Глава 3

СОЕДИНЕНИЕ ЦЕРКВИ С ГОСУДАРСТВОМ

Часть 1

...С нею блудодействовали цари земные, и вином ее блудодеяния упивались живущие на земле. Откр.17:2.

"И когда Он снял вторую печать, я слышал второе животное, говорящее: иди и смотри. И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нём дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч" (Откр.6:3-4).

Такими словами божественное пророчество Откровения рисует послеефесское состояние христианской церкви, показывая ее с внешней стороны. Это было время второго, Смирнского вестевого периода Царства благодати новозаветнего времени – с 100 по 313 год по Р.Хр. Поистине, это было время, когда большой меч борьбы как духовной, так и буквальной был главным действующим орудием в христианской церкви. Боролись все со всеми: язычники с христианами, христиане с язычниками. Да и между самими христианами тоже не было мира. С уходом апостолов Христовых, как мы уже видели, тайна беззакония стала развиваться более быстрыми темпами. Уже начали определяться будущие еретические течения среди отступившего большинства лжехристиан, которых идейно поедал языческий гностицизм и с которым отступники боролись с помощью своего, так называемого "церковного гностицизма".

Общим притягательным духовным магнитом для всех отступников был окружающий мир с его различными приманками и привилегиями. Но это был мир огромной Римской империи с ее языческой государственной религией и прежде всего культом императора, которому граждане должны были оказывать божественные почести. Такое служение было для искреннего христианина принципиально неприемлемым. Поэтому император смотрел на христианскую церковь, живущую и действующую в его владениях, как на государство в государстве стремившееся к тому же еще и расширять свои пределы. На такое явление самодержец с высоты своего трона взирал как на дестабилизирующий, разрушительный фактор, подрывающий сами основы существования государства. В религии своих подданных римский властелин хотел видеть объединительное, цементирующее начало, которое служило бы упрочению империи, а не ее внутренним раздорам и дроблению. Поэтому в глазах государственных мужей религия представала прежде всего как политическая и никакая иная ценность. Именно в этом и была главная причина государственных языческих гонений на христианскую церковь в первые века ее новозаветнего существования, гонений, за которыми стоял сам сатана.

Хотя языческие преследования и гонения и сдерживали приток лицемеров и неискренних членов в христианскую церковь, однако более или менее длительные периоды спокойствия способствовали тому, что в какой-то мере и гонимая Смирна пополнялась неосвященными людьми. Не будь этого, дела николаитов, практиковавшиеся в Ефесе, не получили бы ложно-юридического обоснования в Пергамском периоде в виде учения николаитов.

И вот наступил 313-й год, год начала внешнего возвышения христианской церкви, что и отличало третий вестевой период Царства благодати новозаветнего времени – период Пергама. В марте этого 313 года император Константин и его соправитель Лициний издают в Милане эдикт о веротерпимости, который дает возможность христианам наравне с язычниками свободно исповедовать свою дотоле гонимую веру. К этому времени, оглядываясь на пройденный путь, римские кесари убедились, что силой и кровавыми преследованиями искоренить ненавистное язычеству христианство невозможно, что последнее, несмотря ни на что, росло и завоевывало всё новые и новые области Римской империи. И кесарь решил сделать христиан своими союзниками в деле политического объединения и укрепления раздираемой внутренними противоречиями империи. Языческий кесарь не мог не замечать того, что христианство уже довольно видоизменилось и было готово подать императору руку дружбы, если он того пожелает.

Таким образом, историческая обстановка в Римской империи в начале четвертого столетия была такова, что, по мнению ее земных управителей, уже можно было заключить великий, вселенский брак между омирщавшей церковью и государством. Каждая из сторон была уже готова к нему, ибо преследовала свои цели и уже предвкушала выгоды предстоящего союза. Государство видело в церкви потенциального союзника в деле своего укрепления и сплочения дотоле разделенного общества, а церковь рассматривала государство как своего покровителя и опору в распространении христианского учения и обращения язычников. Да и сами язычники в связи с изменением политического статуса и веса христианской церкви в государстве, когда она из бедного и гонимого общества превращалась в общество привилегированное, государственное, почитаемое, могли в корне изменить к нему свое отношение, вступить в диалог, а затем, при возможности, пойти и на компромисс.

Таково было накануне 313 года положение дел и настроение умов в языческой Римской империи и в христианской церкви, уже зараженной тайной беззакония.

Итак, великий, исторический брак свершился, и высокие договорившиеся стороны не замедлили броситься друг другу в объятия. Бедные, омирщавшие отступники забыли Господа Бога и Его Слово, которое ясно говорит: "Блажен человек, которого сила в Тебе, и у которого в сердце стези направлены к Тебе". "Лучше уповать на Господа, нежели надеяться на человека. Лучше уповать на Господа, нежели надеяться на князей". "Блажен народ, у которого Господь есть Бог,– племя, которое Он избрал в наследие Себе… Не спасется царь множеством воинства; исполина не защитит великая сила. Ненадежен конь для спасения, не избавит великою силою своею. Вот, око Господне над боящимися Его и уповающими на милость Его" (Псал.83:6. 117:8-9. 32:12.16-18).

Христианский язычник Константин и его "возлюбленные братья"

Победив своих соперников и став единовластным владыкой Римской империи, император Константин приступил к делам церковным. Он издал целый ряд указов в пользу христиан, которым были теперь предоставлены гражданские и религиозные свободы. Духовенство освобождалось от государственных налогов и несения воинской повинности. Согласно изданному закону, церкви возвращалось теперь всё то, что было отнято у нее в прошлые периоды гонений. Помимо этого Константин стал осыпать ее подарками и пожертвованиями из своих богатств, а также и из сокровищницы своей матери Елены, которая тоже переменила свою языческую веру и сделалась христианкой, по крайней мере внешне, а что касается внутреннего, сердечного обращения, то это уже другой вопрос, которого мы коснемся позже.

В своем рвении содействовать благу освобожденной им церкви Константин начал поощрять строительство богатых христианских храмов.

Благоволение императора в отношении церкви не ограничивалось лишь материальными услугами, но простиралось и на прочие сферы ее жизни, важнейшей из которых была сфера юридическая. Так, были изданы не только законы, восстанавливающие имущественные потери церкви, о чём уже говорилось, но и законы, относящиеся к чисто религиозной, вероисповедной сфере. Это было законодательное закрепление празднования христианами языческого праздника – достопочтенного дня солнца, то есть первого дня недели, который отступники христиане уже давно почитали якобы в честь воскресения Спасителя. Это был известный закон от 7 марта 321 года.

Константин положил начало и другой традиции, которая была прямым следствием соединения отступившей христианской церкви с государством. Это было первенствующее положение императорской власти на так называемых вселенских соборах, которые церковь созывала для разрешения спорных вопросов, возникавших в ее среде, для выработки канонических норм и решения многих других проблем церковной жизни, а также для борьбы с ересями и прочее и прочее. Всё это со времен Константина должно было совершаться и совершалось под надзором государева ока и с его решающим участием. Так, первый вселенский собор, состоявшийся в 325 году в городе Никее, проходил под председательством Константина. Триста восемнадцать иерархов церкви – епископов, а также и других нижестоящих служителей собрались за государственный счет под сенью одетого в золото великого Константина, который хотя и не разбирался в идеологических тонкостях христианского вероучения, а тем более в каких-либо отклонениях от него, но государственный жезл, это право силы, держал в деснице своей крепко. И это был тот жезл, который в любой момент, даже уже здесь, на соборе, мог опуститься на голову того или иного священнослужителя, идущего вопреки воле большинства и воле императора, который был третейским судьей в разрешении возникавших внутрицерковных споров. При таком положении вещей неудивительным было то, если какой-нибудь ослушник из светлого зала собора отправлялся в ссылку, сменив гордые блестящие ризы на скорбное облачение бедного изгоя. Поэтому понятны вполне та ревность и те стремления, которые двигали участниками собора, чтобы взаимные интересы церкви и государства не только не расходились между собой, но шли рука об руку, в полном единстве и гармонии.

Для некоторых историков выглядит загадкой двойственность в поведении Константина. Ведь он покровительствовал Церкви, поддерживая ее и осыпая щедрыми милостями, и даже, более того, издавал законы в пользу ее и при всём том оставался некрещеным почти до конца своей жизни. Чем объяснить такое противоречивое поведение императора?

Объясняется это самой природой богопротивного, гнусного в очах Божьих соединения отступившей христианской церкви с языческим государством в лице его самодержца-императора, который номинально принял христианство в его уже ущербном, отступническом, пораженном тайной беззакония состоянии, а фактически, в душе, на деле оставался язычником. Ведь он, уже будучи "христианином", продолжал носить титул верховного жреца – "понтифекс максимус". Он строил молитвенные дома и храмы для христиан, но вместе с тем допускал и строительство храмов с изображением богини счастья, хотя и упразднил некоторые безнравственные языческие культы. Даже монеты имели двойную эмблему – бога солнца Митры и Христа.

Такова была двойная дань, которую Константин приносил язычеству и христианству. В основе его такой деятельности лежали политические интересы, весьма далекие от чистого служения чистому христианству.

В личном плане, руководствуясь своей политикой, Константин был не менее жестоким и беспощадным императором, чем его языческие предшественники. Так, он не останавливался перед казнью даже своих ближайших родственников – например, племянника, родного сына и своей жены, приказав последнюю удушить в перегретой бане. Вот почему этот "христианский" император, которого называют великим, живя по-язычески, не торопился принимать крещение почти до конца своей жизни. Он не хотел расставаться с утехами языческой жизни, ибо по уже утвердившемуся тогда ложному пониманию отступников крещение предполагало прощение грехов.

Епископы церкви окружали Константина. Они были частыми посетителями императорского дворца. Государь называл их "возлюбленными братьями". Эти "братья" теснились вокруг трона своего покровителя, полные лести и подобострастия, причем такой лести, что Константин иногда вынужден был открыто охлаждать неумеренное усердие опьяневших от радости льстецов. Христиане теперь получили прямой доступ к государственной службе и даже к высоким гражданским и военным постам.

Большинство чиновников Константина были язычниками, но когда они увидели, что почет и богатство теперь обусловлены принятием христианской веры, то начали легко оставлять свои прежние языческие взгляды и жизнь и принимать христианство. Толпы лицемеров и карьеристов хлынули таким образом в христианскую церковь.

Император не принуждал своих подданных оставить язычество и не прибегал к силе, но действовал при этом другим способом. Предоставим слово историку:

"Так как исповедание христианства было теперь верной дорогой к благосостоянию и почету, то люди из всех классов и состояний стремились быть крещенными. Во время Пасхи и праздника Пятидесятницы тысячи одетых в белые одежды новообращенных теснились в различных церквах и ждали крещения. Число их было так велико и сцена была так поразительна, что многие считали этих новообращенных за бесчисленное множество стоящих перед Агнцем в белых одеждах людей (Откр.7:9). По свидетельству некоторых историков, в Риме было крещено в течение одного года двенадцать тысяч мужчин, кроме женщин и детей. Император обещал каждому новообращенному белую одежду и двадцать золотых монет. Всё это долженствовало сделать падение язычества свершившимся фактом и поднять христианство на трон римского мира" (Всеобщ.ист.христ.церкви, гл.10, с.277).

Всё это вызывало радость и ликование в среде отступнического большинства христиан. Но в это самое время как бы общецерковной радости были и те, которые скорбели и воздыхали о мерзостях, процветающих в церкви, которые не были согласны с постановлениями церковно-государственных соборов, но твердо подвизались за веру, однажды преданную святым. Происходящие великие перемены в церкви и государстве отступники приписывали работе Божьего Провидения. Ослепленные блеском наружного возвышения церкви, бедные овцы и их заблудшие пастыри не видели, как крута была та наклонная плоскость, по которой эта церковь скользила вниз, всё более и более теряя свой первоначальный облик.

Еще вчера жестоко гонимые и истребляемые языческим кесарем, а сегодня ставшие его "возлюбленными братьями", христианские руководители преисполнились неизреченной радости. Ведь они теперь покоились под крылом государственного благоволения, готовые преданно служить своему покровителю, смиренно ожидая от него заслуженного воздаяния. Считавшие себя учениками Христа, они забыли Его слова: "Царство Мое не от мира сего" (Иоан.18:36). Они забыли, что это духовное Царство созидается "не воинством и не силою, но Духом Моим, говорит Господь Саваоф" (Зах.4:6).

Давид, праведный царь Израиля, так пел пред Господом Богом: "Иные – колесницами, иные – конями, а мы именем Господа, Бога нашего, хвалимся: они поколебались и пали, а мы встали и стоим прямо" (Псал.19:8-9).

Пергам облекается в одежды язычества

По мере усиления мирского языческого влияния в церкви падал интерес мирян к Слову Божьему, к чтению Священного Писания, и они ограничивались лишь слушанием церковной проповеди в храме. Стало преобладать мнение, что Библию читать должны лишь священники да монахи, а для народа достаточно, дескать, и проповеди. Впоследствии, уже в средневековье, это заблуждение вылилось в прямой папский запрет на чтение Библии мирянами. Однако по мере падения церкви у прихожан падал интерес и к слушанию проповеди. Поэтому богослужения стали обставляться пышным церемониалом, внутренность храма стали украшать богатой отделкой и убранством. Так живая проповедь Слова со временем уступила место бездушной форме, блеску золота и пустой театральной торжественности. Постепенно эта блистательность христианских храмов затмила блеск и пышность служений языческих храмов, отчего поток язычников, переходящих в христианство, еще более возрос.

Но этот поток еще более увеличился, когда в христианских храмах стали появляться разные картины и изображения, привлекавшие внимание посетителей. Поначалу это были картины агнца, символизировавшие Иисуса Христа, либо образ кого-либо из апостолов Спасителя или Самого Иисуса, либо другая живопись на библейские темы. Эти картины прихожане стали чествовать всё больше и больше, пока, со временем, это не перешло в иконопочитание, со всеми его идолопоклонническими атрибутами и церемониями.

К этому прибавилось еще и другое притягательное новшество в отступившем христианстве, новшество, которое прямой дорогой перекочевало из язычества в христианство,– это почитание так называемых священных реликвий, вещественных святынь. И начало этому положила мать императора Константина – Елена. Рассказывают, что она посетила Иерусалим и будто нашла там, на Голгофе, закопанный крест, на котором был распят Иисус Христос. Найденный крест стал предметом почитания и поклонения, более того, в честь данного события был учрежден и праздник, названный днем воздвижения креста Господнего.

Вслед за этим стали появляться и другие реликвии – от гвоздя, которым якобы был пригвожден Спаситель ко кресту, до Его погребальных покровов. А потом, спустя многие годы, эта практика изготовления и приобретения священных предметов переросла в лжехристианской церкви Запада и Востока в настоящую индустрию, благодаря чему отступники, паразитируя на суеверных чувствах простого народа, извлекали громадные доходы. Разные церкви и приходы стали чуть ли не соревноваться между собой в приобретении подобных "святынь", от величины и ценности которых зависел поток прихожан и их интерес к "святыне", а значит, и материальные взносы и пожертвования.

Таким образом метод суеверного одухотворения мертвых материальных предметов, этот чисто языческий фетишизм, буйно расцвел на свежей почве отступившего христианства, что также содействовало притоку широких масс язычества в лоно государственной церкви. Им не нужно было, принимая новую религию, переучиваться, переходя из своего родного языческого капища под своды христианского храма, потому что менялись только объекты поклонения и время праздников (и то не всех), а дух и сущность служения были одинаковыми, – это было сугубое идолослужение и идолопоклонство. И эта идентичность получила полное завершение, когда язычники радостным взором увидели, что и прежние многочисленные их боги нашли свое воплощение в ликах христианских богов, святых, угодников,– формальная перестановка идолов не посягала на само убеждение язычника, не ломала его веру.

Время внешнего блистательного возвышения отступнической пергамской церкви сопровождалось бурным ростом числа ее членов. Поток язычников с их идеологией и укладом жизни устремился в широко раскрытые объятья христианства, которое сделалось теперь большой государственной церковью. Таким образом, высота славного мирского взлета Пергама была обратно пропорциональна, той вавилонской низине, в которую он спустился вследствие своего соединения с язычеством. Оценка, данная Сыном Божьим, Свидетелем Верным и Истинным, вестевому ангелу Лаодикии, вполне применима и к ангелу Пергама: "Ты говоришь: "я богат, разбогател и ни в чём не имею нужды"; а не знаешь, что ты несчастен и жалок, и нищ и слеп и наг" (Откр.3:17).

Пророк Лаодикии Е.Г.Вайт так объясняет причину, почему церковь прибегает к внешним украшательствам и пышности церемоний в своей богослужебной практике, цитируем:

"Именно тогда, когда жизненные принципы Царства Божьего теряются из виду, на смену им приходят многообразные величественные церемонии. Именно тогда, когда работа над созиданием характера запускается, когда угасает душевная красота, когда красота благочестия отвергается,– именно тогда гордость и любовь к внешнему блеску находит свое удовлетворение в роскошных церковных зданиях и в торжественных церемониях. Но имя Божье в этом не прославляется. Бог оценивает Свою церковь не за ее внешнее преимущество, но за ее истинное благочестие, которое и отличает ее от мира. Он оценивает ее по тому, насколько возросли ее члены в познании Христа и насколько они совершенствуются в своей христианской жизни. Он ищет в них проявления принципов любви и благочестия. Вся красота искусства не может сравняться с красотой нрава и характера представителей Христа".

И далее Е.Г.Вайт продолжает:

"Община может быть самой бедной, лишенной всякой внешней привлекательности, но если члены ее обладают качествами Христова характера, тогда ангелы небесные вместе с ними принимают участие в их богослужении. И гимны хвалы и благодарности возносятся к Богу из глубины признательных сердец, как благоухающая жертва" (Пр.и цари, гл.45, Возвращ.из рабства).

Итак, отступничество и мирской дух вытеснили из христианской церкви простоту Христову и силу истинного благочестия, вследствие чего восполнение этих потерь церковь и стала искать в земных источниках – в соединении с окружающим миром и завоевывании благосклонности и всесторонней поддержки и покровительства со стороны государства.