Галя

За глаза мы с Лолой Исламовой ее называли «Галя», в лучших традициях учеников и любимых учителей. «Наша Галя», «Галя звонила…», «Галя меня убьет…», «Галя видела?». 

Галя видела. Она это умела лучше, чем кто-либо другой.

Меньше всего мне хочется писать некролог, находить прилагательные в превосходной степени, посыпать ее образ пасхальной крошкой, - она не простит. Потому что самая выпуклая ее черта характера - искренность. Она не фальшивила никогда, не улыбалась в глаза, если не хотела, не боялась иметь врагов. Маленькая, рыжая женщина без возраста была слишком смелой для своего роста. Многие из ее врагов до сих пор у меня в картотеке под литерой «ноль» -  это значит, что я обойду их. Не кивну, не поздороваюсь, не буду на них работать.  Слишком высоко мое доверие к ее оценке. Эту оценку она выносила не поверхностно, она должна была вначале поверить и ошибиться, затем присмотреться, затем собрать портрет. И только потом выносить решение и оно всегда было справедливым.

Попробуйте дожить хотя бы до пятидесяти, и остаться интересным для людей. У большинства это вообще никогда не получается. А Галя была интересной, с ней было увлекательно людям любого возраста. Она не грузила воспоминаниями и поучениями, она выуживала из прошлого либо значимое, либо смешное. Ее и не было в этом прошлом, она жила в настоящем, чутко реагируя на все, что происходит. Ее интересовал сегодняшний день. Мало кто знает, но «Аргументы и Факты» пришли в Узбекистан только благодаря Галине Александровне. Под ее профессиональную ответственность. Не будь ее, издательский дом «Тасвир» не договорился бы с АиФом.  

Дело чести

- Назови этот текст «Рассказ старой перечницы»…. – сказала она. 

Старой перечницы? Я не вижу тут никакой старой перечницы. Часы, - старинные, отзванивающие каждые полчаса вижу. Вижу майн за окном, вижу солнечный иероглиф на стене… Вижу нечто, помесь ежика с обезьянкой, размером пятьдесят килобайт, семьсот долларов, мама дорогая… Все свои игрушки мне принес, доброе животное, в обмен на фотокамеру, которую ему хотелось бы  загрызть насмерть. 

Вижу Ту, Которая Делает Газеты, леди без возраста и вредных привычек, Легенду журналистики, Редактора - крышу над моей головой. А старую перечницу не вижу….

- Эти часы второй раз мне чинили больше полугода. И за починку мастер не взял денег. Я пыталась навязать ему хоть какую-то сумму, мотивируя тем, что, несмотря на гарантию в десять лет, которую он дал, часы просто не устояли перед моим старательным заводом. Но мастер сказал, что это вопрос принципа… 

Она говорит, как пишет, мысленно очеркивая остро отточенным карандашом запятые. - Так вот, к вопросу о принципе. Этот случай мне напомнил другой - из времен безликих пальто и размноженных, как на копире, блузок. Я увидела в модном журнале пальто - модель Славы Зайцева. Это было восхитительное драповое пальто, черное, - а по воротнику и рукавам шел красный кантик, - так выглядывала оборотная сторона воротника и обшлагов. Купила два куска драпа - красный и черный, и обошла все знаменитые ателье в городе. И везде мне говорили, что эту модель сшить невозможно. Либо все черное, либо все красное… И вот, отчаявшись, я случайно зашла в совершенно рядовое ателье, где принимал совершенно дежурный раскройщик, и показала ему журнал. Объяснила, что хочу вот именно так, и не иначе, но никто в городе не берется…

Закройщик был скучным до ее ключевой фразы: «Говорят, что это невозможно…» На этой фразе он выпрямился, и, гордо сверкнув лысиной, сказал: «А я возьмусь!» Окружающие сразу стали бояться и говорить, что мол, Лазарь, это таки выходка. Не стоит этого делать. Но Лазарь сказал, как отрезал: - Я это сделаю! Или я не Гольдман! 

Эти колоритные ташкентские… портные. Как же мне жаль, что вас больше не делают… Лазарь Гольдман сшил это пальто. И оно было не хуже, чем у Зайцева. Красный кантик по воротнику и обшлагам, черное, восхитительное…

Оно до сих пор живо, и ждет, пока я приду с фотоаппаратом, это замечательное пальто. Такие вещи не умирают. Они живут вечно, как ташкенские портные.

Вы читаете дайджест от корки до корки

«От корки до корки» это заслуга редактора. Любая газета, в которой интересен каждый квадратный сантиметр. Все ее издания, что она создала, читали именно так - от названия  до подвала с реквизитами. Она научила нас не ориентироваться на свои вкусы, а думать о читателе, смотреть на материалы его глазами. Многим редакторам он-лайн газет и каналов  сейчас не хватает этого знания – «мне нравится, и значит, все будут читать».  А вот черта с два.

Но при этом, как ювелир, она  вставляла в этот попсовый шлак истинное и ценное – исподволь воспитывая, кланяясь редким читателям, ждущим разумное, доброе, вечное.

Она очень любила,  понимала и ценила истинную поэзию. Истинную литературу. Истинную драму. Ее собственные вкусы были тонки и изящны. Но без трагического излома рук, восторженного пищания  и экзальтированных рыданий. Вот это бабское, что обычно принимают за женственность. Скорее она была миссионером, проповедником в джунглях, который просто тихонько насаждает свою религию, приучая публику к настоящему. Планомерно, грамотно дозируя, давая отдыхать и успевать соскучиться.

Галина наша Александровна как-то путешествовала на пароходе по Иссык-Кулю. Музычка была еще та - я тебя бросил, ты ушла, бла-бла-бла, эгегей. Что- то такое.

К ней подошел капитан и возмущенно указал на молодых людей, плюющих в Иссык-Куль, - такая быдло-медитация, наблюдать, как плевок растворяется в сини озера...

- Послушайте репертуар своего парохода. Что еще можно делать под такую музыку? - холодно сказала она.

Капитан смущенно ретировался.

Котлеты имени Перпера

Да простит меня Михаил Маркович, но диетическую столовую, где Галя отоваривалась каждую неделю, чтобы не готовить, мы назвали в его честь. Большей частью из-за восхитительных рыбных котлет, которыми она нас кормила. Галя не возражала и не вмешивалась в наши странные ассоциации. Мы приходили к ней, и съедали трехдневный запас провианта, - это была операция «Идем к Гале».  Она сервировала стол и пристально следила за тем, чтобы мы съели все, ею предложенное. Но самое главное было в разговорах, потому что слушать ее было нереальное удовольствие.  У нее была феноменальная профессиональная память, она не поднимала глаза к небу, чтобы вспомнить год или имя. Помнила все мои художественные  тексты, и когда ей было нужно, требовала найти и прислать, потому что «как раз есть две колонки» и в тему.

Галя не любила бессмысленный визгливый ржач, дешевый бабский прием для привлечения внимания, когда заливаются без причины. Но очень ценила чувство юмора. И сама с совершенно  серьезным видом могла так отжечь, что мы валились под стол. Из ее истории про Гриню Полкирпича, которого наверняка помнит весь Матбуотчилар 32,  получился  рассказик «Странные люди».

У нее был один реализованный чудесный проект «Класс!» и один нереализованный, «Моя газета». Детское издание, в котором были бы собраны все удивительные головоломки, рассказы, изобретения, задачи и загадки. Я верстала сигнальный номер-образец  в фотошопе, чтобы было что показать инвесторам.

- Лолка, я отдам им файлы этой газеты в PSD, не в тиффах, потому что в PSD есть возможность редактировать.

- Сашуля, а что это за странное слово, которое у меня рифмуется со словом «Где?». –Галина Александровна замирает с чайником в руках.

-Какое, Галина Александровна?

-Которое ты уже несколько раз произнесла? У него есть какой-нибудь, более приличный синоним, чтобы на слух не так резко ложилось?

До нас начинает доходить и мы начинаем ржать.

-Я буду называть это «исходник»,  Галина Александровна.

Она так мечтала о том, что дети, подходя к киоску, будут произносить: «Дайте мне мою газету!»…

- А на третьем этаже  жили проститутки… - мы поднимаемся к ней в квартиру для очередного поедания рыбных котлет.

-Мне кажется, что я уже жила здесь…- вдруг невпопад говорит Лолка. Галя останавливается.

-Лола, следи за текстом. Я рассказываю о том, что на третьем этаже жили проститутки. И ты тут же говоришь, что жила здесь.

Шлагбаум

Большинство странных фраз в моем лексиконе – от нее. Я так же изуверски правлю чужой материал, когда просят «посмотреть», так что лучше не давать. В моих карманах тут же начинают бряцать гвоздики, а в руках вырастает молоток. Я нахожу самые обидные слова и сравнения.  Разбор полетов от Галины Александровны был одновременно восхитительным и унизительным мероприятием. Она разбирала твой поганый текст на составные части, и говорила, почему так нельзя писать, говорить и думать. Галя умела довести до отчаяния. Потому что тираж хорошей газеты не меньше 60 000 экземпляров. Это целый стадион с людьми. И заставлять этот стадион слушать твою ересь - преступление.

Один раз я принесла ей какую-то наспех собранную слащаво-пафосную хрень.

-Это не твой текст…- сказала она и опять опустила взгляд  на гранки.

-Мой же… - растерянно сказала я.  - Это я писала.

-Нет, это не твой текст, ты так не могла написать.

И выкинула его в корзину.

Это был жестокий урок. Но тот, кто его не усваивал, так и оставался на обочине профессии, имея в арсенале  похвалы дилетантов, добрых друзей  и родственников. Сейчас  это были бы лайки и восторженное кудахтанье куриц. Впасть в тексте в пафос для нее было непростительным. Непростительно было создавать безупречные по грамматике, но мертвые, как тряпки на заборе, тексты. Она называла их протоколами и школьными сочинениями. Все, что не укладывалось в ее понятие «идеальный текст» было непростительным.  Ее называли слишком принципиальной. Но нет. Просто внутри нее уровень перфекционизма доходил до самой макушки, и по-другому просто было никак.

Позвонила моя Галя.

Когда то в «БВВ» у Галины Александровны работал замечательный журналист, может кто и помнит, Гарик Осипов.

- Потрясающей работоспособности человек, который был до того ленив, что писал быстро, только для того, чтобы потом ничего не делать. И при этом писал  легко и толково. Как то он создал на четырех листах обоснование, почему он должен получать зарплату в 200 долларов. Переплел сей труд, поставил эпиграф, и украсил заголовком. Григорий Моисеевич Зомерфрайнд,  ( чтобы он жил еще сто двадцать лет), прочитав опус, назначил ему это жалование. Только потому, что это было Прошение. Самое настоящее, с большой буквы. С причинами и следствием. А не просто нытье по поводу. 

Так вот. Во времена, когда все мужчины хотели негритянку…

 -Галина Александровна, почему негритянку?

- Все мужчины хотят негритянку!

- Все, что ли?

- Все!

- Мода, что ли, такая была?

- Во все времена! И сейчас то же самое! Гарик Осипов сказал, что лично он негритянку не хочет. Он хочет мать-героиню, и чтобы на ее прекрасной груди сиял орден. На левой. И чтобы она была одета только в этот знак отличия. И не иначе. Все остальное - лишнее.

Этот замечательный человек сейчас живет и работает в Украине. Надеюсь, его мечта сбылась:)

Чайка

Ее Ташкент был современным, без деревьев на Сквере, пыльный, скоростной, вечно заплаточно-непредсказуемо меняющийся, и не всегда в лучшую сторону, но свой. Каждый август она уезжала к морю. На сорок дней. Она безумно любила море, и в последний день отпуска заплывала далеко-далеко, с твердым намерением больше никогда не вернуться к берегу. Возвращалась, приложив усилие, море не хотело превращать ее в чайку.

Она спокойно переезжала, ей был не важен офис, главное, чтобы планка с номерами всегда была при ней. А тот самый заповедный Ташкент, о котором все люди старше сорока так любят плакать, был внутри, спрятан от всех. И только изредка проявлялся короткими трогательными историями. Из ее воспоминания о детстве получился новогодний рассказ «12 месяцев в Романовском дворце».

Очень многие мои эссе держат внутри ее слова и мысли. Очень многие.

Чувство волос

Это термин, которым оценивают материал журналиста, умеющего писать.

Когда у тебя есть редактор - ты непобедим. Когда редактор такой, как Галина Александровна - ты поработил Вселенную втайне от санитаров, и натянул корону по самые уши, никакой лопатой не сбить. Потому что половина твоего текста после редактора это то самое Чувство Волос. Или, как говорит Евгений Семенович, желание хрюкать от удовольствия и перечитывать каждый абзац. 

Я лет пять вертела в руках этот странный термин, разглядывала его и расшифровывала в соответствии с собственным мироощущением. Для меня это был некий холодок, мурашки, оторопь и ощетинистость, когда читаешь текст, проникающий глубже подкорки.

***

Сегодня мы с Галей опять поспорили о компетенции молодых журналистов. Галя сказала, что у них кроме амбиций ничего нет. А я сказала, они еще маленькие, вырастут. Галя сказала - не вырастут. Это должно быть внутри, изначально. 

А я сказала - я тоже писала черте что, вспомните, и как вы меня гвоздями к стулу прибивали. А Галя сказала - нет, когда я прочитала твой первый текст, это Чувство волос.

-Галина Александровна, а что за странный термин "Чувство Волос"? Что он означает?

- Саня...

- Мне он очень нравится своей непонятностью и инопланетностью. Вы всегда говорите, что когда прочитали мой текст, то чувство волос было.

- Саня. Чувствовалось... 

faсepalm.gpeg

Галя не только умела ругать, но и потрясающе хвалила. Хвалила так, что у людей вырастали недостающие крылья, отрастали короны,  лавровые венки и непоколебимая уверенность в своих силах. Это был тот шлагбаум, который поднимался по дороге  в профессию, и дальше все зависело от тебя – растерять кредит по лени, промотать на рекламах и малых формах фейсбуковских  постов или же бережно хранить и умножать  умение генерировать образы и облекать их в вербальные платья.

Хвалила ли она меня? Пусть это останется за кадром.

Из жизни Цобачек

У меня есть Редактор, чудная женщина. Я не люблю фанатизм в любой области - и когда это касается животных, тоже. Для меня крайне странно очеловечевать скотинку. Любить - да, но сажать ее себе на шею и катать с ритуальными песнями - увольте. Но моя Редактор первая смеется над своим фанатизмом и нас не напрягает ее безмерная любовь к четырем лапам.

У нее есть цобачка - от земли не видать. Немецкий шпиц. Которая крайне плохо ку-ушает. Еще бы, если бы я была собакой и моя хозяйка скакала бы предо мной за каждый кусочек - я бы тоже плохо ку-ушала. На редакторском месте я бы эту мочалку три дня не кормила, - она бы лук у меня на лету хватала, после пинка. И зарядка и витамины.

К делу.

Как- то раз наша цобачья королева в гостях соизволила покушать с удовольствием еврейскую мацу.

Какое счастье! 

Редактор обошла все ташкентские синагоги  в поисках мацы. В магазине продается, но не то, - с сахаром, и этот комок шерсти нос воротит от магазинной. В синагогах маца была, но!

Это только бьют по морде, а мацу евреям выдают по паспорту. Продавать ее нельзя и давать всяким неевреям тоже. А наша Галя кроме прадеда-выкреста и хагактегного «р» к еврейству никакого отношения не имеет. Когда Редактор вконец отчаялась, кто то ей сказал - что в Чистый Четверг маца будет раздаваться всем желающим, независимо от вероисповедания. Еле дождавшись Четверга, с самого раннего утра, Редактор уже дежурила возле синагоги. 

-Где ваш паспорт? - спросил ее главный еврейский раздаватель мацы. 

-А вам зачем? Мне сказали, что раздают всем!- ответила Редактор.

-Вас таки нахально обманули ...- ответил он, - Отдайте уже паспорт.

-У меня там с пятой графой проблемы, - сказала Редактор. - Ну продайте хоть сколько- нибудь!

-Вы в своем уме? Кто продает Пасхальную мацу? - сказал тот. Правда,  добавил - Если хотите, вон там ящик для пожертвований. Но мацу я вам не дам, а то не всем евреям вдруг хватит. 

Перестояв всех евреев, дождавшись, когда все евреи получили по своей законной коробке киевской мацы, она опять подошла к раздающим. Мужик  вздохнул. 

-Ладно, берите. Про ящик для пожертвований только не забудьте. 

Только наша Редактор цоп коробку, как какая- то женщина подбежала и завела старую песнь про паспорт!

- Она забыла, - сказал мужик, глазом не моргнув. 

- Вы еврейка? - спросила она строго.

 Редактор кивнула и  понеслась к выходу из синагоги. 

... Я слушаю эту историю по телефону и ржу, как лошадь Македонского.

-Вы нагрешили просто несть числа.. - говорю я. - Священную мацу добывали собаке - раз. Христопродались - два. Ввели человека в грех, он солгал в Чистый четверг - три. 

-Аха...- ответила Галина Александровна. - Но самое паскудное, что эта блядь  есть эту мацу не стала…. 

Самая тяжелая минута случилась тогда, когда стали прихлопывать лопатой ее могилу. Это было настолько абсурдно, несправедливо и непонятно, что не укладывалось в голове. Еще несколько часов назад она была в театре, наливала себе чашечку чая, читала книгу, разговаривала  с Маргошкой, одевалась на прогулку и вдруг…  как будто порвалась пленка. Киномеханик щедро отмотал кусок лет в десять-пятнадцать  и торопливо склеил. Лопата, земля, титры.

Конец

 Представила, что она правит мой текст, распечатанный на обратной стороне использованных листов, рисуя на полях только ей одной понятные знаки, запятые, кавычки, тире – в кружочках.  Хорошо, что это просто фантазия. Потому что я хочу сказать то, что никогда не говорила ей при жизни. Мы ее очень любили. Очень. Простите, пожалуйста, Галина Александровна.

 Как Галина Александровна продавала Стихи

"...Так вот, к вопросу о деньгах. В их маленькой квартирке было место, куда не допускались посторонние. Это был кабинет Сашки. Крохотный закуток, святая святых, в котором стояла его пишущая машинка. 

Никто. Кроме меня. Я, почему то, туда заходила. И в один из дней вдруг увидела на полочке стопку книг, это был поэтический сборник…. Тонкие книжицы, с черно-белой обложкой. Я не знаю, получал ли он гонорары за свои сборники, скорее всего, нет. Знаю, что они брали авторские экземпляры, и даже, думаю, выкупали их у издательства, для того, чтобы раздавать. А меня как раз спрашивали, где можно купить Файнберга? 

-А давайте, продам? – спросила я. – Люди просят!

Ну если люди просят… Почему бы не продать? Сговорились на трех тысячах сумов за книжку. 

Я обзвонила всех своих, кто когда-то спрашивал у меня сборник стихов, все обрадовались, конечно. Кто-то взял несколько штук, уже для своих знакомых и тут, я не помню кто, попросил: «А можно ли, чтобы Александр Аркадьевич расписался на экземплярах?». Получив от Сашки утвердительный ответ, я собрала назад все книжки и пришла в Файнбергам подписывать. Дальше происходило вот что. Александр Аркадьевич замирал с ручкой над открытой книжкой и спрашивал «Кому?»

- Это – Инне Струнниковой…

Файнберг откладывал ручку, откидывался и одаривал меня недоуменным взглядом.

- Ты с ума сошла? Это же Струна! Ты что, с нее деньги взяла? 

-Ну да..

-Отдай обратно! 

Хорошо, делаю себе пометочку - «отдать деньги обратно Инне Струнниковой».

Открывается следующая книжка.

-Это кому?

-Шулепиной…

-Ты с ума сошла? Наташке? За деньги? Верни! 

И дальше, по той же схеме – Кому? Ты с ума сошла? Верни! 

И когда они пришли за своими книжками, то получили обратно свои тысячи. Не брали конечно, но тут уже я говорила – «Что я Файнбергу скажу?»

В общем, большую часть собранных денег пришлось раздать. Дело принципа. Оставалось немножко, тех, слава Богу, кого Файнберг не знал лично…"