Глава 2
Поразмыслив вечером, я пришел к выводу, что «лишний курсант» и этот звонок были своеобразным экзаменом, проверкой квалификации. Чему я научу курсантов, если не смогу вычислить подсадную утку в своей группе? Дело представлялось несложным. Чужак не должен выделяться, а значит в группе он будет не первым и не последним, не самым умным, но и не самым бестолковым. Он сам даст зацепку, а может уже дал ‒ надо только еще раз пройтись по всем словам и жестам.
Вот, к примеру, Туз ‒ я вспомнил, как он обернулся, уходя из зала для занятий, точно в тот момент, когда зазвонил телефон. Звука не было, но он его словно ждал звонка. Знал, что он будет? Профессиональный разведчик, что ему стоит сыграть роль чужака. Надо присмотреться к нему завтра на занятии...
С этой мыслью я заснул и с ней же проснулся. Это немного сбивало настрой, а ведь перед первым занятием с новой группой я и так всегда нервничал. Моя задача была непростой: с одной стороны, позволить курсантам вести самостоятельное расследование, ведь уже через пару недель они окажутся на оперативной работе. С другой ‒ не дать группе пойти вразнос, двигаясь все дальше и дальше по неверным тропам неподтвержденных фактами предположений. Поэтому я предпочитал начинать курс с разбора самой невероятной, самой сомнительной версии, чтобы отсечь ее и больше к ней не возвращаться. В случае с базой «Лунный цветок» это, без сомнения, был гипотетический прилет инопланетян.
Курсанты не знали, что материалы, которые я роздал, не совсем идентичны. В одной папке есть и аргументы в пользу «инопланетной» версии, которые мне удалось отыскать. В конце концов, трагические случаи загадочной массовой гибели военнослужащих на базах были хоть и не частым явлением, но и отнюдь не Пхоханским эксклюзивом. Командованию, по понятным причинам, такие ЧП не нравились, так что каждый эпизод обрастал чудовищным количеством недомолвок и слухов. Любители заговоров всех мастей слетались на них как мухи на мед.
Вчера «инопланетная» папка лежала в стопке пятой, предпоследней. В общем-то, это было не случайно: я не хотел, чтобы она досталась самому уверенному и решительному курсанту. Он либо убедит группу в существовании зеленых человечков, либо начнет громить версию с самого начала, краткого и полезного критического разбора не выйдет в любом случае. Но, к моему удивлению, папка оказалась именно в руках Пса, подошедшего к моему столу первым. Вместо того, чтобы взять верхнюю в стопке, он зачем-то развалил аккуратную конструкцию, вытянув именно то, что я давать ему не хотел. Что ж, неудачное начало... Или знак?
Зачем он стал перебирать папки? Что искал? Мог ли Пес быть чужаком в группе? Парень выглядел прирожденным лидером, такие не становятся подсадными утками... Что ж, сейчас все и проясним.
‒ Итак, на повестке дня у нас ‒ трагедия, случившаяся возле города Пхохан в Южной Корее пятнадцатого июля двухтысячного года, ‒ начал я.
Первое занятие я всегда начинал с вводной информации, хотя курсанты уже знали все обстоятельства разбираемого дела. Мое выступление позволяло одним расслабиться, другим сосредоточиться, и группа начинала работу в едином ритме.
‒ Как вы помните, попытки США организовать тихооокеанское подобие НАТО потерпели неудачу. Южная Корея была слабым звеном в этом плане. С одной стороны, их подстегивал страх перед Северной Кореей, с другой ‒ тормозило категорическое нежелание сотрудничать с Японией. Решение все-таки провести на территории Южной Кореи учения с участием стран НАТО тогдашний госсекретарь США Мадлен Олбрайт сочла своей личной победой...
Победа была, честно говоря, так себе. Учения согласовали не для армейских частей, а для потенциальных участников гуманитарных миссий: врачей, медсестер, санитаров, фельдшеров. Размах тоже по натовским меркам смешной ‒ чуть больше трехсот человек, ну да лиха беда начало. Для учений выбрали базу на берегу Японского моря, в двенадцати километрах от Пхохана.
Я на секунду прикрыл глаза и сразу увидел «Лунный цветок». Воображение услужливо нарисовало неподвижную серую морскую гладь и обрывистый лысый берег со скучным бетонным параллелепипедом наверху. Алюминиевые рамы тускло поблескивали на солнце. Когда-то на его месте стоял средневековый форт ‒ впрочем, к августу 1950-го года, когда его руины походя смели в ходе Пхоханского сражения, от крепости оставалось только пара стен. А вот подземелья форта были в целости, так что еще во время войны Северной и Южной Кореи американцы просто нахлобучили казарму на старый фундамент, попутно слегка облагородив и обустроив подвалы. Теперь подземный лабиринт стал идеальным полигоном для отработки спасения раненых в условиях городского боя... скажем, где-нибудь на Ближнем Востоке. Сумрачно, тесно, душно и непонятно, где выход ‒ просто мышеловка какая-то. Кстати, про мышей: забавно, но местные жители старый форт не любили, считали, что там живут вороватые коты, которые по ночам крадут кур, портят рис и царапают детей. Странная легенда... Я вернулся к рассказу о событиях июля двухтысячного.
‒ Участники учений жили наверху, в казарме на месте форта, там же был лекционный зал на месте старой столовой. Практические занятия шли в подземелье. Оно сравнительно небольшое, так что занимались сменами: кто-то на лекциях, кто-то внизу, занимается эвакуацией условных раненых. Все вспомогательные службы располагались в новых зданиях в восьмистах метрах от старой казармы: там была кухня, столовая, прачечная, там же жил обслуживающий местный персонал.
Четырнадцатого июня учения закончились и большинство медиков благополучно разъехались. На базе остались 36 человек, преимущественно европейцы ‒ возникли логистические сложности. Автобус, который должен был их вывезти, сломался, замену почему-то не нашли. Впрочем, по воспоминаниям выживших, недовольных задержкой не было, хотя казарма оставляла желать лучшего. Последний раз ее ремонтировали пятнадцать лет назад, кондиционеры работали из рук вон плохо, на стенах местами была плесень. Собственно, ее должны были отремонтировать непосредственно перед учениями, но их дату сдвинули вперед, и продуманный план пошел насмарку. Теперь же строительный подрядчик, которого уговорили потерпеть несколько недель, бил копытом, как нервный жеребец в стойле, и грозил министерству обороны судом и неустойкой. Так что застрявших на базе медиков попросту переселили на одну ночь в те самые подземелья форта, где проходили учения; наверху же над их головами уже вовсю трудилась команда ремонтников.
Против переселения никто не возражал: в подземелье было душновато, но прохладнее, чем в раскаленной казарме. За время учений все успели изучить подземный лабиринт, так что кельи для ночевки выбрали быстро, и даже на общие санузлы в конце коридора не очень сетовали. Впрочем, у счастливчика мичмана Райли оказался персональный сортир...
День провели весело, много болтали и даже, несмотря на вавилонское смешение языков, затеяли какие-то игры. Вечером угомонились на удивление рано, впрочем, жара в этот день была рекордной. Как выяснилось позже, ремонтники уехали из казармы в Пхохан, не только обесточив казарму наверху, но и отключив по ошибке систему пожарной сигнализации в подземелье. Позже они бесконечно путались в показаниях: не знали, что сигнализация общая; знали, но ничего не отключали; отключали, но потом подключили, и, как оказалось, не то...
В общем, около трех часов ночи в подземелье по неизвестной причине вспыхнул пожар, в котором выжили только пятеро. Две медсестры, испанка и итальянка, занимали комнатушку, ближайшую к выходу на поверхность. Склон в этом месте резко уходил вниз, так что подземелье, собственно, было здесь не подземельем, а полуподвалом. Испанка, Люция Гарсия, очнулась от запаха гари и попыталась растолкать подругу, но та уже надышалась угарным газом и не просыпалась. Девчонка не растерялась, вытащила ее наружу, оставила в каких-то кустах и со всех ног припустила к домикам, где жил персонал базы. Пока добежала, разбудила, втолковала им на смеси английского и испанского, что случилась беда... Пожарная бригада из Пхохана прибыла только через полчаса, и к этому времени в подземелье горело все, что могло, полностью заполнив пространство едким дымом. Люция все-таки откачала свою соседку, Сильвию Моретти, но та была на удивление плоха и почти ничего не соображала ‒ из госпиталя ее выпишут только спустя три недели.
Может, это и к лучшему, потому что спасатели стали выносить обгоревшие тела ‒ одно, другое, третье, десятое... Люцию, которая видела это, пришлось поместить в психиатрическую клинику. А ведь девчонка не новичок, бывала в Югославии, до службы в армии работала в хирургии, такую напугать непросто...
Еще выжил американец ‒ ожоги больше половины тела, но, к счастью, поверхностные. Парень был без сознания, когда горел, о самом пожаре не мог рассказать ничего. Четвертым был мичман Райли, смущавший следователей упорством, с которым рассказывал историю про чертей. Ну и пятой спасенной стала южнокорейская медсестра Мун Мин-джон. Волшебным образом в ее тупичок не добрались ни дым, ни пламя (после многочисленных экспертиз следственная комиссия признала это возможным), так что спасателям даже не сразу удалось разбудить эту спящую красавицу. Мин-джон, увидев их, не удивилась, и сохраняя присутствие духа позволила себя вывести из подземелья.
История с медсестрой Мун выглядела странно, но все же основные проблемы начались потом, когда при тщательном осмотре трупов у большинства обнаружились тяжелые прижизненные травмы. Перерезанные горла, сломанные шеи, все это, мягко говоря, не вязалось с картиной случайного пожара из-за короткого замыкания. Впрочем, относительно переломов мнения экспертов тоже разошлись ‒ степень обугливания некоторых тел была такова, словно их в последний момент выхватили из печи крематория. Катализаторы горения обнаружить не удалось, проще говоря ‒ никто не обливал тела бензином, чтоб уж сгорело, так наверняка.
‒ Вот с этой точки отсчета и предлагаю начать, ‒ бодро провозгласил я. ‒ И давайте рассмотрим сперва версию, которая объясняет все и не объясняет ничего, обратимся ненадолго к миру сверхъестественного...
‒ Хотя вы явно относитесь к этой идеей со скепсисом, я уверен, что нам надо рассмотреть трагедию «Лунного цветка» в связке с аналогичными происшествиями в разных частях мира, ‒ приятный мужской голос вырвал меня из корейского подземелья.
Я в замешательстве посмотрел на Пса, пытаясь соотнести услышанное с его психологическим портретом, который я уже мысленно нарисовал. Но он с не меньшим интересом смотрел куда-то вверх и влево, где, собственно, и располагался обладатель хорошо поставленного тенора, Сканди. Сюрприз!
‒ Я не буду обращаться к событиям вековой давности, ‒ говорил он быстро, четко и без пауз, словно текст был давно заучен им наизусть и многократно отрепетирован, ‒ только недавние случаи, что были документально доказаны. Например, резня 68-го года на авиабазе Туле в Гренландии. Оператор радиолокационной станции, гражданин США Джеймс Эйнхарт, внезапно набросился с ножом на сослуживцев, нанося им раны, очень схожие с теми, что были обнаружены на телах с базы «Лунный цветок». Пострадавших всего пятеро, и масштаб , казалось бы, несопоставим, но! ‒ Сканди сделал многозначительную паузу и обвел глазами собравшихся.
Они полностью оправдали его ожидания ‒ ошарашено смотрели на внезапный бенефис однокурсника, как фермеры из глубинка на гей-парад: не знали, смеяться им, плеваться или креститься.
‒ Но! ‒ повторил Сканди. ‒ Чтобы скрыть это прискорбное происшествие, власти США, управлявшие базой, не поленились организовать масштабное радиационное заражение местности, чтобы никто посторонний не смог даже приблизиться к казармам военнослужащих. Если военный, которого, заметьте, придирчиво тестировали на психическую устойчивость, просто спятил, зачем нужно было перекрывать доступ в казармы таким экстремальным способом? ‒ оратор победоносно выплюнул в сокурсников завершающий риторический вопрос.
Случай в Гренландии я и сам знал, более того, он был в папке с материалами, которую взял Пес. Из-за некоторого внешнего сходства событий я отобрал для примера именно резню в Туле, но в изложении Сканди это заурядное, в общем-то, происшествие, превратилось в гротескный заговор мирового правительства. По сути, он всего лишь поменял местами два события. Сначала по неизвестным, но наверняка рациональным причинам едва не на голову солдат рухнул Б-52 с запасом термоядерных бомб на борту. И уже это стало последней каплей, добившей крепкую психику капрала Джеймса Эйнхарта. Шутка ли: третий месяц морозы под 30, постоянное ожидание атаки русских ракет, которые должны стаей лететь через Северный полюс, теперь еще и радиационное заражение... Начинающего берсерка скрутили его же товарищи, но перед тем, как они опомнились, он действительно ранил пятерых, с удивительной ловкостью перерезав троим горло ‒ а ведь Эйнхарт не был спецназовцем...
Между тем Сканди резвящимся дельфином понесся по волнующему морю теорий заговора, где полуправда была искусно перемешана с правдоподобным вымыслом. Гибель пакистанского военного форпоста на леднике Сиачен (индийский спецназ, разумеется, имевший огнестрельное оружие, зачем-то измолотил противников ледорубами); группа британских диверсантов из Special Air Service, якобы таинственно пропавшая в подземных лабиринтах лагеря «Дьявольская башня» на Гибралтаре; австралийский Пайн-Гэп, уже и вовсе притянутый сюда за уши ‒ да, там был случай массового психоза персонала, но, на мой взгляд, он прекрасно объяснялся официальной версией бракованной партии травки, которой пытались скрасить свой досуг тоскующие в этом захолустье офицеры-кадеты...
Только я решился прервать его, как Сканди с видом профессионального шулера выложил свой главный козырь:
‒ Наконец, происшествие на базе ракетных войск в Первомайском районе на Алтае. В 89 году целую роту военнослужащих там экстренно изолировали, а казарму ‒ сожгли! Вам это не напоминает наш случай? И, заметьте, какая странная официальная причина уничтожения казармы ‒ чума!
‒ Коллега, но Алтай действительно эндемичный район по чуме, ‒ не выдержал Док, однако Сканди от его замечания только раззадорился.
‒ И как же целая рота могла подхватить на Алтае чуму! ‒ возопил он, всем видом показывая нелепость выдвинутого возражения.
‒ Да сурка они неудачно освежевали! ‒ неожиданно отозвался с места Туз.
Я мысленно поставил себе плюс за то, что изначально определил его в армейскую разведку. В словах Туза была уверенность человека, которому доводилось свежевать все, что движется, от мыши до медведя, и жрать сырым в полевых условиях.
‒ Целой ротой? ‒ язвительно отозвался Сканди.
‒ Значит, признаться в том, что они ходили в самоволку и пытались раздобыть мяса, им было страшнее, чем сдохнуть от чумы, только и всего, ‒ парировал Туз.
Профнепригодность Сканди была для меня очевидна, и единственное, чего я еще не понимал ‒ как он вообще умудрился добраться до финального испытания?
Конспиролог, ‒ подумал я, ‒ боже мой, у меня в группе живой конспиролог...
Беда даже не в том, для работы конспиролог безусловно непригоден, но ведь и занятия с группой пойдут под откос! Теория заговоров заразна, как безумие, и теперь мне придется тратить львиную долю времени на разоблачение версий Сканди, а он будет генерировать все новые и новые, не утруждая себя их согласованием с фактами, логикой и даже с законами физики. Насколько велик масштаб бедствия, я мог представить только теоретически, раньше конспирологи до моих занятий не добирались. Их отсеивали еще на этапе вербовки, максимум ‒ на предварительном тестировании, как же проглядели Сканди?
Стоп... а если не проглядели? Если Сканди и есть подсадная утка, мой «лишний курсант»? Вчера я почему-то решил, что это задачка со звездочкой, но ведь ничто на это не указывало! Мне дали прямую подсказку. Я нашел простой ответ. Принцип Оккама, зачем множить сущности без надобности?
‒ Зачем множить сущности без надобности?
Вопрос прозвучал так неожиданно, что я вздрогнул. Кто-то читает мои мысли, причем вслух? Но оказалось, что это курсанты уже очнулись от шока и перешли в контрнаступление. В авангарде оказалась Тринити.
‒ Зачем множить сущности без надобности?
У нашей красотки обнаружилось дивное контральто с легкой хрипотцой, тот случай, когда уже неважно, что именно она говорит, лишь бы говорила.
‒ Сканди говорит о внешнем вмешательстве, назовем это так для корректности, ‒ продолжала Тринити. ‒ Если заменить фантастику и мистику, вызывающие у нас отторжение иррациональностью, на определение «внешнее вмешательство», то обнаружим, что оно идеально объясняет все упомянутые случаи. Так может, это оно и есть? Может, Сканди просто на шаг впереди нас? Почему бы не допустить, что все, что рассказывал выживший англичанин, соответствует действительности?
Лучше бы молчала, мысленно скорректировал я первоначальное пожелание. Пора вмешиваться.
‒ Или у каждого случая есть простое логичное объяснение, ‒ перебил ее я. ‒ Возьмем хотя бы мичмана Райли, с показаниями которого ознакомились вчера. Он увидел то-то, чему его мозг мгновенно подобрал аналог ‒ черти-нэны из сказок его бабушки-бретонки. Огромные когтистые лапы, это, к примеру, перчатки пожарных со светоотражающеми метками...
‒ Он ожидал увидеть пожарных и он должен был увидеть пожарных, ‒ с сомнением возразил Док. ‒ Нет логики.
‒ Очень даже есть! ‒ вмешался Туз. ‒ Вот к примеру, случилась у меня как-то такая история. Были мы на ночном задании, не буду говорить где ‒ права не имею, скажу только, что в этом месте водились тигры.
Он сделал небольшую паузу и начал повествование с той интригующей интонацией, которая появляется, когда байка отрепетирована до последнего слова.
‒ Ночь, луны нет, звезд нет, идем мы тихо, с оглядкой. Вдруг вижу у кустах вроде огни зажглись желтые, и меня как толкнуло что-то ‒ да тигр же, сволочь, все дело нам сорвет!..
Трепло, ‒ подумал я. ‒ Хохмач и трепло. Прошло полтора часа, а я словно вел тренинг уже сутки. Все шло не по плану. У меня появилось тревожное ощущение, что от раздражения и усталости я упустил что-то очень важное. Я что-то услышал... Нет, что-то увидел.
Я снова осмотрел группу. Туз благополучно подбирался к кульминации истории: его команда приняла за тигра команду диверсантов, я так и не понял, реальных или учебных; остроумные попытки Туза бесшумно отогнать воображаемое животное якобы сбили с толку противника, и те сдались без боя. Забавно и, что важно, кажется, не врет ‒ так, слегка приукрашивает. Пес сосредоточенно листал свои заметки. Сканди после шумного бенефиса погрузился в самосозерцание. Док... Внезапно меня кольнуло ‒ вот оно! Дарья, сидевшая сзади и левее Дока, расслабленно подняла руку к уху, словно хотела поправить волосы, и, не завершив движения, резко ее опустила. Этот жест я не мог ни с чем перепутать...
Женская рука, плавно, словно нехотя поднимающаяся вверх ‒ это было первое, что я увидел, когда очнулся в госпитале. Рука была тонкой, словно полупрозрачной, но заслоняла от меня лицо, а его я хотел увидеть больше всего на свете. Рука резко упала, и я, наконец, смог сфокусировать зрение на незнакомке. Она была идеальна. Бледное фарфоровое лицо с гармоничными пропорциями. Я мысленно чертил треугольники от узкого подбородка до кончиков пушистых бровей, похожих на усики мотылька, от переносицы до уголков неулыбчивого рта, любовался, как дуга, очерчивающая верхний край лба, перетекала в острую скулу.
‒ Как твое имя, герой? ‒ спросила богиня.
Мне отчего-то стало смешно. Я подумал, что умер и попал в Вальгаллу. Сейчас валькирия выяснит мое имя, и я отправлюсь в пиршественный зал, где, видимо, практикуется персональная рассадка. Попробовал рассмеяться, но вышло какое-то сиплое карканье, напугавшее меня самого. Усики мотылька тревожно шевельнулись, между ними на безупречно гладком лбу появилась легкая морщинка.
‒ Ты помнишь, как тебя зовут? ‒ переспросила валькирия.
Я кивнул.
‒ Отлично! ‒ рассмеялась она. ‒ И как же тебя зовут?
‒ Сергей.
Голова словно камнями была набита, любое усилие вызывало болезненное сотрясение. Но имя я назвал, это же было неплохо?
‒ Неплохо! ‒ отозвалась девушка. ‒ А я Лена, вот и познакомились. Что последнее помнишь? Пару дней можешь не вспоминать, ты был тут и без сознания.
Госпиталь, наконец осознал я. Был в госпитале без сознания, значит, ранен.
‒ Руки-ноги есть?
‒ Есть, есть. И все остальное тоже на месте, во всяком случае было, когда я тебя обрабатывала при поступлении. Конечно, может девчонки что-то на сувениры успели разобрать.
Лена усмехнулась, цепляя на меня манжету тонометра. Засунув в уши стетоскоп, она сделала предостерегающий жест. Пока манжета медленно сдувалась, я понял, что прекрасная медсестра видела меня голым. Романтическое настроение, которое я еще даже не успел толком осознать, скукожилось. Низ живота стянуло спазмом в болезненный узел. Захотелось отвернуться к стене, но я не был уверен, что хватит сил.
‒ Что последнее помнишь? ‒ настаивала Лена.
‒ Я обгорел?
Четких воспоминаний не было, но где-то на периферии сознания остались клубы горячего едкого дыма.
‒Да нет, с чего ты взял? ‒ складочка между бровей стала отчетливей.
‒ Я помню дым. Был пожар, да?
‒ Не было пожара, и дыма не было... Пыль, может? Взрыв был, тебя здорово контузило. Но, вроде, повезло, целый, только поцарапанный. Остальное невролог скажет, до тебя очередь после обеда дойдет.
Все было сказано, но Лена продолжала сидеть у моей койки. Я смотрел на нее и думал: мне страшно. Откуда взялся страх, я не знал, и, наверное, сам не заметил, как сказал это вслух. Лена наклонилась и взяла меня за руку. Ей тоже страшно, внезапно осенило меня. И не просто «тоже»: у нас один страх на двоих, тяжелый, липкий, не объяснимый словами; он плескался на дне ее глаз мазутными озерами, перехватывал горло, леденил кончики пальцев.
‒ Бодрее давай, ты чего! Все уже позади, ты с руками-ногами остался, глаза видят, уши слышат, счастливчик! Мать, отец живы? Ну вот, счастья-то будет, когда домой вернешься! Жена будет рада. Нет жены? Ну, подружка. И подружки нет?
Она засмеялась, отнимая у меня свою узкую алебастровую ладонь.
‒ Полное отделение военных и все, как на подбор, свободны. И каждый второй замуж зовет, вот мне везет, выбирай ‒ не хочу!
Раз Лена научилась жить со страхом, я тоже научусь, это была едва ли не первая мысль, которую мне удалось удержать в голове от начала до конца.
... Я пробыл в госпитале еще две недели. Осматривавший меня невролог каждый раз оставался чем-то недоволен, цокал языком, мотал головой и делал в карте длинный записи, казавшиеся мне волнистыми линиями. Впрочем, я не возражал против задержки. Лена дежурила почти каждый день, когда с утра, а когда в ночную смену. Она научила меня держать ложку в подрагивающей руке, застегивать пуговицы и завязывать шнурки, а еще накладывать жгут, находить на бедре точку, куда можно безопасно вогнать шприц, и делать искусственное дыхание... И мы говорили обо всем на свете и даже смеялись, и страх на время отступал.
А потом я потерял ее, и вспоминать об этом было больно и совершенно не нужно. Я и не вспоминал.