ГЛАВА 1

Останки брата едва преданы земле, а родители снова завели речь о помолвке. 

Такая поспешность казалась Элли кощунством. Билли, конечно, было далеко до образцового сына, но ведь каждый гений имеет право на некоторые слабости!

Она не сомневалась, матушка остро переживала внезапную утрату сына. И активные попытки устроить личную жизнь дочери могли быть всего лишь способом унять душевную боль. Собственно, что-то подобное советовал Доктор Перкисс, их семейный врач. И все же, становиться жертвой кипучей деятельности родителей Элли не желала. Тем более, в памяти были свежи воспоминания о предыдущей помолвке, избежать которой помогло лишь чудо. Вернее, поддержка Билли. Кто же теперь ее защитит?

Дверь в комнату с шумом распахнулась, и Элли вздрогнула. На пороге стоял сэр Тодвил.

– Все сидишь взаперти? – хрипло промурлыкал он. 

Элли промолчала: отчим был последним, с кем она хотела бы обсудить свое горе. 

Сэр Тодвил вот уже шесть лет пытался заменить ей отца. И все это время отношения между ними были весьма странными. Сперва отчим не обращал на малышку Элизабет никакого внимания, а два года назад будто прозрел. Его внезапно начали интересовать успехи падчерицы в шитье, танцах и других делах, которыми пристало заниматься благородной леди. Увы, Элли не могла похвастать особыми талантами на этом поприще, что неизменно становилось предметом долгих разговоров с сэром Тодвилом. И беседы эти никак нельзя было назвать приятными. 

В кабинете отчима, обставленном дорогими стеллажами из красного дерева, когда-то принадлежащими ее отцу, Элли чувствовала себя крайне неуютно. Она старалась не смотреть на сэра Тодвила. И если глаза можно было отвести, то зажать уши ладонями не позволяли правила этикета. Скрип дубленой кожи, когда сэр Тодвил начинал ерзать в кресле, нервные покашливания, выдающие взволнованность, – Элли не могла отделаться от мысли, что в самые обычные слова, правильные и пристойные, барон вкладывает совсем иной смысл. Он, определенно, говорил не то, что думал.

С другой стороны, у сэра Тодвила не было своих детей. Возможно, он тоже чувствовал себя неловко, потому что просто не знал, как держать себя с повзрослевшей падчерицей. Именно так старалась думать Элли, но легче от этого не становилось. Поэтому она пыталась по возможности избегать отчима.

К сожалению, сэр Тодвил был не тем человеком, от которого легко ускользнуть. Он настойчиво искал ее общества, и Элли частенько казалось, что его пристальный взгляд следует за ней повсюду – странный, пугающий и требовательный. Стоило признать, в этом она была виновата сама. Все из-за «колючего нрава», как выражалась матушка, и «чудачеств». Имей юная мисс Блайт нормальные девичьи увлечения, отчиму не пришлось бы ежечасно за ней следить.

И если над мягкостью характера Элли готова была поработать, то расставаться со своими «причудами» не собиралась, а потому смиренно терпела и взгляды, и слежку. Сэр Тодвил мог запросто войти в ее комнату без стука. И, быть может, это лишь игра воображения, но, временами, Элли казалось, что матушка, склонная бесконечно превозносить достоинства своего второго супруга, относиться к этому столь же нервно, как и она сама.

– Такая несчастная, одинокая, – похоже, отсутствие ответа не смущало отчима, и он, как ни в чем не бывало, продолжал свой монолог. – Когда ты так ежишься, то становишься похожей на воробышка…

Комната, которая служила Элли одновременно и спальней, и кабинетом, была меблирована в лучших илионских традициях. У окна визитеров ждали два полукресла на изогнутых ножках и крохотный чайный столик. Но сэр Тодвил, кажется, напрочь забыл о приличиях. Он бесцеремонно уселся на банкетку у изножья кровати.

– Не могу смотреть, как страдает моя девочка. Поэтому принес тебе кое-что.

В руках барона появился небольшой футляр, обтянутый бордовым бархатом.

– Миленький пустячок, ничего такого, – сэр Тодвил рассеяно похлопал себя по ноге, будто предлагая Элли забраться к нему на колени. – Подойди ко мне, милая.

Это было уже слишком.

– Боюсь, папенька, я уже взрослая, и вам будет тяжело держать меня на ручках, – не удержалась она.   

Элли не собиралась грубить, но слова, бездумно слетевшие с языка, уже не вернуть. Она видела, как посмурнел взгляд сэра Тодвила. Только бы не завел очередной разговор о ее несносном характере, который, несомненно, «вызван излишним усердием в недамских науках». Но справиться с накатившим раздражением Элли была не в силах. Изобразив нечто смутно похожее на книксен, она опустила глаза. Не столько для того, чтобы умиротворить недовольство отчима – пусть это и частенько срабатывало, - сколько вспомнив наставления матушки о том, что молодым леди не стоит смотреть на людей так, будто они замышляют убийство.

Судя по всему, отчима ее извиняющий жест удовлетворил.

– О, я все понимаю и ни в коем случае не сержусь, - с притворной нежностью сказал он. – Надеюсь, твое настроение станет чуть лучше, когда ты примеришь это.

Крышка футляра со щелчком подпрыгнула вверх. Внутри на мягком ложементе* тускло поблескивал серебряный браслет. Тонкая цепочка и три подвески на ней: четырехлистный клевер, маленькая птичка и фигурка кошки. Совершенно безобидная вещица, немного детская, но Элли чувствовала себя так, будто смотрела на змею.

Она давно уже не маленькая девочка, а сэр Тодвил ей не отец. Юной леди не положено принимать от мужчины ничего, кроме цветов, конфет и томика стихов. Если, конечно, этот мужчина не является ее родственником. Увы, барон приходился Элли отчимом, следовательно, у нее не было вежливых причин для отказа, какие бы чувства она не испытывала к нему и его глупым подношениям.

Нехотя она подошла к сэру Тодвилу, чтобы принять подарок.

– Позволь помочь...

Пальцы отчима крепко сомкнулись на ее запястье. В сознании Элли вспыхнула пугающая мысль, что при желании барон без малейшего усилия может переломать ей косточки.

Конечно, сэр Тодвил ничего подобного делать не собирался. Он тщетно пытался справиться с миниатюрной застежкой браслете, поэтому Элли пришлось поднять руку чуть выше – так, что она оказалась прямо перед его лицом.

Казалось, горячее дыхание отчима оцарапало кожу. В воздухе непонятно откуда появился едва уловимый запашок кислятины.

– Великолепно, – торжественно сказал он, словно преподнес ей королевскую корону. – Браслет точно создан специально для твой изящной ручки.

Сэр Тодвил внезапно прильнул влажными губами к ее пальцам.

Элли не пошевелилась, хотя и понимала, что стоит одернуть руку. Ее сковал безотчетный страх, внутри все вопило о неправильности того положения, в котором она оказалась. И неизвестно, чем вообще мог закончиться визит барона, если бы не нервное покашливание из коридора.

Дверь оставалась приоткрытой все это время, но Элли не услышала шагов матери. Интересно, как долго она наблюдает за ними?

Лицо леди Блайт-Тодвил, как обычно, было бледным и не выражало ни удивления, ни гнева.

Элли выдернула руку из цепких пальцев отчима. Подвески на браслете жалобно звякнули.

– Прелесть, не правда ли, дорогая? – растерянно промямлил сэр Тодвил.

– Ничего особенного, дорогой, – процедила сквозь зубы матушка. – Пожалуй, он подойдет к тому платью, что мы заказали перешить для нашей маленькой леди к приему у сэра Хардстона.

– Отлично, я так и планировал, – подмигнув Элли, отчим расплылся в улыбке.

Он поднялся с банкетки, похлопал себя по карманам и, вытащив часы, демонстративно на них уставился.

– Прошу меня извинить, дамы, – спохватился барон, – но мне пора. Дела, мои дорогие, такова участь джентльмена.

Сэр Тодвил, «клюнув» жену в щеку, поспешил к лестнице.

Элли осталась наедине с матушкой. Липкий страх ослабил хватку, но за ним не последовали ни облегчение, ни смущение. Только отупляющая усталость.

Леди Тодвил смерила дочь строгим взглядом и, не проронив ни слова, удалилась.

«Оставит без ужина или запрет в чулане», – лениво шевельнулось в голове. Эта мысль, однако, не стала искрой, распаляющей возмущение. Даже горечь несправедливости Элли толком не ощутила. Все происходящее вдруг показалось ей малозначимым и нереальным, будто бессмысленная театральная постановка. Как в тот день, когда в дом доставили тело Билли. Вернее, то, что от него осталось.

***

Страшная правда обрушилась на Элли, когда она увидела свое отражение в полированной крышке гроба. Ящик из темного дуба был слишком реальным, хлипкая плотина надежд такого удара не выдержала.

Дальнейшие события Элли помнила плохо. Дни подготовки к погребению слились в один – бесконечно унылый. И ей даже начало казаться, что горестному оцепенению не будет конца. Как же она ошибалась…

Церемония прощания подходила к концу, когда в гостиной появился молодой джентльмен. Элли вряд ли обратила бы внимание на визитера, если бы не звонкий лязг стальных набоек, сопровождающий каждый его шаг.

«Неужели для этих наглых репортеров нет ничего святого?! – возмутилась про себя Элли. – И как только констебли его пропустили?»

Смерть Билли моментально привлекла внимание газетчиков. Вокруг дома семейства Блайт-Тодвил постоянно крутились подозрительного вида джентльмены в потертых котелках. Они все время курили, иногда собирались в небольшие стайки и, обмениваясь оскорблениями, мутузили друг друга. Репортеры в поиске пикантных подробностей гибели молодого графа и ученого, готовы были в прямом смысле перегрызть друг другу глотки. Каждый старался вылить на покойного как можно больше грязи, будто от ее количества напрямую зависел гонорар. Удивительно, как ловко писакам удалось извратить правду: шалости Уильяма превратились в ужасные пороки, а легкомысленный образ жизни мгновенно затмил все научные достижения.

Естественно, эта безобразная история сводила матушку с ума, и сэру Тодвилу пришлось очень постараться, чтобы прервать «пир стервятников» хотя бы на время похорон. Благо он был знаком с сержантом полиции, который любезно согласился прислать несколько констеблей к их особняку.

Элли внимательно присмотрелась к «громкому» посетителю, и тут же поймала себя на мысли, что если он и газетчик, то весьма высокого происхождения. Безупречная осанка, надменный взгляд уверенного в себе человека, строгая складка между бровей, будто он здесь не гость, а хозяин, - и все происходящее ему явно не по нраву.

Репортер-аристократ – скорее оксюморон, и все же его черты казались Элли смутно знакомыми.

Не может быть! И как она сразу не догадалась. Последний раз Элли видела этого мужчину несколько лет назад. Именно здесь, в холле. Только тогда он уходил. И не тихо-мирно, а со скандалом. Вместо прощанья – громыхнул дверью так, что оконные стекла еще долго звенели. Оказавшись на улице, безрассудный джентльмен, наплевав на приличия, громогласно клялся, что ноги его в этом доме больше не будет.

И вот сэр Кристофер Генри Нортон, некогда лучший друг Уильяма, один из основателей «Блайт и Нортон. Волшебство науки» нарушил свое слово.

Элли не могла не заметить, как сильно он изменился с тех пор. Темные волосы больше не спадали на плечи, а были коротко подстрижены на военный манер. Исчезли и узкие бакенбарды, пользовавшиеся большой популярностью у молодых щеголей Йорвика. Сэр Нортон избавился от очков в золотистой оправе, которые носил прежде. Не так уж далеко была Элли от истины, когда предположила, что он, как и большинство молодых людей, использовал их, чтобы казаться солидней. Ох, и смеялся же тогда Билли, пока его друг дулся и метал молнии в ее сторону…

Невероятно, как же сэр Нортон изменился за эти годы. Исчезла юношеская припухлость, обозначились высокие скулы, нос выглядел еще тоньше, сжатые губы застыли в неподвижной жесткой линии, а чуть выдвинутая вперед нижняя челюсть добавляла суровости во весь образ.

Сэр Нортон осмотрелся по сторонам. Его движения были резкими, профиль - острым, и Элли тут же вспомнила, почему он всегда напоминал ей хищную птицу. В отличие от брата, который больше походил на шкодливого кота.

Невольно перед внутренним взором Элли воскресло лицо брата: лукавый прищур, мягкая улыбка. Его губы отличались удивительной формой: их кончики слегка изгибались кверху, от чего казалось, что Билли все время посмеивается, будто знает какой-то секрет.

Блайт и Нортон были как солнце и луна. Не только внешне. Элли не знала двух более непохожих друг на друга людей. Кристофер, серьезность которого частенько оборачивалась занудством, постоянно становился мишенью безобидных, а порой, и не очень, шуточек Уильяма. Единственным, что их объединяло, была любовь к науке и щегольским костюмам.

Встретившись взглядом с Элли, сэр Нортон решительно двинулся в ее сторону, игнорируя попытки некоторых гостей заговорить с ним.

– Сочувствую вашей утрате, – сухо бросил он, позволив себе опустить приветствие, положенное этикетом. – Насколько я помню, вы были близки.

Элли слабо кивнула и отвела глаза. В руках гостя она заметила цветы, вид которых лишил ее дара речи. Сэр Нортон посмел явиться на похороны с букетом голубых ирисов. Вызывающий поступок, с учетом того, что для выражения скорби траур предусматривал цветы исключительно темных оттенков. Но апофеозом циничности стала белая атласная лента, которой они были перехвачены: «Счастья в новой жизни!» – гласила надпись, и Элли стоило больших усилий сохранить невозмутимый вид. Выхода не было - нового скандала матушка не переживет.

Как и положено настоящей леди, Элли невозмутимо приняла букет. Правда, так и не смогла выдавить из себя ни одного даже самого скупого словечка благодарности. И плевать на неодобрительные взгляды тетки Флоренс, наблюдавшей за сценой.

– Сложно поверить, что от человека столь, вынужден признать, незаурядного ума совсем ничего не осталось, – снова заговорил сэр Нортон.

Удивительно, но в его голосе слышалась искренняя досада. Пусть он и казался высокомерным, но сейчас в его холодных серых глазах отражалось хоть что-то похожее на искреннее сочувствие.

– Вы правы, – Элли все еще злилась, однако, отвернуться от того, кому ее брат, судя по всему, был не совсем безразличен, не позволила совесть.

Жизнь рассорила старых друзей, но, может, смерть примирит их? Вероятно, сэр Нортон только утром узнал о похоронах, спешил, и попросту не обратил внимания, когда цветочница подсунула ему этот злосчастный свадебный букет. Так чего злиться? Неужели у нее не найдется пары вежливых фраз для этого человека?

– Знаете, матушка ужасно гордилась, когда Уильям получил звание профессора, – начала Элли издалека. – Она несколько раз приглашала семейного портретиста, но уговорить Билли ему попозировать так и не удалось.

Сэр Нортон слушал внимательно, но выглядел при этом крайне растерянным. Элли сглотнула комок в горле и, стараясь не заплакать, продолжила:

– У него никогда не было времени на такие глупости. А теперь… Матушка хотела сделать карточку пост-мортем. Говорят, с одного негатива можно отпечатать сколько угодно бумажных копий...

– О, да. Что-то такое я слышал. Надеюсь, желание вашей матушки не продиктовано безумными суевериями, что душа покойного может продолжить жизнь в таком снимке? Хотя я бы не удивился…

– Конечно, нет! Вы же знаете, как устроена память. Мы просто боимся забыть, каким он был. Но, учитывая то, как Билли погиб… – Элли почувствовала, что вот-вот разрыдается, и замолчала.

– Никто не смог выполнить такой заказ, – понимающе кивнул сэр Нортон. – С другой стороны, если бы нашелся мастер, готовый сделать восковую копию недостающих фрагментов лица и тела… Впрочем, это уже лирическое отступление. Вы поняли меня слишком буквально. Я имел в виду его наработки: дневники, записи, почеркушки. Неужели совсем ничего не осталось?

До Элли не сразу дошел смысл его слов. Она внимательно посмотрела на сэра Нортона. Может, он неверно выразил свою мысль? Или она ослышалась и все не так поняла. Никто не может быть настолько черствым и бестактным, если только он не сам дьявол.

Однако, «заклятый друг» брата не спешил ничего уточнять или извиняться. Лишь смахнул невидимую пылинку с плеча и, вопросительно подняв бровь, уставился на Элли.

– Да как вы смеете?! – прошипела она, задыхаясь от гнева. – Да я… Да если бы у меня и были какие-то, как вы выразились, «почеркушки» никогда не отдала бы их вам. На что вы вообще рассчитывали, заявившись сюда так?!

Но последние слова Элли, на счастье, утонули в заунывном стоне хора плакальщиц, затянувших прощальный псалом, и Нортон, воспользовавшись тем, что сейчас на них никто не смотрит, склонился к ее уху:

– Вероятно, такой юной глупышке, сложно понять, – раздраженно шепнул он, – но жизнь продолжается. Ваш брат передо мной в долгу, – Нортон глянул на гроб. – По-видимому, неоплатном. Передать его записи мне – это меньшее, что вы можете сделать.

Элли сжала кулаки так сильно, что стебли цветов захрустели. Бесцеремонный мерзавец заслуживал пощечины, которая стрела бы с его лица это надменное выражение. К сожалению, воспитание и правила приличия не позволяли молодой леди сделать это на глазах у публики. Поэтому Элли просто решила вернуть нахалу букет и выпроводить за дверь. Но гнев возобладал над приличиями.

Как назло, в тот самый момент, плакальщицы умолкли. Внезапную тишину, которая повисла в холле, нарушил смачный шлепок цветов о грудь сэра Нортона. Бедные ирисы не выдержали такого обращения, и несколько голубых лепестков мягко спланировали на пол.

– Такая же упрямая, как Уилл, – процедил сквозь зубы Нортон, принимая букет обратно.

Все вокруг замерли. Присутствующие с любопытством наблюдали за сценой.

– С таким характером ей точно не выйти замуж, – донесся до слуха Элли обеспокоенный бормотание тетки Флоренс. – Одна надежда на статус хранительницы титула.

Да что с ними всеми не так?! Элли почувствовала, как кровь стучит в висках. Плевать, что думают сплетники! Просто немыслимо так оскорблять хозяев в их собственном доме, оскорблять ее брата… О, если бы она была мужчиной! Этот негодяй не избежал бы дуэли чести!  

– Пойдем, милая, – раздался рядом голос отчима, – церемония прощания вот-вот закончиться.

И когда только сэр Тодвил успел к ним подойти?

Барон вел себя так, будто не слышал ни слова из разговора. Он немного щурился, рассматривая гостя и, видимо, пытался припомнить, знакомы ли они.

– Прошу прощения, мы, кажется, не представлены, сэр…

– Нортон, Кристофер Генри Нортон.

– Не сын ли графа Нортона?

– Он самый.

– Рад знакомству, виконт, – отчим слабо улыбнулся. – Жаль, произошло это при столь печальных обстоятельствах.

Губы сэр Нортона сжались еще плотнее, практически исчезнув с лица. Он дернул носом, будто собирался чихнуть, но вместо этого бесстрастно произнес:

– Благодарю за теплый прием. Боюсь, мне пора. Моя карточка, леди Блайт. Найдите меня, если передумаете.

В руках Элли оказался прямоугольник из плотной бумаги с золотистым тиснением. И прежде, чем она успела открыть рот, чтобы хоть что-то ответить, сэр Нортон, резко развернувшись на каблуках, уже шел к выходу.

Не читая адреса, Элли смяла визитку в кулаке.

Накрапывающий с утра дождь усилился, будто само небо оплакивало Билли. За стеклами экипажа, залитыми водой, медленно проплывали улицы Йорвика. Наблюдая за немногочисленными прохожими, Элли успокаивала себя мыслью, что сэру Нортону ни за что не узнать секретов брата. Бесспорно, ее враг коварен и, судя по всему, готов на многое, чтобы получить свое. К счастью, она начала шифровать наработки Билли еще при его жизни. Только бы успеть уничтожить записи. Он будто чувствовал свою гибель, поэтому принес самые важные бумаги домой накануне злосчастной ночи. Что ж, вот и повод закончить работу. Это самый лучший способ почтить память брата, единственного, кто верил в нее, кто готов был ее обучать. И не каким-нибудь девчачьим глупостям, вроде вышивки бисером, а настоящей науке. Пусть Элли не хватала звезд в химии или физике, зато в криптографии ей не было равных.

***

Все еще в каком-то полусне от тягостных воспоминаний, Элли не сразу поняла, что матушкины шаги на лестнице давно затихли, и тут же поспешила избавиться от браслета. Она торопилась и так отчаянно сражалась с противной застежкой, что случайно порвала саму цепочку. Жалобно звякнув подвесками, украшение упало на пол.

Элли понимала, что следует успокоиться и привести себя в порядок. Благо, к ее комнате прилегала еще одна, поменьше, переоборудованная некогда в ванную.

Ледяная струя звонко ударила по умывальнику, разлетаясь колючими брызгами. Элли не без усилий закрыла непослушный кран и вытащила из стопки свежих полотенец самое больше. Нужно срочно вытереть воду, иначе придется воевать с плесенью. Она протерла пол и устало опустилась на бортик цинковой ванны. Внезапно, Элли захотелось залезть в нее. И это несмотря на то, что утром она уже купалась.

С ней частенько такое приключалось после общения с отчимом. Это была ее постыдная тайна, о которой не знала ни одна живая душа. Элли чувствовала себя грязной, будто сэр Тодвил был способен замарать ее одним только взглядом.

Она проверила «гейзер»: как назло, горячей воды там почти не осталось. Это, однако, не остановило Элли. Наполнив ванную до краев, она скинула с себя одежду и забралась внутрь. Когда натертая до красноты кожа начала невыносимо зудеть, Элли обхватила колени руками, чтобы меньше мерзнуть, и тихонько заплакала.