Глава 4

Де­лать мне бы­ло не­чего, и я по­шел за ним в умы­вал­ку пот­ре­пать язы­ком, по­ка он бу­дет брить­ся. Кро­ме нас, там ни­кого не бы­ло, ре­бята си­дели на мат­че. Жа­ра бы­ла ад­ская, все ок­на за­поте­ли. Вдоль стен­ки бы­ло штук де­сять ра­ковин. Стрэд­лей­тер встал к сред­ней ра­кови­не, а я сел на дру­гую, ря­дом с ним, и стал от­кры­вать и зак­ры­вать хо­лод­ный кран. Это у ме­ня чис­то нер­вное. Стрэд­лей­тер брил­ся и нас­висты­вал «Ин­дий­скую пес­ню». Свис­тел он ужас­но прон­зи­тель­но и всег­да фаль­ши­вил, а вы­бирал та­кие пес­ни, ко­торые и хо­роше­му свис­ту­ну труд­но выс­вистеть, — нап­ри­мер «Ин­дий­скую пес­ню» или «Убий­ство на Де­сятой аве­ню». Он лю­бую пес­ню мог ис­ко­вер­кать.

Я уже го­ворил, что Эк­ли был звер­ски не­чис­топло­тен. Стрэд­лей­тер то­же был не­чис­топлот­ный, но как-то по-дру­гому. Сна­ружи это бы­ло не­замет­но. Выг­ля­дел он всег­да от­лично. Но вы бы пос­мотре­ли, ка­кой он брит­вой брил­ся. Ржа­вая, как черт, вся в во­лосах, в за­сох­шей пе­не. Он ее ни­ког­да не мыл. И хоть выг­ля­дел он от­лично, осо­бен­но ког­да на­водил на се­бя кра­соту, но все рав­но он был не­чис­топлот­ный, уж я-то его хо­рошо знал. А на­водить кра­соту он лю­бил, по­тому что был бе­зум­но в се­бя влюб­лен. Он счи­тал, что кра­сивей его нет че­лове­ка на всем за­пад­ном по­луша­рии. Он и на са­мом де­ле был до­воль­но кра­сивый — это вер­но. Но кра­сота у не­го бы­ла та­кая, что все ро­дите­ли, ког­да ви­дели его пор­трет в школь­ном аль­бо­ме, неп­ре­мен­но спра­шива­ли: «Кто этот маль­чик?» По­нима­ете, кра­сота у не­го бы­ла ка­кая-то аль­бом­ная. У нас в Пэн­си бы­ло сколь­ко угод­но ре­бят, ко­торые, по-мо­ему, бы­ли в ты­сячу раз кра­сивей Стрэд­лей­те­ра, но на фо­то они вы­ходи­ли сов­сем не та­кими кра­сивы­ми. То у них но­сы ка­зались слиш­ком длин­ны­ми, то уши тор­ча­ли. Я это хо­рошо знаю.

Я си­дел на умы­валь­ни­ке ря­дом со Стрэд­лей­те­ром и то зак­ры­вал, то от­кры­вал кран. На мне все еще бы­ла моя крас­ная охот­ничья шап­ка за­дом на­перед. Ужас­но она мне нра­вилась, эта шап­ка.

— Слу­шай! — ска­зал Стрэд­лей­тер. — Мо­жешь сде­лать мне ог­ромное одол­же­ние?

— Ка­кое? — спро­сил я. Осо­бен­но­го удо­воль­ствия я не ис­пы­тывал. Веч­но он про­сил сде­лать ему ог­ромное одол­же­ние. Эти кра­сивые ре­бята счи­та­ют се­бя пу­пом зем­ли и веч­но про­сят сде­лать им ог­ромное одол­же­ние. Они до то­го в се­бя влюб­ле­ны, что счи­та­ют, буд­то ты то­же в них влюб­лен и толь­ко меч­та­ешь сде­лать им одол­же­ние. Чу­даки, пра­во.

— Ты ку­да-ни­будь идешь ве­чером? — спра­шива­ет он.

— Мо­жет, пой­ду, а мо­жет, и нет. А что?

— Мне на­до к по­недель­ни­ку про­честь чуть ли не сто стра­ниц по ис­то­рии, — го­ворит он. — Не на­пишешь ли ты за ме­ня ан­глий­ское со­чине­ние? Мне нес­добро­вать, ес­ли я в по­недель­ник ни­чего не сдам, по­тому и про­шу. На­пишешь?

Ну не нас­мешка ли? Чес­тное сло­во, нас­мешка!

— Ме­ня вы­гоня­ют из шко­лы к чер­тям со­бачь­им, а ты про­сишь, что­бы я за те­бя пи­сал ка­кое-то со­чине­ние! — го­ворю.

— Знаю, знаю. Но бе­да в том, что мне бу­дет пло­хо, ес­ли я его не по­дам. Будь дру­гом. А, дру­жище? Сде­ла­ешь?

Я не сра­зу от­ве­тил. Та­ких ти­пов, как он, по­лез­но по­дер­жать в нап­ря­жении.

— О чем пи­сать? — спра­шиваю.

— О чем хо­чешь. Лю­бое опи­сание. Опи­ши ком­на­ту. Или дом. Или ка­кое-ни­будь мес­то, где ты жил. Что угод­но, по­нима­ешь? Лишь бы выш­ло жи­вопис­но, черт его де­ри. — Тут он зев­нул во весь рот. Вот от та­кого от­но­шения у ме­ня все киш­ки пе­рево­рачи­ва­ет! По­нима­ете — про­сит те­бя сде­лать одол­же­ние, а сам зе­ва­ет вов­сю! — Ты осо­бен­но не ста­рай­ся! — го­ворит он. — Этот чер­тов Хар­тселл счи­та­ет, что ты в ан­глий­ском со­баку съ­ел, а он зна­ет, что мы с то­бой вмес­те жи­вем. Так ты уж не очень ста­рай­ся пра­виль­но рас­став­лять за­пятые и все эти зна­ки пре­пина­ния.

От та­ких раз­го­воров у ме­ня на­чина­ет­ся резь в жи­воте. Че­ловек уме­ет хо­рошо пи­сать со­чине­ния, а ему на­чина­ют го­ворить про за­пятые. Стрэд­лей­тер толь­ко так и по­нимал это. Он ста­рал­ся до­казать, что не уме­ет пи­сать ис­клю­читель­но из-за то­го, что не ту­да рас­ты­кива­ет за­пятые. Сов­сем как Эк­ли — он то­же та­кой. Один раз я си­дел с Эк­ли на бас­кетболь­ных сос­тя­зани­ях. Там в ко­ман­де был пот­ря­са­ющий иг­рок, Хо­ви Койл, он мог заб­ро­сить мяч с са­мой се­реди­ны точ­но в кор­зи­ну, да­же щи­та не за­денет. А Эк­ли всю иг­ру буб­нил, что у Кой­ла хо­роший рост для бас­кетбо­ла — и все, по­нима­ете? Не­нави­жу та­кую бол­товню!

На­конец мне на­до­ело си­деть на умы­валь­ни­ке, я сос­ко­чил и стал от­би­вать че­чет­ку, прос­то для сме­ху. Хо­телось по­раз­мять­ся — а тан­це­вать че­чет­ку я сов­сем не умею. Но в умы­вал­ке пол ка­мен­ный, на нем очень здо­рово от­би­вать че­чет­ку. Я стал под­ра­жать од­но­му ак­те­ру из ки­но. Ви­дел его в му­зыкаль­ной ко­медии. Не­нави­жу ки­но до чер­ти­ков, но ужас­но люб­лю изоб­ра­жать ак­те­ров. Стрэд­лей­тер все вре­мя смот­рел на ме­ня в зер­ка­ло, по­ка брил­ся. А мне толь­ко по­давай пуб­ли­ку. Я во­об­ще люб­лю выс­тавлять­ся.

— Я сын са­мого гу­бер­на­тора! — го­ворю. Во­об­ще я тут стал ста­рать­ся. Но­шусь по всей умы­вал­ке. — Отец не поз­во­ля­ет мне стать тан­цо­ром. Он по­сыла­ет ме­ня в Ок­сфорд. Но че­чет­ка у ме­ня в кро­ви, черт по­дери!

Стрэд­лей­тер за­хохо­тал. У не­го все-та­ки бы­ло чувс­тво юмо­ра.

— Се­год­ня — премь­ера обоз­ре­ния Зиг­филда. — Я уже стал за­дыхать­ся. Ды­хание у ме­ня ни к чер­ту. — Ге­рой не мо­жет выс­ту­пать! Пь­ян в стель­ку. Ко­го же бе­рут на его мес­то? Ме­ня, вот ко­го! Ме­ня — бед­но­го, нес­час­тно­го гу­бер­на­тор­ско­го сын­ка!

— Где ты от­хва­тил та­кую шап­ку? — спро­сил Стрэд­лей­тер. Он толь­ко сей­час за­метил мою охот­ничью шап­ку.

Я уже за­пыхал­ся и пе­рес­тал ва­лять ду­рака. Снял шап­ку, пос­мотрел на нее в со­тый раз.

— В Нью-Й­ор­ке ку­пил се­год­ня ут­ром. Зап­ла­тил дол­лар. Нра­вит­ся?

Стрэд­лей­тер кив­нул.

— Шик, — ска­зал он. Он прос­то ко мне под­ли­зывал­ся, сра­зу спро­сил: — Слу­шай, ты на­пишешь за ме­ня со­чине­ние или нет? Мне на­до знать.

— Бу­дет вре­мя — на­пишу, а не бу­дет — не на­пишу.

Я опять сел на умы­валь­ник ря­дом с ним.

— А с кем у те­бя сви­дание? С Фитц­дже­ральд?

— Ка­кого чер­та! Я с этой свинь­ей дав­но не во­жусь.

— Ну? Так ус­ту­пи ее мне, друг! Серь­ез­но. Она в мо­ем вку­се.

— Бе­ри, по­жалуй­ста! Толь­ко она для те­бя ста­рова­та.

И вдруг прос­то так, без вся­кой при­чины мне за­хоте­лось сос­ко­чить с умы­валь­ни­ка и сде­лать ду­раку Стрэд­лей­те­ру двой­ной нель­сон. Сей­час объ­яс­ню — это та­кой при­ем в борь­бе, хва­та­ешь про­тив­ни­ка за шею и ло­ма­ешь нас­мерть, ес­ли на­до. Я и прыг­нул. Прыг­нул на не­го, как пан­те­ра!

— Брось, Хол­ден, бал­да! — ска­зал Стрэд­лей­тер. Он не лю­бил, ког­да ва­ляли ду­рака. Тем бо­лее он брил­ся. — Хо­чешь, чтоб я се­бе глот­ку пе­рере­зал?

Но я его не от­пускал. Я его здо­рово сжал двой­ным нель­со­ном.

— Поп­ро­буй, — го­ворю, — выр­вись из мо­ей же­лез­ной хват­ки!

— О черт! — Он по­ложил брит­ву и вдруг вски­нул ру­ки и выр­вался от ме­ня. Он очень силь­ный. А я очень сла­бый. — Брось ду­рить! — ска­зал он. Он стал брить­ся вто­рой раз. Он всег­да бре­ет­ся по вто­рому ра­зу, кра­соту на­водит. А брит­ва у не­го гряз­ная.

— С кем же у те­бя сви­дание, ес­ли не с Фитц­дже­ральд? — спра­шиваю. Я опять сел ря­дом с ним на умы­валь­ник. — С ма­лень­кой Фил­лис Смит, что ли?

— Нет. Дол­жен был встре­тить­ся с ней, но все пе­репу­талось. Ме­ня ждет под­ру­га де­вуш­ки Бэ­да Тоу. По­годи, чуть не за­был. Она те­бя зна­ет.

— Кто ме­ня зна­ет?

— Моя де­вуш­ка.

— Ну да! — ска­зал я. — А как ее зо­вут? — Мне да­же ста­ло ин­те­рес­но.

— Сей­час вспом­ню… Да, Джин Гал­ла­хер.

Гос­по­ди, я чуть не сдох, ког­да ус­лы­шал.

— Джейн Гал­ла­хер! — го­ворю. Я да­же вско­чил с умы­валь­ни­ка, ког­да ус­лы­шал. Чес­тное сло­во, я чуть не сдох! — Ну ко­неч­но, я с ней зна­ком! По­зап­рошлым ле­том она жи­ла сов­сем ря­дом. У нее еще был та­кой ог­ромный до­бер­ман-пин­чер. Мы из-за не­го и поз­на­коми­лись. Этот пес бе­гал га­дить в наш сад.

— Ты мне свет зас­тишь, Хол­ден, — го­ворит Стрэд­лей­тер. — Отой­ди к бе­су, мес­та дру­гого нет, что ли?

Ох, как я вол­но­вал­ся, чес­тное сло­во!

— Где же она? В том кры­ле, да?

— Угу.

— Как это она ме­ня вспом­ни­ла? Где она те­перь учит­ся — в Брин-Мо­ре? Она го­вори­ла, что, мо­жет быть, пос­ту­пит ту­да. Или в Шип­ли, она го­вори­ла, что, мо­жет быть, пой­дет в Шип­ли. Я ду­мал, что она учит­ся в Шип­ли. Как это она ме­ня вспом­ни­ла? — Я и на са­мом де­ле вол­но­вал­ся, прав­да!

— Да по­чем я знаю, черт возь­ми! Встань, слы­шишь?

Я си­дел на его по­ганом по­лотен­це.

— Джейн Гал­ла­хер! — ска­зал я. Я ни­как не мог опом­нить­ся. — Вот так ис­то­рия!

Стрэд­лей­тер при­пома­живал во­лосы бри­оли­ном. Мо­им бри­оли­ном.

— Она тан­цу­ет, — ска­зал я. — За­нима­ет­ся ба­летом. Каж­дый день ча­са по два уп­ражня­лась, да­же в са­мую жа­ру. Бо­ялась, что у нее но­ги ис­портят­ся — рас­тол­сте­ют и все та­кое. Я с ней все вре­мя иг­рал в шаш­ки.

— Во что-о-о?

— В шаш­ки.

— Фу ты, дь­явол, он иг­рал в шаш­ки!!!

— Да, она ни­ког­да не пе­рес­тавля­ла дам­ки. Вый­дет у нее ка­кая-ни­будь шаш­ка в дам­ки, она ее с мес­та не сдви­нет. Так и ос­та­вит в зад­нем ря­ду. Выс­тро­ит все дам­ки в пос­леднем ря­ду и ни од­но­го хо­да не сде­ла­ет. Ей прос­то нра­вилось, что они сто­ят в пос­леднем ря­ду.

Стрэд­лей­тер про­мол­чал. Во­об­ще та­кие ве­щи обыч­но ни­кого не ин­те­ресу­ют.

— Ее мать бы­ла в том же клу­бе, что и мы, — ска­зал я. — Я там но­сил клюш­ки для голь­фа, под­ра­баты­вал. Я нес­коль­ко раз но­сил ее ма­тери клюш­ки. Она на де­вяти ям­ках би­ла чуть ли не сто семь­де­сят раз.

Стрэд­лей­тер поч­ти не слу­шал. Он рас­че­сывал свою рос­кошную ше­велю­ру.

— На­до бы­ло бы пой­ти поз­до­ровать­ся с ней, что ли, — ска­зал я.

— Че­го ж ты не идешь?

— Я и пой­ду че­рез ми­нут­ку.

Он стал сно­ва де­лать про­бор. При­чесы­вал­ся он всег­да би­тый час.

— Ее мать раз­ве­лась с от­цом. По­том выш­ла за­муж за ка­кого-то ал­ко­голи­ка, — ска­зал я. — Ху­дой та­кой черт, с во­лоса­тыми но­гами. Я его хо­рошо пом­ню. Всег­да хо­дил в од­них тру­сах. Джейн рас­ска­зыва­ла, что он ка­кой-то пи­сатель, сце­нарист, что ли, черт его зна­ет, но при мне он толь­ко пил, как ло­шадь, и слу­шал все эти иди­от­ские де­тек­ти­вы по ра­дио. И бе­гал по все­му до­му го­лый. При Джейн, при всех.

— Ну? — ска­зал Стрэд­лей­тер. Тут он вдруг ожи­вил­ся, ког­да я ска­зал, что ал­ко­голик бе­гал го­лый при Джейн. Ужас­но рас­путная сво­лочь этот Стрэд­лей­тер.

— Детс­тво у нее бы­ло страш­ное. Я серь­ез­но го­ворю.

Но это его не ин­те­ресо­вало, Стрэд­лей­те­ра. Он толь­ко вся­кой по­хаб­щи­ной ин­те­ресо­вал­ся.

— О черт! Джейн Гал­ла­хер! — Я ни­как не мог опом­нить­ся. Ну ни­как! — На­до бы хоть поз­до­ровать­ся с ней, что ли.

— Ка­кого же чер­та ты не идешь? Сто­ит тут, бол­та­ет.

Я по­дошел к ок­ну, но ни­чего не бы­ло вид­но, ок­на за­поте­ли от жа­ры.

— Я не в нас­тро­ении сей­час, — го­ворю. И на са­мом де­ле я был сов­сем не в нас­тро­ении. А без нас­тро­ения ни­чего де­лать нель­зя. — Я ду­мал, что она пос­ту­пила в Шип­ли. Го­тов был пок­лясть­ся, что она учит­ся в Шип­ли. — Я по­ходил по умы­вал­ке. — Пон­ра­вил­ся ей фут­бол? — спра­шиваю.

— Да, как буд­то. Не знаю.

— Она те­бе рас­ска­зыва­ла, как мы с ней иг­ра­ли в шаш­ки, во­об­ще рас­ска­зыва­ла что-ни­будь?

— Не пом­ню я. Мы толь­ко что поз­на­коми­лись, не прис­та­вай! — Стрэд­лей­тер уже рас­че­сал свои рос­кошные куд­ри и скла­дывал гряз­ную брит­ву.

— Слу­шай, пе­редай ей от ме­ня при­вет, лад­но?

— Лад­но, — ска­зал Стрэд­лей­тер, но я знал, что он ни­чего не пе­редаст. Та­кие, как Стрэд­лей­тер, ни­ког­да не пе­реда­ют при­ветов.

Он по­шел в на­шу ком­на­ту, а я еще по­тор­чал в умы­вал­ке, вспом­нил ста­руш­ку Джейн. По­том то­же по­шел в ком­на­ту.

Стрэд­лей­тер за­вязы­вал гал­стук пе­ред зер­ка­лом, ког­да я во­шел. Он пол­жизни про­водил пе­ред зер­ка­лом. Я сел в свое крес­ло и стал на не­го смот­реть.

— Эй, — ска­зал я, — ты ей толь­ко не го­вори, что ме­ня вы­тури­ли.

— Не ска­жу.

У Стрэд­лей­те­ра бы­ла од­на хо­рошая чер­та. Ему не при­ходи­лось объ­яс­нять каж­дую ме­лочь, как, нап­ри­мер, Эк­ли. На­вер­но, по­тому, что Стрэд­лей­те­ру бы­ло на все нап­ле­вать. А Эк­ли — де­ло дру­гое. Тот во все со­вал свой длин­ный нос.

Стрэд­лей­тер на­дел мою кур­тку.

— Не рас­тя­гивай ее, слы­шишь? — ска­зал я. — Я ее все­го ра­за два и на­девал.

— Не рас­тя­ну. Ку­да де­вались мои си­гаре­ты?

— Вон на сто­ле… — Он ни­ког­да не знал, где что ле­жит. — Под тво­им шар­фом. — Он су­нул си­гаре­ты в кар­ман кур­тки — мо­ей кур­тки.

Я вдруг пе­ревер­нул свою крас­ную шап­ку по-дру­гому, ко­зырь­ком впе­ред. Что-то я на­чинал нер­вни­чать. Нер­вы у ме­ня во­об­ще ни к чер­ту.

— Ска­жи, а ку­да ты с ней по­едешь? — спро­сил я. — Ты уже ре­шил?

— Сам не знаю. Ес­ли бу­дет вре­мя, по­едем в Нью-Й­орк. Она по глу­пос­ти взя­ла от­пуск толь­ко до по­лови­ны де­сято­го.

Мне не пон­ра­вилось, как он это ска­зал, я ему и го­ворю:

— Она взя­ла от­пуск толь­ко до по­лови­ны де­сято­го, по­тому что не раз­гля­дела, ка­кой ты кра­сивый и оба­ятель­ный, су­кин ты сын. Ес­ли б она раз­гля­дела, она взя­ла бы от­пуск до по­лови­ны де­сято­го ут­ра!

— И пра­виль­но! — ска­зал Стрэд­лей­тер. Его ни­чем не под­де­нешь. Слиш­ком он во­об­ра­жа­ет. — Брось тем­нить, — го­ворит, — на­пишешь ты за ме­ня со­чине­ние или нет? — Он уже на­дел паль­то и соб­рался ухо­дить. — Осо­бен­но не ста­рай­ся, пусть толь­ко бу­дет жи­вопис­но, по­нял? На­пишешь?

Я ему не от­ве­тил. Нас­тро­ения не бы­ло. Я толь­ко ска­зал:

— Спро­си ее, она все еще рас­став­ля­ет дам­ки в пос­леднем ря­ду?

— Лад­но, — ска­зал Стрэд­лей­тер, но я знал, что он не спро­сит. — Ну по­ка! — Он хлоп­нул дверью и смыл­ся.

А я си­дел еще с пол­ча­са. Прос­то си­дел в крес­ле, ни чер­та не де­лал. Все ду­мал о Джейн и о том, что у нее сви­дание со Стрэд­лей­те­ром. Я так нер­вни­чал, чуть с ума не спя­тил. Я вам уже го­ворил, ка­кой он по­хаб­ник, сво­лочь та­кая.

И вдруг Эк­ли опять вы­лез из ду­шевой в на­шу ком­на­ту. В пер­вый раз за всю здеш­нюю жизнь я ему об­ра­довал­ся. От­влек ме­ня от раз­ных мыс­лей.

Си­дел он у ме­ня до са­мого обе­да, го­ворил про ре­бят, ко­торых не­нави­дит, и ко­вырял гро­мад­ный прыщ у се­бя на под­бо­род­ке. Паль­ца­ми, без но­сово­го плат­ка. Не знаю, был ли у этой ско­тины но­совой пла­ток. Ни­ког­да не ви­дел у не­го плат­ка.

Читать следующую главу

Больше интересного на нашем канале "Литература"