причину, мне нравится. Но следствие у неё другое. Это причина, по которой он покинет ваш университет. Жду отчёта послезавтра.

Ректор, явственно скрипнув зубами, молча поклонился и направился к выходу.

- Есть ли у меня основания опасаться завтрашнего Марсена — это спорный вопрос, - сказал Канселар ему в спину. - Но вот то, что у вас есть основания опасаться сегодняшнего меня — факт.

*Ликко — валюта, принятая в обращении на западной части Континента и в Кестасе. Пятнадцать ликко — это примерно чашка кофе, если вы покупаете её в кофейне на ратушной площади Ленхамаари. Или порция виски в таверне Бородатого Куомы :)