Где живет счастье

Алехандро попытался объяснить, что в английских больницах острая нехватка акушеров и что приехавшим из других стран предлагаются существенные бонусы. Он попытался объяснить, что это будет полезно для карьеры, что в результате он сможет устроиться на работу в одно из прославленных учебно-лечебных заведений. Что в Англии перинатальная служба лучшая в мире. И вообще, мама всегда любила распространяться на тему своих европейских предков. Тогда почему бы не разрешить сыну познакомиться с Европой поближе?

Он собирался рассказать ей о троих новорожденных, отданных на его глазах чужим людям, поскольку экономический кризис в Аргентине лишил их родителей возможности прокормить лишний рот, о страдальческих криках матерей, у которых еще даже не успело остановиться кровотечение, о сведенных судорогой бессилия лицах отцов. О том, что он, выбрав для себя работу на ниве помощи городской бедноте и став свидетелем той пучины отчаяния, в которую погружается человек вследствие нищеты и болезней, оказался не подготовлен к окружающему его беспросветному унынию и горькому чувству соучастия в передаче новорожденных чужим людям.

Но Алехандро не рассказывал ей о младенцах. Никогда.
Опустившись на колени, он взял мать за руку:
– Мама, мне здесь нечего делать. Больницы медленно, но верно загибаются. На свою зарплату я не могу позволить себе даже жилье в трущобах. Неужели ты хочешь, чтобы я до старости жил с тобой? – Он тотчас же пожалел о своих словах, поскольку прекрасно знал, что подобная перспектива устраивала ее как нельзя лучше.
– Я так и знала, что твоя работа до добра не доведет.

Когда он решил пойти в медицину, его мать им очень гордилась. Ведь разве есть в Буэнос-Айресе более статусная профессия, чем эта? Ну, может, пластическая хирургия и психоаналитика, но в семье уже имелись представители обеих профессий. А затем, два года спустя, он сообщил, что передумал. И что во врачебной среде ему неуютно. Его будущее в чем-то другом. Поэтому он хочет заняться акушерством.
– Так ты собираешься стать врачом – акушером-гинекологом? – Чело матери омрачила легкая тень волнения.

– Нет, я буду просто акушером. То есть средним медицинским персоналом.

На памяти Милагрос это было вторым случаем, когда хозяйка прямо на ее глазах упала в обморок. В первый раз такое случилось, когда ей сообщили о смерти Эстелы. Нет, подобная профессия решительно не годилась для сына самого известного пластического хирурга Буэнос-Айреса. И при чем тут так называемое призвание?! Подобная профессия решительно не годилась настоящему мужчине, что бы там ни болтали о гендерном равенстве и сексуальной свободе. Да и вообще, такой новостью она даже не могла поделиться с друзьями, приходилось туманно говорить, будто сын работает в области медицины. Нет, это просто неприлично! Но самое главное, уже позже призналась она Милагрос, возможно, именно в этом и крылась причина, почему ее красавец-сын никогда не приводил домой девушек, почему не демонстрировал грубое мужское начало, которым, по идее, должен был обладать первенец в столь знаменитой семье. Его мужские инстинкты, признавалась она служанке, притупились от постоянного соприкосновения с самой неприглядной стороной женской физиологии. И что еще хуже, он предпочел работать в государственной больнице.

– Ну и когда ты собираешься уехать?
– На следующей неделе. Во вторник.
– На следующей неделе?! На той, что после этой? И к чему подобная спешка?
– Мама, им срочно требуется персонал. Нельзя упускать такую возможность.
Она словно оцепенела от потрясения. Затем подняла руку, лицо ее плаксиво сморщилось.
– Если бы твоя сестра выбрала в свое время такую профессию, захотела бы переехать на другой континент… то я бы еще как-то смирилась. Но ты… Ал, это неправильно.

Но тогда что правильно? И в чем правда? – вертелось у него на языке. Разве это не правда, что я решил посвятить свою жизнь благополучному рождению детей в нашем неблагополучном мире? Или что моя профессия в качестве оплаты дает возможность видеть настоящие чувства, настоящую жизнь, настоящую любовь, тогда как существование всей нашей страны основано на секретах и дутых авторитетах? Или что, как бы там ни было, каждая вторая хирургическая процедура под руководством моего прославленного отца направлена именно на усовершенствование самых интимных частей женского тела? Но Алехандро, как всегда, промолчал. Он закрыл глаза, чтобы не видеть страданий матери.

– Мама, я смогу приезжать два, а может, три раза в год.
– Мой единственный сын станет гостем в родном доме! И ты считаешь, мне от этого будет легче? – Она обращалась даже не к Алехандро, а скорее к Милагрос, которая с шумом втянула в себя воздух.
В кухне повисло тяжелое молчание. А затем, как и ожидал Алехандро, мать разразилась громкими рыданиями. Она протянула к нему руку, ее пальцы беспомощно и слепо ловили воздух.

– Ал, не уезжай! Мне без разницы, где ты работаешь. Можешь оставаться в этой своей клинической больнице. Я тебе ни слова не скажу.
– Мама…
– Ну пожалуйста!
В его молчании мать почувствовала каменную непреклонность, и, когда она снова заговорила, захлебываясь рыданиями, в ее голосе прозвучала неприкрытая горечь:

– Мне хотелось только одного: чтобы ты преуспел в жизни, женился, родил детишек. А я бы за ними присматривала. Но сейчас ты отказываешь мне не только в этом, но даже в том, чтобы остаться рядом со мной!
Неминуемая разлука сделала его великодушным. Он опустился на колени, взяв мать за руку, ее кольца с драгоценными камнями странно холодили кожу.
– Мама, я вернусь. Я надеялся, ты поймешь, что это мой единственный шанс.
Нахмурившись, она осторожно убрала волосы у него со лба:

– Ал, ты такой холодный. Такой бесчувственный. Разве ты не видишь, что разбиваешь мне сердце?
Алехандро, как всегда, оказался бессилен против маминой странной логики.
– Мама, ну хоть порадуйся за меня.
– Как я могу за тебя радоваться, если я убита горем?!
Именно поэтому я от тебя и сбегаю, мысленно произнес Алехандро. Потому что, насколько я помню, ты вечно убита горем. Потому что ты меня этим достала. И уже давно. А так я наконец смогу хоть на время обрести покой.

– Ладно, поговорим позже. Мне сейчас надо идти. – Он улыбнулся терпеливой, отстраненной улыбкой, которую приберегал специально для матери, а затем, нежно поцеловав ее в лоб и оставив всхлипывать на руках у служанки, вышел из кухни.

Поскольку единственным назначением отеля «Любовь Венеры» было способствовать плотским утехам, а именно сексуальным излишествам и прочим непристойностям, здесь, как и в других аналогичных заведениях, неукоснительно соблюдали множество правил и ограничений. И если различные сексуальные услуги можно было заказать одновременно с ужином в номер, а видео для взрослых предоставлялись на любой вкус и с учетом самых различных половых извращений, то отель, можно сказать, оставался до нелепого чопорным в том, что касалось правил поведения и сохранения внешней респектабельности. Скромный фасад частного дома, и никакой наружной рекламы. Ни мужчинам, ни женщинам не дозволялось находиться в номерах в одиночестве, что вызывало некоторое неудобство, поскольку парочкам приходилось встречаться в ближайших кафе, где они рисковали попасться на глаза соглядатаям. Тонированное стекло стойки администратора исключало возможность идентификации посетителей.

Правда, было маленькое исключение. Один из посетителей был хорошо известен человеку за стеклом, но он щедро платил за свою анонимность. Фото этого посетителя настолько часто появлялось на страницах журналов со светскими сплетнями, что даже тонированное стекло и темные очки не могли позволить ему сохранить инкогнито.

Одним словом, Алехандро было достаточно кивнуть темному силуэту за стойкой администратора, чтобы получить возможность, перепрыгивая разом через две-три ступеньки, постучать в условленный час в дверь без номера, за которой он вот уже как восемнадцать месяцев, два-три раза в неделю, обретал рай для двоих.
– Ал? – Никакой романтики. Ни намека на amor. Но ему так нравилось.
– Да, это я.

Эдуардо Гишане был одним из наиболее высокооплачиваемых аргентинских телеведущих. В своем еженедельном телешоу он неизменно появлялся в окружении нескольких практически обнаженных латиноамериканских красоток, подававших неуклюжие, плохо продуманные реплики на тему его легендарного сексуального аппетита. Эдуардо, высокий, темноволосый, всегда безупречно одетый, явно гордился тем, что практически не изменился с тех пор, как много лет назад оставил карьеру профессионального футболиста. Любимый аргентинский глянцевый журнал «Люди» регулярно публиковал сделанные якобы тайком фотографии, где Эдуардо обхаживает молодую девушку, причем явно не Софию Гишане, или помещал статьи с различными спекуляциями на тему ставшей притчей во языцех супружеской неверности Эдуарда всем его женам, включая и последнюю подругу жизни – бывшую Мисс Венесуэла. Надо сказать, что данная идея упорно внедрялась издателем в сознание доверчивого читателя.

– Все это враки, – с горечью бормотала София, прикуривая очередную сигарету.
У Эдуардо было либидо деревянного кресла. И хотя его любимым предлогом была усталость, у Софии уже начали возникать некоторые подозрения насчет того, что именно его возбуждает.
– Мальчики? – осторожно поинтересовался Алехандро.
– Нет! Мальчиков я бы еще как-нибудь пережила. – София пустила в потолок колечко дыма. – Боюсь, больше всего его возбуждает гольф.

Они познакомились в клинике Хорхе в тот день, когда после уличных волнений мать попросила Алехандро проверить, благополучно ли отец добрался до работы. София тогда в очередной раз пришла на прием: вынужденная соблюдать целибат в течение четырех из шести лет замужества, она надеялась, что новая упругая попка и более стройные бедра, уменьшившиеся на несколько дюймов, позволят возродить былую страсть мужа. «Боже, какая пустая трата американских долларов!» – уже позже скажет она. Алехандро, пораженный ее красотой и голодным взглядом, не мог отвести от Софии глаз, но потом выкинул ее из головы. Однако позже они столкнулись в вестибюле, и она, окинув его все тем же алчным взглядом, сообщила, что никогда прежде не делала подобных вещей, а затем нацарапала на визитке номер своего телефона и сунула ему.

Три дня спустя они встретились в отеле «Феникс», в этом гнезде порока и сладострастия, где стены были украшены затейливыми картинками из «Камасутры», а кровати при желании вибрировали. Назначенное Софией место встречи не оставляло у Алехандро ни малейших сомнений относительно ее намерений, и они в полном молчании практически одновременно достигли оргазма в процессе неистового соития, после которого Алехандро целую неделю ходил точно в тумане.

Постепенно их свидания приняли несколько стереотипный характер. Она неизменно твердила, что им нельзя больше встречаться, что Эдуардо о чем-то догадывается, устраивает допросы и ей с трудом удалось выпутаться. Алехандро садился рядом, успокаивал ее, говорил, что все понимает, и тогда она начинала плакать, спрашивать, почему ей, еще совсем молодой женщине, которой нет и тридцати, приходится жить в браке без секса, без страсти. Оба прекрасно знали, что это не совсем так – по крайней мере, в том, что касалось ее возраста, – но Алехандро осмотрительно воздерживался от комментариев. И когда он наконец приводил Софию в чувство, соглашаясь с ней, что это действительно несправедливо, что она слишком привлекательная, слишком страстная, чтобы становиться лежалым товаром, словно старая сморщенная фига, она сжимала его лицо ладонями и говорила, что он такой красивый, такой добрый, да и вообще он единственный мужчина, который ее когда-либо понимал. Потом они обычно снова занимались любовью (и это еще мягко сказано применительно к тому, что между ними происходило). После чего она откатывалась в сторону, жадно закуривала и сообщала, что теперь точно все кончено. Риск слишком велик. Алехандро должен понять и простить.

Через несколько дней, максимум через неделю, она звонила ему снова.

Алехандро испытывал смешанные чувства по поводу интрижки с Софией: он отличался определенной разборчивостью в выборе сексуальных партнеров, его смущала идея, что рано или поздно он может влюбиться. Конечно, ему было жаль бедняжку Софию, попавшую в столь затруднительное положение, но вместе с тем он твердо знал, что больше не любит ее, если вообще хоть когда-нибудь любил. Насколько он понимал, ее заверения в любви были своеобразным способом подчеркнуть, что, несмотря на недостойное поведение, она по-прежнему считает себя доброй католичкой, и если в ее взгляды на религию романтическая страсть более-менее вписывалась, то найти оправдание страсти животной было невозможно. Единственное, что их объединяло, но в чем у обоих не хватало смелости признаться, было неистовое сексуальное влечение на химическом уровне. Софии оно помогало укрепить веру в свою неотразимость, а Алехандро – выбраться из своей обычной скорлупы, хотя по нему этого было не видно.

– Почему ты никогда не смотришь на меня, когда кончаешь?
Алехандро осторожно закрыл за собой дверь и склонился над распростертой на кровати Софией. Он уже привык к ее открывающим гамбитам, словно мимолетный характер их встреч не оставлял пространства для деликатности.
– Я на тебя смотрю. – Алехандро собрался было снять куртку, но неожиданно передумал.

София перекатилась на живот, чтобы дотянуться до пепельницы. От резкого движения юбка задралась на ляжках. По телевизору шла какая-то порнушка. Алехандро покосился на экран. Неужели София до его прихода крутила эту дрянь?
– Нет, не смотришь. Только не когда кончаешь, – парировала она. – Я за тобой наблюдаю.

Он знал, что София права. В такой момент он никогда не смотрел на свою партнершу, кем бы она ни была. Его дядя, известный психоаналитик, наверняка сказал бы, что это свидетельствует об эмоциональной скупости, о нежелании полностью раскрыться.
– Ну тогда не знаю, – ответил он. – Я как-то не задумывался.

София села на кровати и прижала колено к груди, продемонстрировав длинную обнаженную ногу. Раньше этого было вполне достаточно, чтобы вызвать у него волну животного желания, но сегодня он не испытывал ничего, кроме странного равнодушия, словно их уже разделяли тысячи миль.
– Эдуардо считает, нам следует завести ребенка.
В соседнем номере кто-то открыл окно. Через стенку доносились приглушенные голоса.
– Ребенка, – повторил Алехандро.
– А ты не хочешь спросить меня, каким образом?

– Полагаю, я уже достаточно хорошо изучил физиологию, чтобы не задавать подобных вопросов.
Однако София даже не улыбнулась.
– Он хочет сделать это в клинике. Говорит, так будет надежнее и быстрее. Но мне кажется, он просто не хочет заниматься со мной любовью.

Алехандро присел на краешек кровати. Пара по телевизору упоенно занималась самым разнузданным сексом. Надеюсь, София не будет против, если он выключит это безобразие, подумал Алехандро. Он уже несколько раз говорил ей, что подобные фильмы его абсолютно не возбуждают, но она в ответ лишь многозначительно улыбалась, словно была уверена, что рано или поздно он подсядет на порно и изменит мнение.
– Сомневаюсь, что ребенка можно сделать в одиночку.

Она скинула туфли, которые полетели в разные стороны. Эдуардо любит порядок, в свое время объяснила она Алехандро. И поэтому, оставаясь наедине с любовником, она разбрасывала одежду как попало в знак своеобразного тайного протеста.
– А тебя это совершенно не волнует, да?
– Если это волнует тебя.

– Сомневаюсь, что он действительно хочет ребенка. Все эти подгузники, разбросанные пластиковые игрушки, ребенок, срыгивающий ему на плечо… Ему просто хочется выглядеть более мужественным. Ты в курсе, что он начинает лысеть? Я сказала ему, что нам обоим дешевле обойдется процедура по наращиванию волос. Но он говорит, что хочет ребенка.
– А чего хочешь ты?
Она бросила на Алехандро проницательный взгляд, ее явно позабавил его тон, как в кабинете у психоаналитика.

– Чего хочу я? – София помрачнела и затушила окурок. – Не знаю. – Она рывком поднялась с кровати, вплотную подошла к Алехандро, окутав его ароматом духов, и медленно провела прохладной рукой по его щеке. Ее волосы, свободно рассыпавшиеся по плечам, были слегка примяты, ведь перед его приходом она лежала. – Я думаю о тебе. – Она наклонилась и поцеловала Алехандро, оставив на его губах привкус губной помады и табака. Затем задумчиво склонила голову набок. – Что происходит?

Время от времени София его здорово удивляла: Алехандро искренне считал ее донельзя испорченной и самовлюбленной, хотя иногда она чуяла едва заметные изменения в атмосфере, точь-в-точь как собака.
Он гадал, нельзя ли хоть как-то помягче преподнести ей неприятную новость.
– Я уезжаю.
У Софии округлились глаза. Женщина на экране встала в такую позу, что Алехандро стало за нее неудобно. Ему не терпелось поскорее выключить телевизор.
– Надолго?

– На год… Может, больше. – Алехандро ожидал взрыва негодования и даже подготовился морально. Однако София на секунду застыла, затем вздохнула, села на кровать и потянулась за сигаретами. – По работе. Я нашел место в больнице в Англии.
– В Англии.
– Я уезжаю на следующей неделе.
– О…
Он придвинулся поближе, накрыв ее руку своей:
– Я буду скучать по тебе.

Они долго сидели так, безразличные к сдавленным звукам порочной любви за стенкой. А ведь какое-то время назад это наверняка могло бы смутить Алехандро.
– Почему? – повернулась к нему София. – Почему ты уезжаешь?
– В Буэнос-Айресе… слишком много призраков.
– Там всегда было полно призраков. И всегда будет, – поежилась София. – Надо только научится их не видеть.
Он тяжело сглотнул:
– У меня не получается.

Алехандро потянулся к Софии: его неожиданно возбудило то, что она отреагировала совсем не так, как он ожидал. Почувствовав непреодолимое желание, он вдруг отчаянно захотел раствориться в ее объятиях. Однако она проворно вывернулась из кольца жадных рук Алехандро, резко встала с кровати, пригладила волосы, подошла к телевизору и выключила его.
И когда она заговорила, в ее глазах он не увидел ни слез, ни детской ярости, а только некую смиренную мудрость, которой раньше за ней явно не водилось.

– По идее, я должна рвать и метать, что ты вот так меня бросаешь, – сказала она, прикуривая очередную сигарету. – Но, Ал, на самом деле я рада. – Она кивнула, словно в подтверждение своих слов. – Я впервые вижу, что ты хоть что-то делаешь, принимаешь настоящее решение. Ведь ты всегда был… таким пассивным.
Алехандро стало немного не по себе. Что, если она жаждет унизить его как любовника? Но София зажгла сигарету, взяла его руку, поднесла к губам и поцеловала. Очень странный жест.

– Так ты бежишь к какой-то цели? Или просто убегаешь? – Она продолжала крепко держать его за руку.
Он не мог ответить ей честно, а потому промолчал.
– Все, Турко, иди.
– Вот так просто?
– Да, уходи прямо сейчас. Не стоит давать друг другу дурацкие обещания встретиться вновь.
– Если хочешь, я буду писать.
– Да ладно тебе…
Он посмотрел на ее прекрасное грустное лицо, внезапно почувствовав нежность, удивившую его самого. И все заранее отрепетированные слова показались ему до нелепого затертыми.

Она поняла. Сжала его руку, затем указала на дверь:
– Иди давай. Знаешь, я ведь так или иначе собиралась положить конец нашим отношениям. Да и вообще, ты не мой тип.
Уловив в ее голосе нарочитую суровость, Алехандро послушно направился к двери.
– Ну что за непруха?! – горько рассмеялась она. – Муж, холодный, точно мертвец, и любовник, настолько одержимый призраками, что не может жить.

Хитроу с его окрестностями оказался самым безобразным местом, которое он когда-либо видел в жизни. Роддом в Дире был чуть посимпатичнее, но еще менее дружелюбным, особенно для людей, как с горечью понял Алехандро, со смуглой кожей. Акушерки отказывались с ним разговаривать, искренне оскорбленные появлением мужчины в их сугубо женской епархии. Через две недели после его приезда от пронзительного одиночества Алехандро переспал с молодой медсестричкой, а когда потом принялся извиняться, получил суровую отповедь: «Господи, все вы, мужчины, одним миром мазаны!» Мама всякий раз, как он звонил, интересовалась, не завел ли он себе подружку. «Молодой человек твоего возраста, – грустно говорила она, – должен быть всегда в поиске».

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь