Герои смутного времени Николай АМОСОВ: "Бога нет, он придуман, но идея Бога, заложенная в мозгах миллионов, материальна и управляет людьми" 1 часть.
Дмитрий ГОРДОНЕсли любого взрослого соотечественника (бывшего или нынешнего) разбудить среди ночи, вряд ли найдется хоть один, независимо от пола, возраста и рода занятий, кто даже спросонок не смог бы ответить, кто такой Николай Амосов. Врач от Бога, без которого невозможно представить сердечную хирургию в нашей стране и в мире, профессионал до мозга костей, осмелившийся спорить с самой Смертью, системщик, автор многочисленных трудов по медицинской кибернетике, академик, философ, имеющий собственный нетривиальный взгляд на систему мироустройства, человек, который в полновесные за восемьдесят моложе многих юнцов, экспериментатор, посмевший своими "тремя тысячами движений" столь впечатляюще замедлить течение реки Времени. Перечисление званий и титулов Николая Амосова в этом контексте - как чтение вслух азбуки перед делегатами конгресса языкознания...
- Николай Михайлович, говорят, что большинство хирургов, тем более знаменитых, какими бы искусными мастерами своего дела они ни были, оставляют после себя кладбище. Осталось ли такое кладбище после вас? О чем, интересно, вы думали, когда, казалось бы, все сделано идеально, исчерпаны все возможности, а человека спасти не удалось?
- Ох, Дмитрий Ильич!.. (Вздыхает). Об этом лучше не вспоминать.... Я сделал более пяти тысяч операций только на сердце, и примерно каждый десятый пациент умер (я брался только за сложные вмешательства с искусственным кровообращением). Ну вот и считайте - пятьсот-то покойников наверняка есть. Если похоронить их на одном кладбище - страшное дело! (Задумался). А ведь до этого еще легочная хирургия была, не говоря уже о страшной войне, во время которой через наш госпиталь прошли сорок тысяч раненых, и тоже примерно двое из каждой сотни умирали.
- Многие считают, что хирурги циничны, что они привыкают к смерти. Привыкли ли к смерти вы? Можно ли вообще смириться с ощущением, что человек уходит в небытие и через мгновение его уже не будет?
- Уходы моих
пациентов я всю жизнь переживал тяжело, несколько раз даже хирургию бросал, потому что донимали смерти. Это ужасно! Правда, со временем после несчастий постепенно отходишь, понимаешь, что сердечная (да и вся грудная вообще) хирургия, которой я в основном занимался, - это спасительная отрасль медицины. Если бы наших пациентов не оперировали, они могли бы прожить еще несколько месяцев, в лучшем случае - лет...
Кстати, в Украине, кроме нас, такими больными некому было заниматься. Самые сложные операции очень долго делал лишь я, пока не подросли помощники. Эти аргументы в какой-то степени оправдывали риск и даже неизбежные неудачи, но все равно я не мог смириться со смертью. Сколько раз бывало: во время операции манипулируешь с искусственным кровообращением, вшиваешь клапаны - сердце стоит. Потом приходит время, когда все сделано и надо запускать "пламенный мотор". Бьемся-бьемся, а он ни в какую... Вот уже и дефибрилляцию делаем электрическим разрядом, и прямой массаж... Бывает, потеем час, а сердце не запускается. В этот момент кажется: да лучше бы я сам умер!
- Допустим, случалась трагедия и вам нужно было сообщить об этом родственникам, которые ждали под дверью операционной. Как это обычно происходило?
- Вы знаете, Дмитрий Ильич, что хорошо? Когда вырастаешь в большого босса, эту процедуру обычно берут на себя помощники. Ну а когда обстоятельства складывались так, что помочь было некому, я сам сообщал родне...
Помню, году в шестидесятом собрался я сделать пересадку сердца. Долго готовились... Появился реципиент - обреченный человек, которому подобная операция была необходима. Но самое трудное - найти подходящего донора. Надо, чтобы человека привезли с погибшим мозгом, но работающим сердцем, потому что
остановившееся пересаживать нельзя - оно не запустится. И вот как-то после аварии привезли молодую женщину с разбитой головой, но сердце еще сокращалось. Пригласили родных, объяснили им, что пострадавшая еще жива, но надежд никаких. А попробуй объясни: все ведь привыкли, что пока сердце стучит, человек не умер. Тянули-тянули мы с сообщением... Близкие не перечили, только просили: "Давайте чуть-чуть подождем, слышите - еще бьется, а вдруг она не умрет...". Так и ждали, пока сердце совсем не остановилось...
...Больше я на пересадку не решался.
- Часто ли вы ставили себя на место людей, которым сообщали о трагедии, или старались этого не делать, чтобы лишний раз не травмировать нервную систему?
- Нет, я никогда не щадил свои нервы и не боялся ставить себя на место чьих-то близких. Да и потом, я ведь действительно не понаслышке знаю о драмах и трагедиях - два с половиной года назад сам побывал в роли пациента. Но я старый человек, мне уже было не так жалко себя...
- Будучи выдающимся хирургом, вы общались в критические минуты с тысячами людей. Заглянув в такую бездну человеческих душ, вы, наверное, стали тонким психологом и узнали о человеке нечто большее, чем знают остальные смертные?
- Да, так оно и есть. Не случайно в числе моих теоретических занятий была психология.
- Говорят, что трудно достойно жить, но умереть достойно еще труднее. Сталкивались ли вы с ситуациями, когда, уходя, человек был для остальных примером?
- Сердечная хирургия характерна тем, что после сложных операций люди умирают спокойно. Сначала пациента привозят в реанимацию под наркозом, искусственно поддерживая дыхание. Питание головного мозга и прочие функции столь ослаблены, что никаких бурных сцен вроде "Ах, умираю, помогите!" нет и в помине. Уходили люди, как правило, достойно, если можно так выразиться. После операции у них оставалась оглушенность, и смерть внешне не была такой драматической, какой бывает у людей, получивших травмы, не совместимые с жизнью, или же когда человек умирает в полном сознании.
- Вызывали ли у вас эти смерти чувство внутреннего протеста: ну почему люди все-таки столь уязвимы, как сделать так, чтобы они жили дольше или не умирали совсем?!
- Ну, это уже романтика! Я всегда знал, что сделал все возможное, и поэтому моя совесть чиста, я никогда не оперировал ради операций (а среди хирургов такое редко, но встречается). Операция - настолько эмоциональная процедура, что на многих хирургов действует, как наркотик. Некоторые мои коллеги грешат тем, что допускают оперативные вмешательства, которых
можно было бы избежать или подождать с ними.
- Неужели, чтобы оставаться в тонусе?
- Не то чтобы в тонусе, но эмоциональное напряжение и выброс адреналина доставляют им своеобразное удовольствие. Я никогда не одобрял этого, всегда понимал, что операция - это страшно и она должна делаться только по абсолютной необходимости. Я становился к операционному столу, если знал, что никто, кроме меня, не справится. В Москве, конечно, оперировали не хуже нас, но, правда, и не лучше, а уж за границей тем более.
- Существует мнение, что наши врачи намного лучше западных, но западная аппаратура намного превосходит нашу. Согласны вы с этим?
- То, что аппаратура у них лучше, вне всяких сомнений. По поводу же того, кто более профессионален... Наши говорят, что мы лучше, а я скажу, что похуже. Да, у нас есть первоклассные хирурги, технические мастера, но таких сравнительно немного, ведь для того, чтобы хирургу добиться высокого уровня мастерства, ему нужно очень много оперировать. Если хирург делает операцию раз в неделю, а тем более раз в месяц, он никогда не станет хорошим. Это ведь рукоделие, и, как при всякой рукодельной работе, нужно все время штудировать азы, совершенствоваться и упражняться. Отечественные же врачи, даже ведущие, все-таки оперируют гораздо меньше, чем за границей, где созданы огромные центры и дело поставлено на поток.
- Николай Михайлович, известно, что наш организм действует по некой заданной программе. Когда положено, человек рождается, в определенное время начинает ходить, говорить, созревать, увядать и затем умирает. На мой взгляд, самая главная задача человечества в том, как обмануть свой организм, как предотвратить старение и саму смерть. Вы сделали на пути к этому много шагов, все время пытаясь обмануть болезни и старость. Активно занимались физическими упражнениями, пытались приучить к этому весь Советский Союз... Можете ли сейчас сказать, что действовали правильно? Некоторые утверждают, что долголетию необязательно способствуют физические упражнения. Может быть, лучше жить где-то в горах, пить молодое вино, ни дня не работать, созерцать красоту, наблюдать за природой... Что вы об этом думаете сейчас, с высоты прожитых лет?
- Ну, поскольку я продолжаю заниматься, скажем осторожно, преодолением старости и вообще омоложением, ясно, что остаюсь приверженцем такого образа жизни. Ну а насчет того, сколько можно без всякой активности жить... Старение действительно запрограммировано, но, вероятно, если нет опасных болезней, если сердце и гены хорошие, можно тихонько прожить отпущенное по максимуму, не убиваясь на беговой дорожке, не таская гантели. В целом же, несомненно, физические упражнения необходимы, и сам я до сих пор всю эту бодягу продолжаю.
- А
что значит "продолжаю бодягу"? Сколько вы делаете упражнений, бегаете ли?
- Ой, Дмитрий Ильич, не спрашивайте!.. (Смеется). Когда я о таких вещах говорю, мне просто не верят.
- Ну хорошо, вот сегодня, например, как будете себя нагружать?
- Если говорить не о каждом дне, а именно о сегодняшнем, то я уже успел даже побегать.
- Странно: сейчас десять утра. Когда же вы просыпаетесь?
- Рано - в шесть, а то и в пять часов. Стал плохо спать (Смеется). Ночью заснуть не могу - встану, пройдусь, сделаю гимнастику, гантелями помашу.
- Сколько весят ваши гантели?
- Пять килограммов.
- Каждая???
- Ну, вообще-то, у меня их две было, но после операции два года не занимался, и жена вторую куда-то ликвидировала. Подозреваю, что не случайно. Сейчас у меня осталась одна пятикилограммовая гантель и еще две двухкилограммовые. С ними и манипулирую. Ежедневно делаю три тысячи движений (из них примерно две трети с гантелями) - десять упражнений по триста заходов.
- И бегаете?
- И бегаю.
- Долго?
- По утрам двадцать пять минут по коридору прямо в квартире (она у нас очень большая), а днем - в Ботаническом саду или скверике неподалеку.
- В любую погоду?
- Кроме дождливой, конечно. На воздухе выходит еще минут сорок. В общем, нагрузки большие. Кстати, там у меня хитрый бег. На моей трассе есть спуск и подъем, так со спуска я бегу, а поднимаюсь обычным шагом.
- Николай Михайлович, коль вы не девушка, спрошу вас о возрасте. Сколько вам лет, скажете?
- Ну а чего уж там - восемьдесят семь.
- Это фантастика!
- Какая фантастика (Смеется), это вполне реально. И потом, не думайте, что я преодолел старость... А какие были надежды, когда начал эксперимент по омоложению! Семь лет экспериментов! Тогда я думал, что значительно омоложусь. В первые два-три года казалось, что это так и есть, что я действительно поймал Бога за бороду. Пока не начало сдавать сердце...
- А что значит "омоложусь"? Хотели, чтобы разгладились морщины?
- Ну нет - морщины меня не беспокоят. Через год после того, как перестал
оперировать, почувствовал, что старею: стал плохо ходить, тяжело подниматься по лестнице.
- Вы перестали оперировать в семьдесят девять лет?
- Да. Кстати, я и тогда практиковал мою обычную гимнастику - тысяча движений и полчаса бега, - но все равно почувствовал, что старость наступает. И тогда я придумал собственную гипотезу, как ее перехитрить. Старение ведь штука хитрая, оно запрограммировано. Клетки дряхлеют, это совершенно объективно, но за последние годы расшифрованы молекулярные механизмы.
Не буду вдаваться в тонкости, но дальше происходит очень интересная вещь. Старение сопровождается уменьшением функций клеток, в том числе и мышц. Человек перестает напрягаться, устает и психологически, значит, мышцы атрофируются, организм хуже управляется, что усугубляет последствия самого старения клеток. Замкнутый круг...
Тогда я решил, что если усилием воли увеличу физическую нагрузку в три раза по сравнению с тем, что делал до этого, то хорошенько натренирую свои мышцы, разорву этот порочный круг и отодвину старение (это - несомненный факт, спустя семь лет могу вас заверить). Но все дело в том, что есть еще и параллельные механизмы угасания... Процесс идет неравномерно. Мышцы стареют по-своему (их можно тренировать), кора головного мозга - иначе. Ее тоже продуктивно стимулировать дополнительными нагрузками, но память все равно ослабевает, особенно о ближайших событиях. Что было раньше, помнишь, а вот чем вчера занимался - нет.
Обычно слабеют и логические функции, хотя у меня сохраняются вполне хорошо, поскольку все время поглощен науками. Но есть еще некоторые дополнительные системы, которые ведают автоматизмом движений. Бегаю-то я вроде неплохо, а по лестнице ходить тяжеловато, нужно на каждую ступеньку смотреть, чтобы не оступиться.
- Из далеких советских времен вспомнилась частушка:
От инфаркта бегал Федя,
бегал годы, бегал дни.
Жили с Федею соседи,
а теперь живут одни...
Не считаете ли вы все-таки, что физические нагрузки, которым регулярно себя подвергаете, для организма вредны? Может, лучше вообще не нагружаться, щадить себя?
- Ну нет, если бы я думал, что это вредно, не перегружался бы.
- Неужели вам не лень каждый день проделывать одни и те же монотонные упражнения?
- Все дело в привычке. Я начал заниматься гимнастикой еще в 1951 году, когда стала нещадно болеть спина. Тогда и придумал свою тысячу движений. То есть без малого полвека процесс, как говаривал господин Горбачев, идет.
- Так это привычка или вы все-таки себя заставляете?
- В какой-то степени, конечно, заставляю, хотя с детства был совершенно не спортивным парнем. Правда, помогал родителям заниматься сельским хозяйством (мы жили в селе), но физкультуру терпеть не мог и регулярно сбегал с урока.
- Одна женщина, которой было за девяносто, рассказывала мне,
что, несмотря на столь пожилой возраст, ее внутренние ощущения остались точно такими же, как в восемнадцать-двадцать лет. Она, по ее словам, также влюбляется в молодых красивых мужчин, испытывает те же чувства. Так ли это в действительности и свойственно ли это всем людям или только отдельным индивидам?
- Затрудняюсь ответить...
- А что чувствуете вы, когда видите красивых девушек, - то же, что и раньше, или нечто другое?
- Как вам
сказать... (Вздыхает). С одной стороны, смотрю на них, как и прежде: какие ножки, фигура. Но все-таки внутреннее сознание подсказывает: ты - старик и нечего засматриваться на молоденьких. Это притормаживает чувства и ощущения, но думаю, что женщина, о которой вы только что рассказали, вообще-то права. Возрастная эволюция происходит на глубинном биологическом уровне... В женской шкуре я не был, но предполагаю, что представители сильного пола могут сохранять свои мужские достоинства (конечно, в очень ослабленном виде) довольно долго.
- Николай Михайлович, вы наверняка помните пьесу "Средство Макропулоса", герои которой пытались изобрести эликсир бессмертия. Скажите, хотя бы теоретически человек может быть бессмертным или это пустая надежда?
- Ну почему же пустая надежда?.. Правда, об абсолютном бессмертии говорить некорректно. Трудно добиться того, чтобы не старели клетки каждой, довольно специфичной, системы. Но все-таки ученым уже понятны молекулярные механизмы старения. Сейчас в медицинских лабораториях разрабатываются средства, которые будут блокировать определенные гены этого процесса. Вот только можно ли "разминировать" их одновременно?
- Выходит, борьба за бессмертие будет поэтапной: заблокируют один ген, потом второй?..
- Увы, если это удастся в одном органе, еще не значит, что подобное возможно в другом. Поэтому речь может идти не о бессмертии, а о существенном росте продолжительности жизни. Хотя, конечно, очень жаль, что старение разных систем столь неравномерно... Предполагаю, что через несколько лет, если доживу, у меня заметно прибавится проблем, например ходить станет еще труднее. Меня и сейчас мотает из стороны в сторону, хотя на прямой я буду до... ста лет.
- Допустим, бессмертие - вопрос еще не столь актуальный. Но вы наверняка помните, как в шестидесятые годы, в самый разгар космического бума, все мечтали, что "на Марсе будут яблони цвести". Наши соотечественники всерьез надеялись, что человек будет жить даже не до ста, а до ста пятидесяти лет - на Кавказе ведь есть такие долгожители... Конечно, там благоприятные условия: чистый горный воздух, например...
- Что-то не верю я в волшебный горный воздух. Все-таки большое дело - гены, но и они - не самое главное. Наши киевские геронтологи изучали этот феномен в Абхазии. Во-первых, у долгожителей хорошая нервная система, они живут размеренно и спокойно. А ведь стресс - самый главный "укоротитель" жизни. Во-вторых, горцы всегда в движении. Там, извините, чтобы в уборную сходить, в этот скворечник, куда-то еще, нужно подниматься или спускаться. Кроме того, местные жители, отрезанные от благ цивилизации, чтобы прокормиться, шебуршат на огородах и перемещаются по горным пастбищам.
К тому же на Кавказе очень сильны религиозные и родовые традиции,
а это очень дисциплинирует человека. Социализм умер, с ним исчезла и социалистическая мораль. Значит, теперь нужна другая, основанная на высшей справедливости. Даже в западном обществе, которое не очень-то и религиозно, люди с детства соблюдают некие правила и придерживаются моральных устоев, стараясь избегать греха. У нас же религия была изничтожена, хотя и говорят, что на самом деле она не существовала уже полнокровно, а только тлела, да и то в душах стариков и старух... Но даже если сегодня религию насаждают искусственно, все равно это совершенно необходимо.
Посмотрите, мы ведь страдаем без ориентиров. Думаю, что сейчас самая главная беда наша - низкая мораль. Какая может быть демократия, если мораль не запрещает лгать, воровать, даже убивать? Какой может быть рынок, если миллионер должен дрожать за каждую копейку и опасаться при нынешнем разгуле преступности за свою жизнь?
- Николай Михайлович, а не кажется ли вам, что причина наших бед во многом заключается в собственной лени? Ну, не любим мы работать и все тут! Даже выходных себе столько придумываем, чтобы мало, как говорится, не казалось. Трудолюбивые корейцы от такого ничегонеделанья наверняка сошли бы сума...
- Во-первых, лень жива в нашем народе еще с царских времен и, между прочим, она поддерживалась церковью: чуть ли не каждый день работать, если верить православному календарю, - грех. Во-вторых, лень была воспитана социализмом с его уравниловкой и отсутствием стимулов. Мы ведь жили по принципу: как бы работать, лишь бы не работать. Еще и присказка была: "Они делают вид, что платят, а мы делаем вид, что работаем". В конце концов, традиция напряженного труда просто исчезла. Теперь надо заново ее прививать.
Один из моих учеников, почти друг, эмигрировал в Америку. Не только прекрасный врач, но и увлеченный преподаватель... В прошлом году он приезжал ко мне и рассказывал, что в колледже, где преподает, все ребята после восьмого класса уже подрабатывают. А у нас какой-нибудь здоровенный лоб кое-как окончил одиннадцатилетку и ни к какому труду не приучен. Если в селе подростки поневоле должны помогать родителям, то городские вообще ничего не умеют и не стремятся научиться.
- Мы говорили о лени, об отсутствии морали. Если все это генетически передается из поколения в поколение, не считаете ли вы, что у нашей страны очень туманное будущее?
- Я по натуре не пессимист, скорее даже оптимист, поэтому совсем не хочу сказать, что впереди у нас безнадега и уже никогда нам не подняться с колен. Да, мы - не немцы, не англосаксы...
-...не китайцы и не японцы...
-...если говорить о трудолюбии, но что касается интеллекта... Многие соотечественники, уехавшие за границу, работают там по высшему классу, то есть интеллекту нас тоже изначальный, генетический. Слава Богу, имеем хорошую систему образования - единственное, что сохранилось после крушения социализма. Конечно, она похуже работает, но все-таки уцелела. И хотя, выучившись, лучшие специалисты стараются уехать за границу, кто-то остается, а кто-то даже возвращается. Можно ругать капитализм, но инициатива все равно необходима. К этому и идем, а значит, обязательно должны пробиться.
- То есть вы видите свет в конце тоннеля?
- Несомненно.