Глава 3

Глава 3


«Ты спишь. Выходишь на улицу, понимаешь, что тебе сегодня нужно на совещание в Комитете, привычно пьешь крепкий кофе без молока с сахаром, закуриваешь по дороге сигарету. Стоя уже на ступенях Комитета куришь еще одну, самому себе давая отсрочку перед этим нелепым сборищем чужих тебе людей с чуждыми тебе мыслями.
 Смотришь в эти говорящие головы, пропуская через себя их слова, не оставляя якорей в подсознании. Не слыша ничего одобрительно кивая и принимая правила их игры. Смотришь на них и мечтаешь о пистолете. Или взрывчатке. Хочешь облить надоевшие стены, себя и людей внутри бензином, кинуть горящуюю спичку и сжечь все это. Смотреть как мечутся вокруг тебя горящие фигуры, как раздувается твоя кожа, впитывать в себя запах паленого мяса, чувствовать как лопаются глаза.
 Ты спишь. Не видя выхода шагаешь изо дня в день, проматывая себя и жизнь как старую кинопленку. Слышишь ее легкое шуршание, хроника одинаковых монотонных событий с легким стрекотом кинопроектора мелькает перед твоими глазами, не оставляя следов на сердце, минует память, откладываясь в складках жира. Ты приходишь с работы, которую любишь, уже пустым. Она мастерски высасывает из тебя соки, и ты снова просишь у жизни еще один вечер или ночь, или день или год на восстановление. Ты болен и не отдаешь себе отчета. Хочешь видеть себя наблюдателем, не причастным к тому что происходит, избегая того, что ты считаешь помехами и преградами, на самом деле ломая о них ноги и не сознавая этого. 
 Ты спишь. Набрав в рот лезвий от бритвы, кричишь на самого себя захлебываясь кровью, проглатывая теплую жидкость с привкусом металла, что сочится из порезов. Язык набухает, занимая весь рот и ты не можешь проронить ни звука. Уже немым мычишь что-то невнятное, оставаясь непонятым и никому не нужным. Потом перестаешь пытаться говорить вовсе. Постоянная тошнота в желудке напоминает тебе, что ты выпил не меньше полулитра крови. Тебя рвет за углом от отчаянья и беспомощности. Со слезами не приходит облегчение, потому что ты ищешь его не там. 
 Ты спишь. Жуя привычную телевизионную жвачку, успокаиваешь себя, что все хорошо, и чтобы не происходило вокруг – это тебя не касается. Сжимаешь непроизвольно стакан с алкоголем пока он не лопает у тебя в руке, оставляя осколки в мясе, цепляя сухожилия. Наблюдаешь как забавно парализована твоя кисть, вертишь ей перед своим лицом, продолжаешь считать, что это не страшно. Достаешь окровавленной непослушной рукой последнюю сигарету из помятой пачки, суешь ее в губы. Подкуриваешь пока не замечаешь, что газ в зажигалке закончился. Идешь на кухню минуя кошачий лоток у двери, открываешь духовку, включаешь газ. Щелкаешь зажигалкой снова и снова, голова кружится но это не имеет значения.
 Из соседней комнаты до тебя доносится счастливый голос диктора, рассказывающий как тебе хорошо живется. Щелчок. Ты почти во власти мягких лап забвения. Щелчок. Окно фонтаном стеклянных брызг вперемешку с бетоном и твоими мечтами орошает округу. Протуберанец огня вырывается наружу вместе с оторванной кистью, все еще пытающейся щелкнуть зажигалкой. Щелчок.
 Ты спишь. Посреди клубного угара находишь ее и без лишних слов, понимая по глазам все что нужно тебе и ей, берешь такси и везешь ее домой.
 В полумраке спальни, после нескольких бокалов разбавленного колой рома, прижимаешь ее к лицом к стене, упершись набухшей ширинкой к ее ягодицам, расстегиваешь молнию на пахнущем зеленым чаем и лимоном платье. Запускаешь руку ей в волосы, рывком поворачиваешь податливую плоть к себе. Ее глаза почти прикрыты, слегка блестят, ты целуешь незнакомую тебе женщину лаская ее грудь сквозь кружево белья одной рукой, второй наматывая ее волосы на руку. Бросаешь ее на постель, входишь в нее резко и грубо, наслаждаясь стоном неожиданности. Ее бедра помогают тебе, она впивается зубами  в твое предплечье, ногтями раздирает кожу на спине. Ты видишь как грудь колышится в такт твоим движениям, она просит не останавливаться, сквозь красную пелену страсти перед глазами и шум крови в ушах ты слышишь как она стонет, слышишь как стонешь ты. Захлебывающимся голосом она шепчет тебе грязные слова, ты теряешь остатки самоконтроля, вбивая себя в нее все яростнее… Позже ты выставляешь ее за дверь квартиры, кидаешь ей вслед несколько купюр, захлопываешь дверь. Тебе плевать, что она не шлюха, по-другому ты не умеешь. 
 Ты спишь. Сквозь грязное немытое окно места, которое ты считаешь своим домом, наблюдаешь как полиция бьет черными дубинками беззащитную женщину, которая протестовала против несправедливого пятилетнего срока, что дали ее мужу по политической статье. Ты видишь как они пинают ее ногами в начищенных берцах, профессионально выкручивая руки и сквозь звукоизоляцию стеклопакета до тебя доносится хруст вывернутых суставов. Кулак полицейского из отряда особого назначения в в перчатке усиленной металлическими пластинами крошит зубы в раскрытом от боли рту, губы ее лопаются как перезревший фрукт, карминовыми брызгами орошая опущенное плексиглазовое забрало шлема. Она уже ничего не соображает, лежит в грязи возле бордюра, впитывая в себя удары ног и дубинок. Посиневший кусок мяса запихивают в темно-зеленый фургон без опознавательных знаков. Один полицейских мочится на его колесо, не стряхивая прячет член в ширинку, снимает трубку звонящего мобильного телефона и выслушивает с умилением, как его двенадцатилетняя дочь сегодня отличилась у доски и получила заветную отличную оценку. Кладет трубку, запрыгивает в кабину автозака и сминая колесами цветущие на клумбе маргаритки уезжает. Маргаритки остаются вдавленные в землю, прикрывая пятна крови и крошки зубов. 


Report Page