Осеннее. Глава 3

Как и многие, я ненавидел понедельник. Понедельник означал, что нужно опять идти на работу, вспоминая о том, как же ты ее ненавидишь. Понедельник был концом идиллии.

В битком забитом автобусе никто не произносил и слова, серые и обычные люди выражали то недовольство, то скуку. Транспорт представлял собой консервную банку, заполненную бесцветной вязкой жидкостью. Я ненавидел это. Каждый раз пробегал взглядом по лицам людей и думал, как же они ничтожны. А потом добавлял: «Но я здесь ничтожнее всех».

Мое ничтожество выделяло меня на фоне других серых людей, однако это делало хорошими особ вокруг меня, а яркий центр композиции был уродлив, как чудище из детской сказки.

На одной из остановок я вытек из автобуса и пошел вверх по улице. Здесь было насажено много деревьев, нередко встречались кустарники, которые подравняли до состояния идеала. И все было желтым, багровым, иногда с каплей зеленого, кроме клумб с пестрыми цветами. Когда дул ветер, листья приятно шелестели, волочась по асфальту. Затянутое серым фетром небо лишь усиливало яркость эффекта, что производила окружающая зелень. Облака медленно растекались поверху, пока внизу все трепетало от колючего холодного ветра. Создавалось ощущение приближающейся катастрофы. За это я и любил осень, она была близка мне.

Наблюдая за иссохшими листьями, которые будто кружились в старославянском обрядовом танце, я чуть не прошел мимо офиса. Это была огромная двадцати пятиэтажная бетонная коробка, вымощенная снаружи обваливающейся плиткой. На фоне габаритов ее окна казались совсем маленькими, и их было слишком мало, чтобы здание могло вызвать хоть какое-то теплое или приятное ощущение.

Сама компания, а точнее контора, представляла собой место весьма дряблое. Потеки на пожелтевших обоях, старые деревянные стулья вместо удобных диванов в прихожей, местами обнаженная древесина на шкафах и столах. Это были всего четыре комнаты, но они вмещали в себя целый мир, будто зайдя за кирпичного цвета дверь с надписью «Нотариус» вы попадали в параллельную вселенную, где ничего не слышали о возвышенности. Поэтому я считал, что мне здесь не место.

Мое место было среди бурлящих листьев и мягко нанесенного серого цвета на небосвод. Это всегда было у меня внутри, но, переступая определенный порог, весь мой внутренний мир лишался свежести, начинал гнить. Затхлый, засаленный и блеклый – вот какой я, когда нахожусь на работе.

- Доброе утро, - сказала Люда, сидевшая за столиком в прихожей.

             Люда – существо, как и все это место яркостью не выделялось. Да, волосы у нее были окрашены в вырвиглазный оранжевый цвет, на губах пестрила яркая помада, а одежда была скорее маскарадная, нежели офисная – неоновый зеленый костюм и розовая рубашка. Людочка старалась как могла, однако все эти махинации делали ее еще более блеклой. Все эти ничтожные попытки выделить то, чего не существует, вводили меня в недоумение. Неужели люди настолько твердолобы, настолько жестки, что не могут прочувствовать собственную красоту, найти в себе то самое нечто, что сделает тебя индивидуальностью, прекрасным цветком, а не безобразным папье-маше.

 - Доброе, - ответил я, махнув рукой и прошел в дверь, что была слева по коридору.

Мой кабинет представлял собой крошечную комнатушку без окон, с фикусом в углу, двумя шкафами справа и слева, а также письменным столом с тремя выдвижными ящичками и вертящимся стулом, обивка которого говорила о бывалом прошлом данного элемента.

Включив свет и услышав, как гремят длинные лампы, я понял: на сегодня я опять мертв.