Геннадий

Ездил я вчера в деревню Еловкино. Там начинается капитальный ремонт дамбы местного пруда по нашему проекту. Меня возил главный инженер конторы, которая будет производить работы там. К тому времени уже начали организовывать площадку, завезли экскаватор, и сняли дом для бригады в самой деревне. Главному инженеру (Алексею) вызвался помогать проворачивать оргвопросы один активный местный житель.

То был Геннадий.

Геннадий — мужичок лет шестидесяти пяти. Ниже меня, и я думаю, что если бы Высоцкий дожил до шестидесяти пяти, то он бы выглядел именно так. Голос и немного сморщенный внешний вид соответствовали. Мы познакомились. Он протянул мне свою руку-тёрку:

— Где-то я тебя видел...

Видно по нему было, что обременённый внешними относительно деревенских будней заботами, он становился в глазах деревенских эдаким инфоповодом. Чувствуя это, он постоянно старался влезть в разговор и высказать своё авторитетное мнение. Был на виду и из кожи лез, чтобы помочь даже в малом.

Рассматривая завалившуюся подпорную стенку, он говорил:

— Тут надо воткнуть клин. Привязать тросом к стене и вбить в землю. И ещё сто лет простоит! Пока не упадёт...

Геннадий приехал в Еловкино из-за пруда. Он заядлый рыбак. Так что целостность дамбы для него была довольно больным вопросом.

— Я тогда квартиру от конторы получил в академгородке. Хорошая была квартира. Но пришлось отдать. Первой семье. Сбежал я. И вот, двадцать лет уж как тут.

Пока мы с Алексеем смотрели дамбу, Геннадий руками наловил штук десять окуней, которых стаскивало течением через водосброс на камни гасителя.

— Я из них котлеты делаю. Вкусно получается. Раньше и куры и индюки и корова со свиньями жили. Но вся пенсия на комбикорм уходила. А потом приезжают коммерсы и забирают всё за бесценок. Нет смысла животину держать. А котлеты — быстро и вкусно. Где-то я тебя видел.

Я говорю, мол, раз ты в академстрое работал, может отца моего знал. И что я похож на него.

— А как фамилия? Как? Кушнеров? Очень знакомая фамилия. Где-то я её слышал.

И тут я понял, что это у него манера такая разговор поддерживать.

На обед он позвал нас к себе домой. Обещал котлеты.

Пока стояли во дворе дома, к калитке подъехал на новеньком японском мопеде с торчащими отовсюду удочками, садками и подсаками, угрюмый дед лет восьмидесяти.

— Эй, рыбак! Рыбаак! Генка, мать твою!

— О, здоров, Михалыч.

— Закурить есть?

— Да есть.

— Ты ж бросил?

— Нно. Бросал минут двадцать назад. Но снова начал.

— А я тоже бросал в молодости. На литру спорил, что две недели не буду курить. И не курил. Ну... правда, потом, когда литру пили, так курить захотелось... Вот с тех пор и не бросал больше.

— Я тоже бросал. Ну, как бросал. Курил пачку, а стал курить по пять штук. И невзатяг. Но потом подумал, кого я обманываю, и стал взатяг. И снова пачку. А то сразу пузо выросло. Жаль, что медицина ещё не придумала такую пилюлю, чтобы выпил её — и не хочется курить совсем. Пить и то легче бросать. Я же бухал по-чёрному. Точно говорю — все эти зашивания, кодирования и торпедирования — хуйня. Пока себе не скажешь «хватит» — не остановишься. Я вот сказал. И, почитай уж девять годков, как не пью ни капли.

— Ты где червей копаешь?

— Дык вон.

— На свалке, чтоль?

— Ага.

— Это где свежий навоз, или где сухой?

— Где сухой.

— А то мож заведём, да накопаем? (показывает на экскаватор, стоящий рядом с домом).

— В другой раз.

— Ну бывай.

— Бывай.

Потом показывал фотки на обшарпанной стене над старым диваном:

— Это вот старший брат. Это младший. А это дед. Дочь вот была. Похоронил два года назад. Наследственность плохая. У меня ж рак почки был. Вырезали. А у неё в горле. Не спасли. Сорок один год. Двух внучат оставила.